Теперь предстояло искать следы отряда, уходившего на север. Стало совсем темно, лес стоял вокруг черной стеной. С реки доносился рев гиппопотама. Иногда Булатович слышал, как сквозь чащу продирался слон. То и дело раздавались пронзительные крики ночных птиц. Александру Ксаверьевичу, вообще не ведавшему страха в самых отчаянных положениях, стало жутко в этом враждебном лесу. Еще засветло, пробираясь сквозь чащу, он то и дело натыкался на следы туземцев — потухшие костры, покинутые стоянки, а потом вдруг набрел на эфиопского солдата, видимо разведчика, убитого туземным копьем. Этот лес, вероятно, не был таким безлюдным, как это могло показаться сначала.

Идти дальше стало невозможно. Надо было ждать луны. Булатович сел на землю, привязан поводья мула к руке, и задремал. Сон походил на забытье. Булатович отлично слышал любой, даже малейший шорох, чувствовал каждое движение мула, и в то же время он ясно, отчетливо видел Петербург, своих полковых товарищей… Это был сон из прошлого, в котором одну картину от другой отделял резкий крик птицы или храп мула, учуявшего поблизости зверя.

Наконец, в полночь взошла луна — голубая, огромная. Стало светло. Булатович поднялся. Он пошел на север вдоль берета реки и скоро наткнулся на широкую тропинку, утоптанную людьми и животными. Ее не могли проложить туземцы — людей по тропинке прошло слишком много. Это, несомненно, след эфиопского войска.

К четырем часам утра он вышел к биваку. Его встревоженные слуги не спали, а с горящими головнями бродили вокруг бивака в ожидании хозяина.

Два спутника Булатовича тоже благополучно вернулись почти одновременно с ним прекратив преследование туземцев, они не нашли в себе сил вернуться назад и, как и предполагал Булатович, направились к реке.

Жуткая ночь кончилась. Засыпая на рассвете, Булатович вспомнил, как в Петербурге многие его знакомые, узнав, что он едет в Африку и намерен путешествовать по не исследованным ранее землям, говорили, что завидуют ему ну разве можно придумать более приятного времяпрепровождения, чем путешествие! Как они заблуждались! Ведь путешествие — это прежде всего труд, упорный, самоотверженный, изнурительный, это лишения, смертельная опасность и лишь в самую последнюю очередь — приятное времяпрепровождение, да и то в очень редкие дни.

Обратный путь отряда был нелегок. Каждый день недосчитывались нескольких солдат — они умирали от ран, болезней, солнечных ударов. Страшно было смотреть на измученных, ослабевших пленниц. Время от времени то одна из них, то другая, совершенно обессилев, падала. Хозяин начинал ее бить, но град ударов не действовал. Женщину оставляли умирать на дороге. Путь отряда был отмечен трупами людей и животных.

Всю дорогу слуги Булатовича несли Ваську на руках. Он почти поправился, повеселел и уже знал несколько слов по-русски. Зелепукин возился с Васькой, как самая настоящая нянька, клал его с собой спать, а каждое утро, под громкий смех солдат, ворчал на недостойное васькино поведение ночью.

Отряд шел теперь по травянистой степи прямо к реке Кибиш.

На берегу разбили бивак. На сыром прибрежном песке отчетливо виднелись следы мощных львиных лап. В этих местах львов так много, что туземцы называют свою землю Яамбаса-Мьеда — Львиное поле. Ночью львы напали на лагерь — они утащили двух ослов и женщину. На следующую ночь Булатович с одним из слуг отправился на охоту на царя зверей. Но охота не состоялась — львы так и не вышли.

Каждый бивак для солдата — желанный отдых. Булатовича же на биваке ожидали новые труды надо сделать записи в дневнике, отметить на карте пройденный маршрут и, конечно, произвести с какой-либо вершины съемку местности и астрономические наблюдения. Теперь рас не отпускал Булатовича без конвоя, и тем не менее почти всякий раз Булатович оказывался в обстоятельствах, которые могли окончиться крайне печально.

Однажды он в сопровождении трех слуг и двадцати шести человек конвоя отправился на одну из вершин, возвышавшихся над долиной Омо.

Склоны горы отвесной стеной поднимались вверх, а на террасах лепились друг к другу хижины туземцев. Узкая тропинка вела вверх. Туземцы с дикими криками, вооруженные копьями и щитами, сбегались со всех сторон. Одного старика туземца слуги Булатовича захватили в плен. Старик был дряхл, но сохранял удивительное хладнокровие попав в плен, он продолжал курить свою длинную трубку.

Отряд снова двинулся вверх, а впереди шел старик. Туземцы — их было человек сто — преградили дорогу. Булатович сорвал пучочек травы — знак мирных намерений — и двинулся навстречу туземцам. Они, видимо, не предполагали нападать, но указывали все время па старика. Булатович понял, что они просят отпустить его, и тут же выполнил эту просьбу. Затем он знаками объяснил туземцам, что они должны положить оружие на землю. Туземцы поняли и не упрямились.

Солдаты Булатовича стали просить его вернуться опасно идти наверх, прямо в руки туземцев, которые, конечно, не оставят отряд в покое. Но Булатович стоял на своем позор солдатам с ружьями, если они убегают от туземцев, вооруженных лишь копьями. «Вы не воины — вы мыши!» — крикнул он им и пошел вперед. Его решимость и оскорбительные слова подействовали — солдаты последовали за ним.

В скоре туземцы обошли отряд сзади и почти настигли его. Впереди бежал громадного роста человек со страусовыми перьями на голове и копьями в руках. Он уже прицелился в одного из солдат, но в это время грянул выстрел. Туземцы, схватив сраженного наповал смельчака, бросились бежать и как будто прекратили всякие попытки атаковать. Так что на вершину взошли без всяких помех, и Булатович, установив инструмент, принялся за обычную работу. Прошло уже более часа, туземцы ничем не обнаруживали своего присутствия, но солдаты торопили Булатовича. Ему оставалось еще на несколько минут работы, и он приказал солдатам спускаться, оставив при себе троих слуг.

И вдруг, когда отряд отошел уже на приличное расстояние, а Булатович брал последний азимут, из-за кустов и камней появились черные фигуры вооруженных туземцев.

На всех, оставшихся на вершине, имелось четыре ружья и револьвер. Булатович в этот момент был и вовсе безоружен — шашка и револьвер мешали ему работать, он снял их и положил на землю в нескольких шагах. Отступать вслед за отрядом и стрелять — явно бессмысленно и ничего, кроме верной гибели, не сулит. Нужно как-то отвлечь туземцев от их намерений, выиграть время, чтобы ушедшие вперед солдаты успели возвратиться.

«Халио! Мир!» — крикнул Булатович одному из туземцев, прятавшемуся за деревом, и с компасом и планшетом в руках двинулся ему навстречу. Тот остановился, тихо проговорил «халио» и стал ждать, что будет дальше.

Булатович поманил туземца, тот нерешительно подошел и поцеловал протянутую ему руку. Булатович присел на корточки — туземец тоже. Булатович заставил туземца положить копье на землю, затем поманил к себе еще нескольких туземцев и заставил их тоже положить оружие и поцеловать ему руку. Вокруг собралось человек двадцать. Они рассматривали диковинный компас, слушали, как тикают часы. Время было выиграно. Булатович подозвал одного из слуг, посадил его на свое место, дав понять туземцам, что теперь следует целовать руку его заместителя, и сам поспешил к своему оружию. Пора было уходить с вершины. Крикнув несколько раз «халио!», Булатович и его слуги стали быстро спускаться.

И все-таки пришлось открыть стрельбу, хотя Булатовичу очень не хотелось этого делать. Но туземцы опять окружили отряд, угрожая солдатам дротиками. Туземцы находились всего в двадцати шагах, и пули разили их без промаха.

Это ошеломило туземцев, они убегали, забирая с собой убитых и раненых, а на какое-то время солдаты получали возможность беспрепятственно спускаться вниз.

Но потом туземцы вновь приободрились и прибегли к другому способу нападения. Они стали обрушивать на узкую тропинку каменные обвалы. Огромные камни с грохотом скатывались вниз под дикий вой и крики туземцев. Впрочем, вреда солдатам эти камни не причинили, хотя и вызвали панику. Выстрелами все-таки удалось отогнать туземцев, и отряд спустился вниз. На бивак вернулись поздно ночью, тем не менее рас сразу же позвал к себе БулатоВича.