В сундучке нашёлся набор для рукоделия. Вспомнив уроки, преподанные Меделин, я протолкнул нитку в иголку, и углубился в работу. Платья предшественницы оказались проще и грубее моих, но зато гораздо удобнее. А больший размер давал свободу для творчества.

Я как раз ушивал первое из выбранных платьев с одного бока, когда в землянку протиснулся Чеглок. По-хозяйски придвинув табурет, присел напротив меня, и принялся наблюдать за моими стараниями. Прямо скажу, дело продвигалось не очень. Нитка завязывалась в узлы, иголка норовила выскользнуть из рук. А когда я приподнял работу, чтобы взглянуть на результат, то понял – все мои мучения не стоили того, что получилось.

– Швея из тебя никудышная. Или руки не тем концом воткнуты? – сказал мой гость. Лицо его кривилось, как от кислого.

Я опустил шитьё на колени.

– С этим делом у меня никогда не ладилось.

Он поёрзал на табурете, подергал себя за ухо. Потребовал:

– Расскажи-ка о себе ещё.

Слушал внимательно, как в первый раз. Переспрашивал, уточняя незначительные, на мой взгляд, детали. Потом опять сидел, глубоко задумавшись. Наконец Чеглок поднялся и пошёл к выходу. У двери обернулся и проговорил:

– А ты правду сказал. От судьбы не уйдёшь.

Я понял, что брошенные мной накануне слова его задели.

– Твой муженёк ведь не просто так тебя из дома увёз. Ты думаешь, вы тогда в лесок зашли цветочки понюхать? Закопали бы, и следов не нашли.

– Почему же он меня не тронул? – горячо возразил я.

– Ошибся он, – спокойно ответил Чеглок. – Думал, сам справится. Да кишка тонка оказалась. Если б слугу послал – всё бы сладилось.

Вскоре после этого разговора в лагере началось шевеление. В землянку к главарю по очереди потянулись люди. По одному и группами. Сначала там уединились Чеглок с Моллем. К ним присоединился ещё один – по прозвищу Грач. Он был невысоким, жилистым, угрюмым. Смеялся Грач редко, словно вырывал из себя веселье. Глаза при этом выражения не меняли. В негласной иерархии лагеря он был далеко не последним человеком.

Потом в землянку просочился, к моему удивлению, Сапог. Под конец там собралась небольшая компания.

Заседали они долго. Потом разошлись, остались только двое предводителей. И просидели ещё какое-то время.

А потом лагерь внезапно опустел. Пройдя между землянок, я увидел Комарика. Наверное, его прозвали так, потому что он любил тихо петь себе под нос длинные, заунывные песни – как комар жужжал. Он сидел у костерка, помешивая деревянной ложкой в горшке. По мутноватой поверхности похлёбки завивался парок. Комарик зачерпнул, дунул в ложку, осторожно отхлебнул. Глянул в мою сторону хитрым глазом:

– Что, девка? Кого потеряла?

Я присел у костерка, подоткнув юбку. Стал смотреть, как маленькие язычки огня лижут круглые бока котелка.

– Почему так тихо, Комарик?

Он ещё шумно потянул из ложки кипяток. Выплеснул остаток обратно. Повернулся ко мне:

– А ты не знаешь?

Я не ответил. Он хмыкнул.

– Коль не сказали, значит, и не надо тебе этого.

Мы опять сидели молча. В лесу было тихо, только в ветках щебетали птицы. Да где-то в бездонном синем небе кружила пустельга. Иногда сверху доносился её характерный, похожий на смех крик.

– Скучно тебе здесь?

Задумавшись, я не сразу услышал вопрос.

– В городе, небось, развлечения всякие были? Кавалеры гурьбой?

– Комарик, скажи, как можно здесь остаться? Что для этого нужно? Вот ты – чем ты здесь занимаешься?

Он в изумлении уставился на меня. Рот у него приоткрылся, рука с ложкой опустилась в золу у костра.

– Даже не думай, девка. Бабам тут делать нечего. Кроме одного дела – вот и занимайся.

Комарик даже заикаться начал. С покрасневшим лицом он отвернулся от меня, и принялся яростно помешивать похлёбку.

Обитатели лагеря вернулись на следующий день. Я как раз решил нагреть воды и устроить большую стирку. А ещё вымыть волосы. Конечно, у меня были не такие роскошные локоны, как у моей сестры. Но всё же довольно густые и длинные.

Я несколько раз сбегал к озеру. Потом попросил Фикса развести костерок: «Никто лучше тебя не разводит огонь, Фикс». Узнав, зачем мне столько горячей воды, он принялся было ворчать о бабьих глупостях. Но похвала сделала своё дело. Он самолично перетаскал кувшины ко мне в землянку, добавив от себя один, новенький, буркнув: «Тебе мало будет».

Возился я гораздо дольше, чем ожидал. Это не команда опытных служанок у нас дома. Солнце уже начало склоняться к горизонту, когда я взял гребень и принялся причёсываться. Сидя на табуретке, я водил гребнем по волосам, тихонько мурлыча любовную песенку. Её любила напевать Анни, когда была в настроении. Ни слова, ни музыка по отдельности ничего не представляли собой, но пелись хорошо.

– Красоту наводишь?

Ну почему они все так неслышно появляются? Я посмотрел из-под волос, и увидел нашего предводителя. Он сидел на лежаке, а в руках у него был большой тряпичный свёрток.

– Вот. Принёс тебе кое-что, – он показал свёрток. – Примеришь.

– Благодарю, – тихо ответил я. – Я не стою такого внимания.

– Это точно, не стоишь. Скажи-ка, а правда, что ты в вашем борделе получал побольше некоторых девиц?

– Ненамного. Но, вообще, правда.

– Что же такого в вас находят, что столько дают? Ведь девица, как не крути, лучше!

Я услышал раздражение в его голосе.

– Господин, у вас был тяжёлый день, но вы пришли сюда. Я хочу отблагодарить вас хоть немного.

– Даже не думай! – перебил он. Лицо его пошло пятнами.

Я испугался до дрожи. Но терять было нечего.

– У меня в мыслях не было ничего такого.

Я проворно установил тазик на пол, и вылил туда оставшуюся воду. Пока шла уборка, вода остыла, и пришлось её греть ещё. Чему я теперь был несказанно рад.

– Это ещё что за?.. – буркнул он.

– Просто так хорошие деньги не платят. За одни красивые девичьи глазки. Позвольте снять вам сапоги.

Вскоре я уже установил ему ноги в горячую воду, и принялся осторожно массировать. Массаж у меня получался не так хорошо, как у моей наставницы. «Ничего, ещё научишься» – бодро говорила неунывающая Жюли. Но на главаря разбойников это подействовало безотказно.

Я услышал вздох, и Чеглок подвигался, устраиваясь удобнее.

– Вы все так умеете?

– Почти все. Заведение солидное.

– Ох, хорошо. Был бы ещё девкой…

Я аккуратно разложил на колени чистую тряпицу. Должно быть, Милли держала её для своих целей. Я собирался вытереть ею волосы. Ну что ж. Положил ногу главаря на тряпицу, и принялся просушивать. Потом взялся за другую.

– Если у вас болит голова, я могу помочь.

– Ты и голову так же можешь?

– Что хотите. Могу даже суставы вправить. Если нужно.

– Ну, костоправ у нас имеется, – буркнул он. Но голос был довольный.

Когда я закончил, он опустил ноги на пол, хмыкнул.

– Нет, руки у тебя как надо вставлены.

Нагнулся, и взял меня твёрдыми пальцами за подбородок.

– Что же мне с тобой делать? – спросил глухо, глядя мне в глаза.

Когда он наконец ушёл, я устало вздохнул, отыскал гребень, и принялся заново расчёсывать волосы.

Глава 21

После этого обитатели лагеря так же исчезали ещё несколько раз. Каждый раз после этого Чеглок приносил мне подарки. «Наденешь, пройдёшься. Чтобы все видели». А как-то после очередного возвращения меня нашёл возле землянки Комарик.

Я наблюдал, как работает Фикс. Ворча себе под нос, он чинил мои туфли. Повертев одну в руках, сказал:

– Каблук совсем никуда. Менять надо.

Комарик, сопя, критически оглядел работу Фикса, и кивнул мне:

– Красотка, твой зовёт. Беги скорей. Да не к себе, а к нему.

В землянке предводителя было светло от нескольких масляных ламп с серебряными полированными отражателями. Сам он вместе с Моллем склонился над разложенными на ковре… книгами. Завидев меня, Чеглок кивнул и поманил к себе. Я присел рядом, впившись взглядом в корешки книг. Взял одну в руки. Осторожно открыл, полистал плотные страницы.