Дженни поднесла руку к груди.

— Со мной? Но что же я…

— За последние пять месяцев с того вечера, как мы впервые встретились, меня охватило беспокойство, которое не удалось побороть, и я понял, что в Шотландии не буду счастлив. Дженни, как я боялся вернуться и не застать вас здесь. Тогда все было бы напрасно.

Я заметила, как переменилось лицо Дженни, оно приобрело странную бледность и удрученное выражение. Прежде чем она успела заговорить, в комнату вдруг вернулись Гарриет и Джон с подносом, на котором стояли фужеры и бутылка хереса. Джон наполнил фужеры, раздал их (я чуть не протянула руку к одному из них) и предложил тост.

— За нашего выдающегося брата, доктора Виктора Таунсенда. Да станут его годы среди нас долгими и процветающими.

Все четверо осушили маленькие фужеры, и Джон наполнил их еще раз. Смотря, как ее фужер наполняется сладким напитком и сверкает при свете камина, Дженни сказала:

— Мистер Таунсенд, где вы начнете свою медицинскую практику?

Теперь Виктор большими шагами отошел от двери и присоединился к остальным у камина.

— Дженни, почему вы все еще называете меня по фамилии? — спросил он. — Мы ведь друзья и можем обращаться друг к другу по имени.

— Совершенно верно, брат, — согласился Джон, снова поднимая фужер для тоста. — Как-никак Дженнифер теперь член нашей семьи, точнее твоя невестка, так что в самый раз обращаться по имени.

Виктор впервые взглянул на своего брата после того, как вошел в комнату.

— Прости, я не понял?

— Ты ведь получил мое письмо! Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? — Джон опустил свою тяжелую руку на плечо брата. — Боже милостивый, парень, я никак не мог понять, почему ты на вокзале не поздравил меня! Мы с Дженнифер уже два месяца как женаты!

Как странно, но эти слова подействовали на меня точно так же, как на Виктора. Я увидела, что комната на миг накренилась, высоко поднятые фужеры сверкнули в свете камина, услышала, что голоса вдруг стали звучать где-то далеко-далеко. Как странно, что я почувствовала то же, что и он — удар, от которого и у меня, и у него закружилась голова, появилась боль в груди и охватило такое разочарование, какого я даже вообразить не могла.

Я вспомнила отчаяние, царившее в палатах больницы, кровь и болезни, бессмысленные страдания, недоедавших детей, бедных матерей, тех, кто пришел умирать на ступенях больницы только потому, что им больше некуда было идти. Я вспоминала одинокие вечера в тесной комнате, когда допоздна сидела в темноте и меня утешало лишь видение Дженнифер Адамс. Я сидела и думала, можно ли так сильно влюбиться в эту девушку, совсем не зная ее. Представляла, какие душевные муки претерпел Виктор, выбирая между двумя соблазнами — отправиться в Эдинбург или снова увидеться с Дженнифер Адамс и любить ее…

В мою душу ворвалось холодное дыхание, я ощутила мрак и горе, горькое разочарование, уныние, подавленность, забвение.

— Как же так, Виктор, — послышался высокий, натянутый голос Гарриет, — разве ты не получил то письмо? Мы его отправили тебе два месяца назад. Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь о нем?

Все смотрели на сестру Виктора, пытаясь вспомнить, как надобно вести себя в подобной ситуации, как достойно выйти из нее. Виктору удалось обрести голос и сказать:

— Нет, я не получал никакого письма… Я не знал…

Я не могла постичь, как он нашел силы поднять глаза на Дженни. А сколь огромных усилий стоило ему обрести голос и сохранить спокойствие!

— Тогда извините меня за то, что я опоздал с поздравлениями.

Мы увидели, как поднимается странное видение и проплывает перед нашими глазами. Это был образ мужчины, оказавшегося в глупом положении потому, что признался в любви женщине, которая только что вышла замуж за его брата. На мрачном и сером фоне позади него навсегда сомкнулись ворота и стены королевской больницы Эдинбурга…

— Я никогда не получал такого письма, — заверил он охрипшим голосом. — Почтовая служба в колледже оказалась не на должной высоте. Но извините меня, я ведь не выпил.

Поднеся фужер к губам, Виктор откинул голову и осушил его. Затем его взгляд снова вернулся к Дженни. Сейчас он постарел еще на несколько лет, на его лице появился налет цинизма и разочарования, погибла еще одна мечта. Тени вокруг его глаз сгустились, на его липе мелькнуло затравленное, несчастное выражение. Это было лицо человека, который знал слишком много неутешительных ответов.

Мне стало его страшно жалко. Виктор стоял посреди комнаты, он был выше остальных ростом, но как-то сразу поник, его спина согнулась, руки вяло опустились по швам. Печаль охватила его, навалилась тяжесть разочарования. Я снова испытала те же переживания, что и мой прадед. Непостижимо, как он смог выдержать все это. Но он выдержал удивительно спокойно. Только мы с Виктором знали, что сейчас творится в его душе, только мы с ним чувствовали охватившее его озлобление, но он сразу взял себя в руки и предстал перед семьей в маске, которую остальным было приятно видеть. Он спрятался за этой маской.

— Я еще раз поздравляю вас обоих. Это стало для меня полной неожиданностью, ибо я здесь был всего пять месяцев назад. Ведь тогда речь не шла даже о помолвке, разве не так?

Удивляла его беспечность, видимая непринужденность. Виктор взял бутылку и налил себе третий, полный фужер.

— Нет, брат, мы обручились не тогда, а чуть позднее. — Джон протянул свой фужер Виктору. — Налей доверху, пожалуйста. Спасибо. Так что видишь, брат, не только ты один у нас в семье горазд на сюрпризы.

Джон при этих словах улыбался, но в его голосе звучал металл. Не знаю, как другие, но я не могла не заметить, что Джон завидовал Виктору и считал, будто одержал победу над ним.

— Виктор, — сказала Дженнифер чуть окрепшим голосом, — мы думали, что ты уже никогда не вернешься. Мы тебя не ждали.

Он снова взглянул на нее, его мысли скрывало задумчивое выражение глаз.

— Я сам узнал об этом лишь две недели назад. Можно сказать, я принял это решение неожиданно.

— Брат, поспешные решения не в твоем духе.

— Если бы только мы знали… — сказала Дженнифер, пытаясь сказать глазами то, что не осмеливалась выразить словами.

— А если бы вы знали, что тогда? — Виктор осушил третий фужер и со стуком поставил его на стол. — Вы отложили бы эту церемонию до моего приезда, да? Как это мило с вашей стороны. Какой же я невнимательный, что раньше не предупредил вас о своих намерениях. Но как же я мог это сделать?

— Виктор, мы все рады, что ты вернулся! — сказала Гарриет, беря его руку и сжимая ее. Я видела блеск в глазах Гарриет, когда та посмотрела на него, видела, как она обожает своего старшего брата и совсем не подозревала о том, что только что произошло. — Отец так обрадовался, когда пришло твое письмо! Тебе надо было видеть его. Знаешь, Виктор, он улыбался. Отец действительно улыбался. И он сейчас так гордится тобой. Все-таки закончить королевский колледж с отличием…

— Спасибо, сестричка, что ты меня так хвалишь, — ответил он, стараясь не выдать своей горечи. — Приятно узнать, что дома тебя ждут.

— А мама проплакала всю ночь, когда прочитала твое письмо! Правда, с ней случилась истерика! Виктор, она пошла за гусем. Сегодня мы в твою честь устроим торжественный ужин.

Виктор улыбнулся и ничего не сказал в ответ.

Гарриет трещала без умолку. Джон сел у камина с новым фужером хереса, он за день работы на заводе устал, и вино понемногу расслабляло его.

Виктор и Дженни еще раз взглянули друг на друга, их глаза сказали о многом.

Мой прадед понимал, какую нелепую ошибку он совершил.

Остальная часть вечера запечатлелась в моей памяти кошмаром. Виктор вернулся домой, считая, что Дженни ждет его и лелеял мечты о любви. Он считал себя одураченным и озлобился, но тем не менее сумел скрыть от семьи свои чувства и то обстоятельство, что вернулся домой, надеясь снова жить здесь. Но меня он не смог обмануть. Ведь я заглянула в душу Виктора, что остальным было не дано, и видела, как он сгорал от стыда, что совершил такую глупость, но гордость не позволяла ему выказать это. Джон, Гарриет и Дженни приняли его слова за чистую монету, поверили ему, когда он сказал, что ему пора идти распорядиться, чтобы его багаж доставили в гостиницу. Хотя остальным хотелось, чтобы Виктор отправился в гостиницу после ужина, он твердил, будто ему надо воспользоваться тем, что еще светло и идет пока мелкий дождь. Все это прозвучало неубедительно.