Уж не знаю, сколько времени просидел я в сыром и душном помещении, освещенном керосиновой коптилкой. Чувствовалось, где-то совсем рядом падают тяжелые бомбы. От разрывов земля и вместе с ней наш дом колыхались. Это сопровождалось испуганными криками женщин, плачем маленьких детей. Подвал был забит людьми. Многие из них знали друг друга — жили тут же, а некоторые, вроде меня, были случайными прохожими.
Когда земля перестала ходить ходуном, мне все-таки удалось уговорить выпустить меня наверх, хотя тревога еще продолжалась. На улице к этому времени совсем стемнело. Я зашагал к Смольному. До него было уже недалеко — минут двадцать хода. И тут я обратил внимание, что громкоговорители, установленные на улицах, передавали чье-то выступление. Между тем всегда во время тревоги из них слышался только учащенный стук метронома. Я торопился, времени было в обрез, тем не менее на углу Суворовского проспекта и Таврической улицы я остановился и прислушался. Неторопливая и в то же время с глубоким душевным волнением речь. Знакомый акцент. Ну, конечно же, это Сталин! Но где он выступает? По радио?!
Судя по всему, И. В. Сталин говорит уже давно. А какие волнующие слова! «…Вполне вероятно, что любое другое государство, имея такие потери территории, какие мы имеем теперь, не выдержало бы испытания и пришло бы в упадок. Если советский строй так легко выдержал испытание и еще больше укрепил свой тыл, то это значит, что советский строй является теперь наиболее прочным строем…»
Что это за шум, который покрывает последние слова. Да это же аплодисменты! Сомнений не может быть. Значит, он выступает публично. Не останавливаясь, продолжаю путь. Вот еще один рупор. Ого, да это прямо о нас… «Оборона Ленинграда и Москвы, где наши дивизии истребили недавно десятка три кадровых дивизий немцев, показывает, что в огне Отечественной войны куются и уже выковались новые советские бойцы и командиры, летчики, артиллеристы, минометчики, танкисты, пехотинцы, моряки, которые завтра превратятся в грозу для немецкой армии».
И опять шквал аплодисментов. Скорее в Смольный! Узнать, где же это выступает глава правительства. Что еще он сказал о положении на фронтах, о перспективах нашей борьбы. Уже совсем рядом со Смольным слышу: «Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат».
В Смольном узнаю, что Сталин выступил с докладом на традиционном торжественном заседании. Где оно проходило, никто не знает, да это и не столь существенно. Важно, что состоялось, несмотря на тяжелое положение под Москвой! Важно, что сказаны нужные, воодушевляющие слова, что подведены итоги четырех месяцев войны. Партия дала нам, пропагандистам, в руки замечательное оружие для политической работы в массах!
Доклад только что закончился. Его слушали в бомбоубежище. А теперь все поднялись наверх, в комнаты, обмениваются впечатлениями и уже набрасывают планы агитационной работы на ближайшие дни. Первое, разумеется, это завтра же дать полный текст доклада в газетах. С минуты на минуту он будет передан из Москвы по телетайпу.
Уже придя в редакцию и начав получать доклад — страничку за страничкой, я вновь и вновь перечитывал его.
Речь И. В. Сталина пронизана уверенностью в победе, глубоко аргументирована, предельно проста и доходчива. Каждое слово громко стучало в сердце, вселяло веру в успех, удесятеряло силы.
Но радостное, приподнятое настроение, царившее в этот вечер в редакции, омрачается. Позвонил один из руководителей фронтовой газеты М. И. Гордон. У них большое несчастье. В Петропавловской крепости, где размещается типография газеты, во время трансляции торжественного заседания разорвалась крупная бомба. Комната, где собралась рабочая команда, чтобы послушать доклад, полностью разрушена, тринадцать наборщиков и печатников убиты. Четырнадцатого откопали живым — он сошел с ума.
И все-таки, как мы узнали потом, номер «На страже Родины» был в ту ночь набран, напечатан и попал 7 ноября к фронтовикам. Нетрудно представить себе, каких усилий это стоило. Наша типография также оказала посильную помощь военным товарищам.
В номере «Смены» нам удалось, напечатав доклад, сохранить полосу читательских писем. Работу над номером мы закончили уже к середине следующего дня. Утром новая радостная неожиданность! На Красной площади в Москве состоялся традиционный парад войск. На нем с краткой речью выступил И. В. Сталин.
В праздничный вечер я добрался к себе в Лесной, когда уже стемнело. Усталость после бессонной ночи и треволнений дня не дали мне возможности посидеть с домашними, поиграть с сыном. Наскоро выпив чашку суррогатного кофе и проглотив свою пайку хлеба, улегся спать. Завтра утром надо было ехать в редакцию, готовить очередной номер, выходивший 9 ноября. В нем надлежало опубликовать отчет о параде и речь И. В. Сталина. Спал я так крепко, что не слыхал ни сигнала воздушной тревоги, ни грохота зениток. Будить меня не стали, да и сами женщины отважились в этот день не спускаться в бомбоубежище. Понадеялись: авось ничего не случится…
Проснувшись утром, я принялся за чтение праздничных номеров газеты — и этого не успел сделать вчера. «Ленинградская правда» опубликовала «Письмо защитникам Ленинграда» М. И. Калинина, всесоюзного старосты, как его любовно называли. Ленинградцы питали к Михаилу Ивановичу особенно добрые чувства, гордились им. На Путиловском, Трубочном, «Айвазе» и других петербургских заводах он работал в дореволюционные годы, ведя большевистскую агитацию.
В нашей семье имя М. И. Калинина произносилось с глубочайшим уважением. В бытность Михаила Ивановича городским головой Петрограда отец был одним из его помощников, ежедневно встречался с ним и часто вспоминал о его светлом уме, преданности народу, удивительной скромности и принципиальности.
«Враг упрям и нахален, — писал М. И. Калинин. — Но я думаю, что беззаветная революционная преданность социалистической Родине ленинградского пролетариата, упорство в бою нашей Красной Армии и Флота, острое желание ленинградской интеллигенции всеми фибрами своей души служить делу защиты Ленинграда вселяют уверенность в том, что ленинградцы не только устоят перед врагом, но и заставят его с позором отступить от стен города, являющегося символом пролетарских побед».
Слова Михаила Ивановича воспринимались как пророческие. С волнением читали их ленинградцы, понимая, что за ними стоит решимость Советского правительства не оставить Ленинград в беде, забота Центрального Комитета нашей партии о ленинградцах.
Много лет спустя станет известно, что М. И. Калинин в те труднейшие для нашего города дни употребил весь свой авторитет, все влияние крупнейшего партийного и государственного деятеля на то, чтобы усилить, насколько это было возможно, помощь осажденному Ленинграду. 14 ноября в письме на имя председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина он писал: «Трудности в положении Ленинграда и опасность для него, видимо, увеличиваются. Мне кажется необходимым, чтобы были выяснены и тщательно разработаны возможные пути и способы снабжения Ленинграда в условиях зимы: гужевое, автотранспортное, самолетами… Немцы, очевидно, ведут линию дальнего прицела, метят на Вологду, чтобы отрезать для нас непосредственную связь с Америкой». И. В. Сталин ответил: «Письмо получил. Ваши соображения на счет Ленинграда и Вологды совершенно правильны и вполне своевременны. Принимаем все необходимые меры».
В праздничные дни обстановка под Ленинградом осложнилась до крайности. 7 и 8 ноября наши войска вели тяжелые бои под Тихвином (в 180 километрах к востоку от Ленинграда по Северной железной дороге). Гитлеровцы сосредоточили там крупные силы для прорыва нашей обороны. Тут действовал корпус Шмидта в составе двух танковых и двух моторизованных дивизий.
7 ноября К. А. Мерецков доложил в Ставку Верховного Главнокомандования об обстановке, сложившейся на тихвинском направлении. Кирилл Афанасьевич командовал тогда 7-й армией, державшей оборону против финских войск по реке Свирь. В ответ ему было предложено отправиться в 4-ю армию, действующую под Тихвином, и вступить во временное командование ею. Перед войсками обеих армий ставилась задача: остановить наступление гитлеровцев.