Что касается тибетцев, то сегодня лагерь полон тюбиков, консервных банок, пакетов и пластиковых мешочков с невиданными яствами. Красивая разноцветная упаковка интригует тибетцев не меньше, чем загадочное содержимое. Прогуливаясь по лагерю, я наблюдала, как за ужином тибетцы с интересом смешивали печеночный паштет с цзамбой, добавляли шоколад в чай, жевали суповые кубики, как конфеты, а затем выплевывали. Из палатки послышались страшные вопли несчастной девочки, которую заботливая мать накормила целой ложкой густой горчицы.

Идет оживленная торговля. Обычно, когда экспедиция заканчивается, проводникам-шерпам дают «на чай». Тут и спальные мешки, и теплые куртки, и сапоги, и транзисторы, и электробатарейки, и нейлоновые веревки, и много других вещей, редких для местных жителей. Большую часть из них шерпы продают с аукциона во дворе «Аннапурны» перед возвращением домой. Завтра сюда придет японская экспедиция с Дхаулагири. Настроение у членов экспедиции и у шерпов будет подавленное, так как два самых опытных проводника погибли под снежным обвалом. Говорят, у японцев еще больше диковинных вещей, чем у немцев, так что мы с нетерпением ждем утра.

Кроме того, завтра национальный праздник — день рождения короля Махендры.

Проснувшись утром, я увидела необыкновенное зрелище: небо было покрыто легкими облаками, за которыми скрылись высокие горы и почти исчезли ближайшие холмы. Неописуемое облегчение испытываешь при виде этой серой влажности. Хотя все еще 23 градуса жары по Цельсию, однако как приятна после режущего глаз блеска последних недель эта прохладная пасмурность, когда облака защищают землю от зноя! В полдень солнце вновь появилось и палило до пяти часов вечера, когда (благодарение богу!) начался муссон — не сильным ураганом, а ливнем с непрерывными раскатами грома и частыми вспышками голубых зарниц. По пути домой после ужина у Кэй я не раз падала на скользкой, мокрой дороге в кромешной тьме, воцарявшейся между вспышками молний, ярко освещавшими всю долину. А сейчас дождь так оглушительно барабанит по жестяной крыше, что я с трудом слышу собственные мысли.

Я не вдаюсь в подробности всех испытаний и перипетий, связанных со строительством хижин для лагеря. Скажу только, что после этих мучений многотерпеливый библейский Иов наверняка бы спился. Из-за бюрократизма непальских чиновников и нерасторопности тибетцев эта операция заняла времени в десять раз больше, чем следовало.

В настоящее время мы можем переселить только половину лагеря из сильно прохудившихся палаток под чуть менее протекающие бамбуковые навесы. По-моему, медлительность тибетцев в данном случае — это своеобразное пассивное сопротивление. Кочевников явно больше устраивает традиционное уединение в рваных палатках, чем совместная жизнь под навесами. И, как всякий человек, предпочитающий комфорту уединение, я втайне сочувствую им. Тибетцы еще не испытали на себе последствий муссона и не понимают, что переселение в более сносные условия для них вопрос жизни или смерти в буквальном смысле слова, особенно для тех, которые уже ослаблены жарким климатом долины и непривычной пищей.

Меня разбудил стук дождя по крыше. Температура в комнате упала до 21 градуса по Цельсию. Парди сегодня необычно тих: не слышно шума приземляющихся и взлетающих самолетов. Однако непальский муссон — всего лишь бледная копия индийского, поэтому вряд ли мы будем отрезаны от Катманду дольше чем на неделю. Дождь перестал к десяти утра, и до вечера, пока он не возобновился, стояла изнуряющая жара, хотя небо, к счастью, было затянуто облаками.

Последние четыре дня я любуюсь двумя парами хищных скоп, поселившимися «а лесистом обрыве над моим «бассейном». Они величиной с коршунов, с красивым краоновато-золотистым оперением. Мне нравится наблюдать, как они, устремившись вниз, скользят над поверхностью зеленой воды, а потом победно взмывают в голубое небо с серебристой рыбой в когтях. Два раза я видела и огромных серебристо-синих зимородков, похожих, когда они ныряют, на большой сапфир. В долине много хищных птиц, необычайное разнообразие незнакомых мне певчих разновидностей, множество соек, синиц, ворон, зябликов, ласточек и, конечно, отвратительных пожирателей падали — важных грифов с блестящими желтыми крючковатыми клювами, неуклюжей походкой и хищным видом.

На прошлой неделе мне в лагерь принесли двух необычных пациентов — птенцов. Их мать убили в лесу охотники-непальцы. Птенцов спас Дава — тибетец, собиравший хворост. Вид этого высокого, неуклюжего, внешне сурового парня с двумя крошечными существами, завернутыми в грязную тряпку, приятно удивил меня. Дава беспокоился, что птенцы не желали клевать пшеницу. Чем же их кормить? Я посоветовала наловить насекомых, и Дава, осторожно положив своих подопечных в карман чубы[46], торопливо отправился в энтомологическую экспедицию вместо того, чтобы строить себе навес. К моему удивлению, птенцы выжили и весело прыгают вокруг палатки Давы, забавляя его трехлетнего сына.

Я уже почувствовала, что муссон имеет свою отрицательную сторону — ночью появились целые полчища насекомых. В ставнях непальцы делают небольшие квадратные отверстия для вентиляции. Через них в комнату налетает невообразимое количество насекомых, привлеченных светом лампы. Сейчас все, что лежит на столе, буквально кишит этими созданиями. Я даже бросила писать и насчитала восемнадцать их разновидностей — от огромных щеголеватых мотыльков, ярко-зеленых кузнечиков длиной в два дюйма и красновато-коричневых рогатых жуков до комаров и крылатых муравьев…

Чтобы закончить навесы, нам недоставало еще около полутораста бамбуковых циновок, но в долине мы уже скупили все, что возможно. Сегодня я узнала, что, наверное, кое-что удастся приобрести в Сиклисе, деревне, расположенной в двух днях ходьбы отсюда. Поэтому я поручила Чимбе отправиться завтра на рассвете с двадцатью пятью тибетцами и принести столько циновок, сколько удастся добыть.

Я ожидала, что он обрадуется даже столь короткому походу, поскольку, как и у большинства тибетцев, у него врожденная страсть к бродяжничеству и торговле, но, как ни странно, Чимба не выказал особого желания идти в Сиклис. Когда я потребовала объяснений, он заявил, что и в лучшие-то времена дорога туда очень трудна, а сейчас, когда вода в реках поднялась, просто опасна. Аргумент вроде бы серьезный — однако он меня не убедил. Я продолжала настаивать, и Чимба признался, что не исключены неприятности в Сиклисе, где частое появление вооруженных кхампа[47] вызвало недовольство местных жителей, и теперь они вряд ли захотят торговать с нами.

Тут я сообразила, что у меня появилась редкая возможность совместить приятное с полезным: сопровождая тибетцев в качестве миротворца, впервые попутешествовать по горам. Чимба тотчас согласился организовать экспедицию с моим участием, так что завтра в шесть утра мы отправляемся в поход.

Сегодня я обнаружила, что за последние двадцать четыре часа река поднялась на пять футов, превратив спокойную заводь в пенистый водоворот. Я осторожно вошла в воду, избегая стремнины, цепляясь за скалу. Вода стремительно перекатывалась через меня. Я вышла на берег, намылилась с головы до ног и вновь погрузилась, чтобы ополоснуться. Тем временем вода быстро прибывала. Мыло я оставила на небольшом выступе в скале, поднимающейся из воды. За те несколько мгновений, пока я ополаскивалась и одевалась, кусок мыла унесло потоком, а выступ полностью скрылся под водой.