Вальде Георгис уже знал все подробности прошедшего дня. Он очень тревожился за своего друга и теперь, поздравив его с победой, сказал: «Почему ты не известил меня, что едешь драться? Я бы тебе дал больше солдат. Не понимаю, как ты остался цел и как твои солдаты не разбежались. Ведь гибель должна была казаться им неминуемой. Ты дьявол, но только знай, что твоя теперешняя храбрость не есть еще настоящее мужество, а пылкость молодости и неопытности. Поверь мне, что только тогда, когда ты испытаешь бегство и будешь равен, ты станешь понимать опасность и неопытная пылкость заменится в тебе сознательным мужеством закаленного в боях воина».

14 апреля к войскам раса присоединился отряд, остававшийся в крепости Колу. Теперь вся армия Вальде Георгиса собралась вместе и, вытянувшись в бесконечную вереницу, двинулась на север.

Туземцы не упускали случая напасть на солдат. Они уже не разбегались при одном только виде ружья, а отчаянно бросались в бой, защищая свое имущество.

В отряде распространилась какая-то странная болезнь, уносившая ежедневно по нескольку жертв. Еще утром человек был здоров и весел, а к вечеру впадал в беспамятство и умирал от нагноения в слюнных железах. По ночам на биваке слышались то и дело ружейные выстрелы, и нельзя было понять, что это очередная схватка с туземцами или салют по умершим от неведомой болезни товарищам.

Южные отроги горного хребта, по тропинкам которого шла домой армия Вальде Георгиса, населяли смелые и воинственные горские племена. Еще на пути к озеру Рудольф Булатович отметил, что горские племена резко отличаются от негроидного населения соседних областей. Горцы внешне не походили ни на шуро, ни на гимиро, да и образ жизни у них иной. У горцев добротные усадьбы, отлично возделанные поля, они знают ремесла, умеют добывать и обрабатывать железо. Булатовича тогда поразил этот островок цивилизации среди отсталых негроидных племен. Откуда он? Как он здесь возник и сохранился?

И теперь, когда рас поручил трем полкам произвести разведку местности между горой Сай и землей Беру, Булатович присоединился к разведчикам в надежде добыть хоть какие-нибудь сведения, которые помогли бы ему разрешить загадку горских племен. И он не пожалел об этой поездке, хотя не один раз оказывался на краю гибели туземцы шли за разведчиками по пятам.

Накануне ночью прошел дождь, и теперь в свете утреннего солнца воздух казался особенно прозрачным. С одной из вершин Булатович отчетливо увидел далекие горы Каффы. До полудня оставались считанные минуты, и он не отрькваясь смотрел в окуляр прибора на волосок, через который вот-вот начнет проходить солнце, как вдруг над самой его головой просвистел камень, пущенный, видимо, из пращи. Второй камень попал в ножку штатива, но инструмент все-таки не упал. Затрубили призывные рога туземцев, и послышались их воинственные крики.

А Булатович не отрываясь смотрел в окуляр. Трудно сейчас представить себе, что он испытывал в эти минуты под градом камней. Вечером того же дня, 22 апреля, он запишет в дневнике «Оторваться от инструмента в самый важный момент наблюдения не приходилось, и я продолжал свои занятия при довольно необычайной для астрономических работ обстановке».

Солдаты выстрелами отогнали туземцев. Те отступили, но не ушли. Всю дорогу они сопровождали отряд на почтительном расстоянии.

В одном из селений, откуда жители разбежались при приближении отряда, Булатович смог войти в хижину горца. То, что он увидел там, поразило его. Дверь, кото рая вела в хижину, была так мала, что через нее в дом вползали, а не входили.

Внутри было темно, а когда глаза после яркого дневного света привыкли немного к темноте, Булатовичу показалось, что он попал в какой-то древний храм. Потолок удерживали толстые колонны из бревен, оплетенных хворостом и обмазанных глиной. По сырой глине выполнен узор, подобный узору на татуировках туземцев. На стене висели два больших барабана такой же формы, как и в эфиопских церквах. Тут же стояла большая деревянная арфа, тоже ничем не отличавшаяся от эфиопской, на которой, по преданию, играл сам царь Давид. Откуда все это здесь, за тридевять земель от Эфиопии? Ведь местные жители ничего не слыхали не только об эфиопах, но даже о своих более близких соседях — каффичо.

В середине хижины находился очаг, а вокруг него стояли три глиняные урны. Во дворе хижины Булатович увидел холмик в виде пирамиды, обложенный камнями. На верхушке лежали угольки, обглоданная баранья косточка, кусочки навоза слона. Что это? Могильные холмики, подобные тем, которые Булатович видел в галласских землях, с нехитрыми жертвоприношениями злым и добрым духам?

Загадка, мучившая Булатовича, не только не разрешилась, а, наоборот, окончательно завела его в тупик. Парадокс не просто вызывал недоумение он дразнил исследователя, заставлял его перебирать в уме факты, слышанные когда-то легенды, кровавую историю гибели и расцвета племен в этой части Африки. А что, если было так… В далекие, незапамятные времена все Абиссинское нагорье — все земли, которые сейчас вознамерился объединить под своей властью император Менелик, — населял один и тот же народ. Но вот с северо-востока двинулись на эти земли семитские племена. Они шли на юг и запад, оседали на богатых изобильных землях, смешивались с аборигенами, и в результате появились племена и народы, живущие ныне на Абиссинском нагорье. Причем путь этих семитских племен прослеживается, как по карте, по внешнему облику теперешних народов тигрейцы — самые северные — кажутся чистыми семитами, они наиболее Светлокожие, затем идут амхарцы — в них семитской крови поменьше, потом сидамо, в том числе каффичо, — здесь был, видимо, предел завоеваний, потому что живущие южнее гимирра не имеют в своем облике ни единой семитской черты. Скорее всего, тут древний эфиопский народ смешался с негроидными племенами. Они вторглись в эти земли и отделили от Эфиопии племя горцев. Земля горцев оказалась неприступной для врагов ее стерегли горы. И народ этот сохранил до сего дня чистоту крови — такими, видимо, были древнейшие обитатели Абиссинского нагорья.

Разведывательные полки продолжали рейд, а Булатович со своими слугами и полсотней солдат отправился к биваку главных сил. В этот день небольшой отряд Булатовича шел без отдыха и еды уже двенадцать часов. Солнце село, но ничто не говорило пока о близости эфиопской армии. По узенькой тропинке Булатович, сопровождаемый оруженосцем и одним из слуг, поднимался в гору, чтобы посмотреть оттуда, не видно ли где эфиопских палаток. Вдруг впереди на тропинке в нескольких шагах появился туземец с копьем на плече. Он остановился, но не побежал, как рассчитывал Булатович ведь перед туземцем были два солдата с ружьями и белый с шашкой. К изумлению Булатовича и его спутников, которые даже и не готовились к обороне, туземец бросился вперед с копьем и остановился шагах в десяти, выбирая момент для удара. Булатович выхватил шашку и крикнул своим людям, шедшим сзади: «Белау! Бей!» Прошло мгновение, другое, но те почему-то не стреляли. Обернуться было нельзя — в этот момент туземец метнул бы свое копье. Наконец, грянул выстрел — промах. Тогда Булатович бросился на туземца с шашкой, но второй выстрел сразил храбреца наповал.

Нередко бывает, что опасность подстерегает человека именно в тот момент, когда множество случайностей, каждая из которых сама по себе еще не грозит ничем, вдруг сходятся и становятся роковыми. Именно в этот день у Булатовича порвался ремень, на котором всегда висел его револьвер, и он оставил его в кобуре седла. Оруженосец Абто Селассие впервые держал в руках трехлинейную винтовку, затвор которой был на предохранителе, а оруженосец не знал, как его перевести на боевой взвод. У второго спутника попался толстый патрон, который застрял в патроннике.

Но в цепи роковых случайностей была еще одна — счастливая. Она-то и спасла Булатовичу жизнь. Один из офицеров видел, как уходил на гору Булатович, взяв с собой лишь двух слуг. Местность была неспокойна, за каждым кустом, за каждым стволом дерева мог скрываться враг. И офицер на всякий случай пошел за Булатовичем. Его пули и сразили туземца.