— Где ты был-ходил?
Долго выдержать такое невозможно. С мукой в голосе я крикнула:
— Извините, Тхуптен, но все-таки надо говорить «куда ты ходил»!
Я не виню несчастного Тхуптена. Мне приходилось видеть учебник английского языка для непальцев, из которого до бесконечности можно цитировать подобные фразы: «он девочка»; «это одна картины на стенах».
Окно в моей комнате без стекол, но с деревянными ставнями. По местным понятиям, оно довольно большое — четыре фута на три — и выходит на юг. Отсюда видны поля и зеленые лесистые холмы. В стене на уровне глаз сделаны две небольшие культовые ниши. В них я храню кухонные и туалетные принадлежности — зубную щетку и пасту. Я сплю на бамбуковой циновке в углу: в это время года кровать не нужна. Однако надеюсь, что до наступления холодов приобрету спальный мешок у какой-нибудь альпинистской экспедиции, возвращающейся домой. В комнате есть новый стол и несколько табуреток (их быстро и искусно смастерил здешний плотник), деревянный ящик (в нем я храню — продукты и посуду) и пустая четырехгаллоновая канистра из-под керосина для питьевой воды (такая квадратная канистра на базаре стоит два шиллинга; в ней удобно носить воду).
Сегодня вечером я вполне довольна жизнью — из лагеря тибетцев, расположенного напротив моего дома, доносятся песни. За стеной неистово хохочут ученики Тхуптена: видимо, у них хватает здравого смысла не принимать всерьез уроки английского языка.
Я все время путаю здесь и дни и числа. Для меня они не так уж важны, но, часто имея дело с официальными инстанциями, необходимо знать точную дату.
В Непале это осложняется из-за того, что месяцы местного календаря начинаются с середины. Непальцы, знающие английский язык, пользуются и тем и другим календарем, при этом они не оговаривают, по какому календарю в данном случае живут. Такое (положение может привести (и подчас приводит) к невообразимой путанице.
Не так давно я вела переговоры о найме нескольких тибетцев на строительство гидроэлектростанции, которая сооружается с помощью Индии. Сегодня я посетила эту стройку. Она находится футов на триста ниже среднего уровня долины Покхары, в жарком ущелье, по которому бежит речушка, вытекающая из озера. Поговорив с прорабом-индийцем, я отправилась взглянуть на речку. То, что я увидела, превзошло все мои ожидания. Оказывается, это — настоящий плавательный бассейн, длиной около ста пятидесяти ярдов, шириной в десять, а глубиной в двадцать футов. Бассейн расположен всего в пяти минутах ходьбы от строительства, где мне в ближайшие недели предстоит часто бывать. Высокий серый утес по одну сторону от него и отвесная лесистая гора по другую делают это место сравнительно уединенным. Вода здесь светло-зеленая и не такая теплая, как в озере. Можно даже убедить себя, что проточная вода не грязная. Несомненно, она освежает лучше, чем вода в озере. Обеденный перерыв я провела, купаясь в речке, ведь в такую жару есть совсем не хочется. Одно плохо — пока подымешься, снова начинаешь обливаться потом.
У речки я впервые в Непале увидела змею. Когда я маневрировала среди каменных глыб, блестящих от слюдяных прожилок, и сосредоточенно думала о проблеме рабочей силы на строительстве, внезапно раздался довольно странный звук. По камням у самых моих ног с шелестом проползла змея длиной не менее шести футов. Она двигалась быстро, шурша сухой чешуей. Прежде чем змея исчезла в щели между двумя валунами, я заметила, что она оливково-зеленого цвета с коричневыми пятнами. Выходя из речки, я очень осторожно заглянула в расщелину и увидела, что змея все еще там. Мне кажется, она никак не могла уразуметь, почему люди беспокоят невинное пресмыкающееся, которое мирно греется на солнце.
Днем я поехала на велосипеде в Покхару, чтобы привести в порядок три счета в местном банке. Здание банка охраняется двумя вооруженными до зубов и небрежно одетыми солдатами, заядлыми курильщиками. Сначала попадаешь в мрачную пустую прихожую, а затем по темной расшатанной лестнице поднимаешься в низкую грязную комнату-пещеру, контору банка, где работают с десяток чиновников. Лишь один из них, насколько я могу судить, умеет писать на каком-либо языке.
Из-за моего полного невежества в финансовых вопросах сегодняшние банковские операции показались мне чрезвычайно мучительными. Пришлось заполнять бесчисленное множество анкет для отсылки в Дублин и Лондон. Они отпечатаны на непали и вряд ли возымеют должный эффект в месте назначения. К тому же у меня скверное предчувствие, что, поскольку ни я, ни юный управляющий не знали, как правильно оформить операцию, мы заполнили не те анкеты.
Вечером Кэй одолжила мне настольный термометр, чтобы я воочию представила себе весь ужас своего положения. Сейчас половина десятого вечера. В комнате 31 градус по Цельсию. Я постоянно вытираю пот с лица, шеи и рук. Однако жаловаться нет причин — по сравнению с температурой в Индии, здесь еще терпимо.
Непальцы проявляют повышенное любопытство к быту иностранцев, при этом они не берут в расчет потребность в уединении. Последние недели они толпами заходят в мою комнату. То, что они видят, вызывает у них негодование, пробивающееся сквозь все языковые барьеры. Бросив беглый взгляд на комнату, посетители с возмущением говорят, что мне не следует спать на полу, самой готовить пищу на маленькой капризной керосинке, стирать и купаться в реке. Они строго указывают, что надо нанять хотя бы одного слугу, снять комнату побольше и с более прочной лестницей и глиняным полом в доме с соломенной крышей, под которой прохладно. Поскольку на непали мне известно только одно слово — «хорошо», я не устаю его повторять. Сначала энергично, весело, потом решительно и, наконец, по мере того как растет настойчивость моих посетителей, почти сердито. Однако мой энтузиазм не убеждает их. Я слышу, как они, покинув свое убежище, продолжают осуждать меня на улице в разговоре с прохожими.
Можно было бы ожидать, что приспособление европейца к местным условиям усилит симпатию к нему, но здесь ничего подобного не происходит. Вместо этого непальцы начинают сомневаться в искренности — или, возможно, в умственной полноценности — европейца, отказывающегося от европейского образа жизни из приверженности к простой жизни или из-за недостатка денег. Они представить себе не могут, что европеец решил жить на их уровне, вернее, на более низком, так как все непальские семьи, кроме самых бедных, держат слуг, — и явно теряются при виде дамы, «превращающейся в непалку». Поэтому я с прискорбием отмечаю, что в этом обществе, зараженном предрассудками и крайне консервативном, «жить по-непальски» — самый долгий путь к интеграции.
Местная почтовая система поистине восхитительна. Почтовая служба в Непале существует, но она ненадежна, и посольство Великобритании по пятницам любезно присылает с самолетом почту для миссионеров, Кэй и для меня. Так как обе больницы находятся от аэродрома далеко, то Кэй и мне разрешили снимать печать на почтовом мешке и вынимать свою почту, прежде чем Джозеф, маленький жилистый слуга-магар, унесет мешок. Несомненно, этот ритуал — главное событие недели. Самое волнующее — сидя на корточках на пыльной посадочной полосе, перерыть огромную кучу конвертов и наконец обнаружить те несколько знакомых и дорогих сердцу конвертов, которые адресованы тебе. Наша почта прибывает то одним, то другим рейсом. Никакой системы нет. Вот и сегодня в 10 часов 30 минут, завидев пятнышко на небе, я оседлала «Лео» и ринулась к аэродрому лишь для того, чтобы узнать, прибыл ли наш мешок с почтой или нет. Не привезли его и на другом самолете, который совершил посадку в 1 час 40 минут. Однако часа через два мы с радостным облегчением увидели Джозефа. В руках у него был наш милый брезентовый мешок, который доставил последний самолет.
По разным причинам каждую пятницу я трачу много времени на ожидание самолетов. К счастью, мне никогда не надоедает смотреть, как всадники на богато разукрашенных конях разъезжают по взлетной полосе, огибая крылья «Дакот» под музыкальный перезвон колокольчиков, которому ликующе вторит цокот копыт, и как под синим небом десяток женщин в развевающихся на ветру малиновых юбках грациозно пересекают полосу, полускрытые корзинами, наполненными сочной зеленой травой, и огромными золотистыми плетеными зонтиками.