Иногда на аэродроме появляются растерянные босоногие юноши из далеких деревень. В руках у них маленькие жестяные сундучки со скудными пожитками. Они намерены присоединиться к своим родственникам, «процветающим» в частях британской армии. Здесь часто можно увидеть и солдат-гуркхов, приезжающих в шестимесячный отпуск после трех лет службы. По сравнению со встречающими их грязными, в нестираной поношенной одежде домочадцами солдаты выглядят удивительно элегантно. Из самолета они выходят в накрахмаленных, тщательно отутюженных шортах цвета хаки, ярких рубашках и широкополых соломенных шляпах. Вместо скромного сундучка, увезенного из дома, у каждого не менее четырех огромных чемоданов с висячими замками. Разумеется, домой эти чемоданы, согнувшись, несут жены, матери и сестры, поддерживая груз широкой брезентовой головной лямкой, а возвратившиеся «герои» важно вышагивают впереди: через плечо — дорогой фотоаппарат, в руках — транзисторный приемник, заглушающий хриплыми воплями их оживленный разговор с родственниками-мужчинами, которые почтительно идут возле с легкой ручной кладью. Карманы «героев» полны рупий. Они получили их от продажи на аэродроме превосходных швейцарских часов и японских карманных приемников по баснословно низким ценам.

Сначала можно испугаться невероятного хаоса, царящего в каждом уголке аэродрома. Даже наименее пугливые европейцы приходят в ужас при виде взлетной полосы, на которой за десять минут до прибытия самолета дети запускают воздушных змеев и играют с собаками, безмятежно пасется скот, флегматично бредут караваны мулов и шагают к далекой цели носильщики, нагруженные огромными тюками.

Часто видишь, как люди беззаботно покуривают в гостеприимной тени под крылом самолета. Когда он взлетает, оставляя за собой воздушный вихрь, только дети безмятежно резвятся и танцуют. Никто и не шевельнется. Пассажиры, стоящие в дверях кассового зала, страдают от мучительной оптической иллюзии, что крыло вот-вот обезглавит человек двадцать. Кстати, для деревенских дворняг это самый радостный момент. Истерически лая, они преследуют каждый взлетающий самолет с энергией, не уменьшающейся даже от очевидной бесполезности погони, и иногда некоторым счастливцам чуть ли не удается вцепиться в заднее колесо.

Однако впечатление хаоса обманчиво, и хотя все время кажется, что катастрофа неминуема, не происходит ни одного несчастного случая, которые вроде должны были бы иметь место. Когда в небе над краем долины появляется точка, дежурный выдувает дрожащий звук из инструмента, похожего на старый судейский свисток, и сразу пастухи неистово бросаются на взлетную полосу, осыпают камнями и проклятиями свой скот, который недовольно, но безропотно уходит через дыру в покосившейся ограде из колючей проволоки. На время разбегаются и собаки. Дети хватают и уносят младенцев. Караваны мулов ударяются в галоп, а носильщики со всех ног кидаются прочь. И когда самолет снижается в конце взлетной полосы, на ней не остается никого, кто мог бы пострадать. Я считаю это ежедневным чудом.

Последнее время я была занята в основном надзором за строительством бамбуковых хижин, в которые мы надеемся переселить большинство тибетцев еще до начала муссона. Однако в это время года трудно добыть циновки и жерди.

Сегодня нас снова ждала неудача: крестьянин, который сначала согласился продать сорок стволов бамбука, неожиданно заявил, что астролог посоветовал ему отказаться от сделки, так как расположение звезд неблагоприятно для рубки бамбука на его земле до начала муссона. Отказ объяснялся чисто практической причиной — рубить бамбук в мае труднее всего. Конечно, от выполнения обещания легче уклониться, если сослаться на всезнающего астролога. В Непале каждому понятно, что против такого аргумента нечего возразить. Здесь даже время вылета личного самолета короля астрологи определяют наравне с метеорологами.

Чимба сообщил мне об отказе часов в пять вечера, и мы тут же отправились на велосипедах искать более сговорчивого крестьянина. Мы ехали через один из тех прекрасных уголков долины, которые я еще не успела осмотреть. Земля к югу от Парди сейчас серая, сухая и невзрачная, но в полумиле к северу от деревни попадаешь в другой мир — прохладный и зеленый, где узкие тропинки проходят в тени высоких деревьев с густой листвой, а искривленные бамбуковые стволы высотой более ста футов склоняют свои лохматые верхушки над полями кукурузы в человеческий рост. Около половины седьмого запад окрасился в странный тусклый свет. Вскоре смягченные солнечные лучи, пробившиеся через рваные медные облака, окрасили в золотисто-красный цвет весь ландшафт. Круглые поля цвета охры засветились гигантскими фонарями на темно-зеленом фоне.

Больше часа мы бродили от двора ко двору по щиколотку в желтовато-коричневой пыли, то и дело оказываясь среди буйволов, испуганных видом велосипедов. В первом доме мы заговорили с застенчивым мальчиком лет восьми-девяти и его прадедом — древним стариком с такой морщинистой кожей, что его ноги казались одетыми в коричневые нейлоновые чулки, не по размеру большие. Неудивительно, что переговоры не имели успеха. Владельцы двух других дворов, сообразив, что мы не собираемся переплачивать, бесцеремонно заявили, что бамбук им нужен самим. Будучи брахманами, эти люди были враждебно настроены против нас, неиндуистов — не столько, я думаю, из-за нашей ритуальной нечистоты, сколько из-за того, что проникновение чуждых идей в долину угрожает приносящему им столько выгод влиянию на односельчан. В конце концов нам обещали двадцать два ствола бамбука различного размера и качества. Но так как завтра суббота (неблагоприятный день для рубки бамбука), мы не сможем послать за стволами ранее чем воскресным утром, а там астрология может снова помешать нашим планам.

Возвращаясь домой по дороге, которая шла вдоль берега озера, мы миновали уродливый новый королевский дворец в псевдоевропейском стиле и весьма почитаемый индуистский храм, поднимающийся из воды в двухстах ярдах от берега. Когда дворец исчез из виду, я спешилась и попросила Чимбу ехать вперед, а сама решила отдохнуть на берегу озера. Редко мне доводилось видеть такое чарующее зрелище: огромная ширь изумрудной воды под высоким сводом бронзовых облаков, сквозь которые едва угадывались ближайшие вершины.

В половине шестого утра Чимба взобрался по шаткой лестнице в мою комнату (тибетцы нисколько не смущаются, увидев полуобнаженную женщину) и радостно сообщил, что немецкая альпинистская экспедиция, отправляющаяся на Аннапурну, нанимает сорока двух тибетцев в качестве носильщиков на двенадцать дней и платит двенадцать рупий в день. Если учесть, что средняя плата носильщика составляет три рупии в день, то легко понять воодушевление Чимбы. Мы вместе отправились в лагерь, чтобы отобрать двадцать одного мужчину и двадцать одну женщину. Список их имен и регистрационных номеров необходимо было представить анчолади[39], чтобы тот дал им разрешение временно покинуть дистрикт.

К девяти часам мы составили список, и я передала его Кэй, которая взялась его отпечатать. Тут нам сообщили, что экспедиции требуются только мужчины. Оказывается, дорога в базовый лагерь экспедиции проходит через какую-то индуистскую деревушку, ортодоксальные обитатели которой испытывают последнее время большие затруднения при общении с местным божеством потому, что проходившие через деревушку путешественники убили их цыпленка. Поэтому было бы жестоко подвергать терпение божества дальнейшим испытаниям, позволяя внекастовым, особенно женщинам, проходить через эту деревню.

Мы вернулись в лагерь, чтобы пересмотреть список, и я заметила, что даже Чимбе, при всей его терпимости, трудно смириться с подобными препятствиями, особенно после вчерашней задержки из-за астрологов.

В последнее время я замечаю, что среди специфически непальских заболеваний есть одно, свойственное лишь постоянно живущим здесь американцам. Оно известно как «культурный шок». На обычном языке это означает раздражение местными запахами и привычкой непальцев выбрасывать отбросы на улицу. Страдающих этой болезнью не утешает и то, что в деревнях отходы моментально поедают коровы, свиньи, собаки, лошади, козы, куры и утки. К счастью, европейцы не подвержены этому заболеванию. Несмотря на «приличное воспитание», Кэй и я быстро научились выбрасывать в окна яичную скорлупу, картофельные очистки, луковую шелуху, выплескивать грязную воду, не думая о прохожих, которые, правда, в это время года защищены зонтиками. Придется приложить все усилия, чтобы избавиться от этой привычки до своего возвращения на родину.