Тем не менее мы с Джефом решили заняться поисками этих легендарных существ, затмивших в нашем сознании всех остальных лемуров.

До сих пор мы не могли их встретить по той причине, что они обитают только в лесах на востоке Мадагаскара, на территории, ограниченной с севера бухтой Антонжиль, а с юга — впадающей в море рекой Масора.

Столь четко определенный ареал сам по себе представляет любопытное явление. Голые, безлесные холмы центрального плато образуют естественный барьер, препятствующий распространению животных в западном направлении, по почему они не живут дальше к северу и югу, не совсем понятно. Дело в том, что леса восточного побережья тянутся, практически не меняясь, длинной полосой за пределы родовой территории индри примерно на сотню миль к северу и югу. Другие лемуры, такие, как сифаки и их ночные сородичи — мохнатые индри, обитают на всем пространстве этого лесного массива. Вполне возможно, что только в центральной части растут деревья, плодами и листьями которых питаются короткохвостые индри; если это так, никто еще не выяснил, что это за деревья.

Добраться до владений короткохвостых индри довольно просто — по шоссе или железной дороге, связывающей Антананариву с крупным портом восточного побережья Тумасиной; дорога идет через леса, тянущиеся вдоль полотна почти на всем протяжении. Это одноколейная дорога; лишь от полустанка Перине, примерно на половине пути, на расстоянии нескольких сотен метров видна вторая колея. В этом месте поезд, идущий из столицы на восток, и встречный поезд с побережья должны разъехаться. Потом они вновь выезжают на одноколейку. Иногда разъезда приходится ждать довольно долго. Для удобства пассажиров железнодорожная компания заботливо выстроила огромную гостиницу, где, как нам сказали, полно свободных номеров. Действительно, откуда в этой немыслимой глуши взяться постояльцам? Мы решили сделать Перике своей штаб-квартирой и оттуда начать поиски короткохвостых индри.

Омоложенная стараниями механиков машина на приличной скорости несла нас из столицы к Тумасине по самому лучшему шоссе на всем острове. В течение первого часа мимо проносились округлые холмы центрального плато. Весенние дожди уже заполнили водой рисовые поля, и крестьяне повсюду были заняты посадкой. Примерно через сорок миль дорога зигзагами спустилась по крутому склону в долину. Плато кончилось, мы въехали в лес. Еще через три часа из-за деревьев вынырнула деревушка Перине.

Деревушка была крошечной, буквально десяток домиков, прилепившихся к железной дороге. Чуть в стороне, спрятавшись в лесу, располагались бокситовый рудник и поселок лесорубов, где временно разместилась школа по подготовке работников лесного ведомства. Из самой деревушки они не просматривались, зато было отлично видно поднимавшееся над соломенными крышами кирпичное здание гостиницы с двускатной кровлей, явно построенное с претензией на швейцарское шале. Гостиница могла вместить не меньше сотни постояльцев, когда мы приехали, просторный холл был совершенно пуст, а натертый деревянный пол отражал наши удивленные физиономии.

Звук шагов отдавался гулким эхом. Мы кашлянули пару раз, заранее прося извинения за назойливость. Ни души. В нас уже начало закрадываться беспокойство, когда в дальнем конце коридора открылась дверь и оттуда, как видение, выплыла очаровательная девушка в шикарном шелковом халате, с трудом прикрывавшем ее пышные формы. Похоже, она только что проснулась, хотя время было не раннее — почти середина дня. Тем не менее вся необходимая косметика уже была на лице. Девушка мягко пошла к нам, покачиваясь на высоких каблуках, по дороге приводя в порядок растрепавшуюся прическу.

Как мы узнали позже, Жанин не всегда работала администратором гостиницы. Всего несколько месяцев назад она была манекенщицей и владелицей модного бара в Антананариву. Она намекнула, что ей пришлось покинуть столицу из-за громкого скандала. Так она оказалась в ссылке, в роли хозяйки гостиницы Перине. Дыру эту она ненавидит и находится в полном отчаянии. Все время, пока мы жили в гостинице, она каждый вечер под коньячок выдавала нам подробности памятного скандала, иллюстрируя рассказ фотографиями из альбома. Судя по этому досье, не покинь она столицу, могла разразиться вселенская катастрофа.

Но все это мы узнали не сразу. В первый момент Жанин была слишком сонной для деловой беседы, и мы с трудом разъяснили ей, что не собираемся ехать сегодня ни в Антананариву, ни в Тумасину, а совсем наоборот, надеемся получить в ее отеле две комнаты и пробыть здесь — совершенно по доброй воле — недели две.

Наконец она нас поняла, мы выгрузили багаж и отправились к начальнику местного отделения лесного ведомства, который жил в доме неподалеку от школы. Это был пожилой человек с рябым лицом и коротко подстриженными на армейский манер волосами. Разговор получился не очень вразумительный, главным образом потому, что его зубной протез был в починке у дантиста и я не совсем понимал, что он говорит. С грехом пополам я уразумел, что он не совсем здоров и не сможет сам показать нам места, где обитают короткохвостые индри. Он порекомендовал обратиться к своему заместителю Мишелю, местному уроженцу, прекрасно знакомому с округой. О лучшем гиде нельзя было и мечтать. Правда, Мишеля на месте не оказалось: он отвечал за разведение рыб тилапий в искусственных озерах, созданных в полумиле от Перине.

Мы застали Мишеля за работой: он наблюдал за откачкой воды из запруды. Это оказался молодой, веселый человек в тропическом шлеме огромного размера, делавшем его похожим издали на гриб. Да, сказал он, бабакото здесь водятся, ему частенько доводилось слышать их пение, доносившееся из соседнего леса. Если мы хотим, можно прямо сейчас пойти и поискать их.

Мишель предоставил воде самой выливаться из пруда и повел нас по глинистому проселку к ближайшему лесу. Несколько месяцев назад бригада рабочих сделала просеку, чтобы начать вывозить из зарослей ценную древесину, но рубка еще не началась, и лес стоял нетронутый.

Под пологом леса было темно, словно неожиданно упали сумерки. Столь же мрачно стало и на душе у нас с Джефом: в таком месте нечего даже пытаться вести съемки. Тут сам черт сломит ногу. Неудивительно, что натуралисты так редко видели короткохвостых индри: до сих пор нам не доводилось бывать в столь непроглядной чащобе. Высокие кроны смыкались над головой, под этой крышей раскачивались, потрескивая, стволы бамбуков, махали гигантскими листьями склоненные папоротники, веером расходились ветви пальм. Растительность заполняла все пространство, так что хилые побеги внизу с невероятным трудом пробивались к свету. Орхидеи свисали с торчащих подобно стропилам сучьев и плющом обвивали стволы. Хитросплетения превращали лес в спутанный клубок. Да, для киносъемок место было самое неподходящее: зеленая крыша не пропускала свет, а сквозь завесу густой листвы нечего нельзя было различить на расстоянии пяти метров. Тут не заметишь и слона. Рассчитывать можно было только на удачу.

Самое обидное заключалось в том, что лес изобиловал живностью. Из ручейка, струившегося между поросшими мхом камнями, доносилось громкое кваканье лягушек. Над подернутым ряской глубоким озерцом сновали желтоголовые птицы, строившие из перышек пальмовых листьев похожие на реторты гнезда. Высоко на деревьях пронзительно чирикали нектарницы, перепрыгивая с цветка на цветок. Среди многоголосия птичьего хора мы узнавали уже знакомые голоса, слышанные в других уголках Мадагаскара. Рядом с нами призывно свистели и ворковали невидимые дронго, белоглазки, славки, попугаи и голуби. Я остановился, пытаясь уловить что-то в этом вавилонском смешении языков, как вдруг птичье пение потонуло в душераздирающем вое, от которого по коже пробежал мороз.

— Бабакото, — торжественно изрек Мишель.

Крик был оглушительный. Соннера был прав, сравнив его с детским плачем, но я никак не ожидал, что звук окажется столь пронзительным. Пожалуй, целое ясельное отделение из самых горластых детей не смогло бы исторгнуть и десятой доли подобного вопля. Несколько особей затеяли, по всей видимости, хоровую спевку, причем каждая норовила перекричать соседа, проходясь по всей гамме режущими слух вокализами.