Фергюсону очень не понравились слова Алекса. Значит, вот как: добропорядочная старая дева и сирота. Фергюсону немедленно захотелось вступиться за нее. Словно хищник, готовящийся к прыжку, он инстинктивно наклонился вперед, мышцы его напряглись.

— Вы слишком непочтительно говорите о кузине, называете ее сиротой и старой девой. По крайней мере я никогда не считал Мад неудачницей.

В глазах Солфорда вспыхнул огонь.

— Кто дал вам право так фамильярно называть леди Мадлен?!

— Вы совершенно не знаете свою кузину. Эта девушка, что бы вы о ней ни думали, заслуживает большего, — Фергюсон впился в Алекса не менее гневным взглядом.

Но Солфорда было не так-то легко смутить.

— Я хочу ей только добра, — сказал он. — С вами она не станет счастливой. Считайте, что это первое и последнее предупреждение, Ротвел. Вы скорее присоединитесь к отцу в аду, чем я позволю вам жениться на Мадлен.

Фергюсон решил, что продолжать спорить бесполезно. Пусть Солфорд уйдет с мыслью, что победил в этом споре. Но последнее слово все равно должно было остаться за Фергюсоном.

— Сейчас меня ничто не связывает с леди Мадлен. — Фергюсон внимательно следил за реакцией Алекса. — Но я хочу изменить эту ситуацию. Однако же я никогда не пойду против ее желаний.

Солфорд слушал его с невозмутимым видом. Казалось, он утратил интерес к разговору. Но желваки, игравшие на скулах, выдавали его истинные чувства. По слухам, граф мастерски вел деловые переговоры, но когда речь заходила о семье, сохранять выдержку было гораздо сложнее. Наконец он произнес:

— Если вы причините ей боль, я убью вас. Прятать ваш труп — хлопотное дело, поэтому постарайтесь, чтобы наша размолвка не привела к этому.

Фергюсон едва сдержал улыбку. Он представил, как нелепо будет выглядеть Солфорд, закапывая его труп в саду. Граф еще раз мрачно взглянул на него и отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Но возле самой двери он обернулся:

— Даже если у вас сейчас нет серьезных намерений, вам все равно следует немедленно прекратить роман с актрисой. У вас и так незавидная репутация, связь с женщиной из полусвета способна донельзя ее ухудшить.

К счастью, Фергюсон умел скрывать свои эмоции. Но даже с его опытом ничем не выдать себя оказалось нелегким делом. Граф до сих пор не подозревал, что Мадлен играет в театре. Если он узнает, грянет невиданная буря, ведь по мнению Алекса актриса и проститутка — женщины одного уровня. Фергюсон сделает все, чтобы этого не произошло. Но хуже всего было то, что Алекс вынудил его признаться в своих намерениях относительно Мадлен, в то время как от самой Мадлен Фергюсон не получил никакого ответа. Каким-то образом в едва начавшуюся историю с Мадлен оказалось вовлечено все семейство Солфордов. Глядя на сердитого Алекса, он подумал, что совершенно к этому не готов. Но разве он не знал заранее, что так и будет? Однако же он сделал выбор.

Сможет ли брак с любимой женщиной скрасить ненавистную ему жизнь английского аристократа? Или же любовь подведет его к последней черте и превратит в высокомерное ничтожество, как это случилось с отцом? Во всем этом было слишком много риска и слишком мало определенности.

Этим вечером Мадлен впервые покидала театр в карете Фергюсона. И она впервые играла не только на сцене, но и за кулисами, притворяясь любовницей герцога. Оба эти обстоятельства привели к тому, что в экипаже повисло неловкое молчание, Мадлен стеснялась смотреть Фергюсону в глаза. Они были одни, их окружал полумрак, каждый жест казался здесь интимным, каждый взгляд мог выдать тайные желания.

Фергюсон, похоже, был погружен в размышления. Он невидящим взглядом смотрел куда-то поверх ее головы и сидел почти неподвижно, только кончики пальцев выстукивали ритм мелодии репризы. Она заметила, что он бросил на нее странный взгляд, и только потому, что сама украдкой поглядывала на него. Он оценивает, в каком она расположении духа? Или хочет о чем-то спросить, но не решается?

В следующий миг их взгляды встретились.

— Я не знаю, как отблагодарить вас за помощь, — сказала Мадлен.

Фергюсон поерзал на сиденье.

— Мад, я еще не заслужил вашей благодарности. Подождите. Если я переживу этот месяц, ни разу не прикоснувшись к вам, тогда ваша благодарность будет уместна.

Ее охватил жар, это было сродни тому пьянящему чувству, которое сопровождало каждый ее выход на сцену. Впервые мужчина говорил ей подобные слова. Он желал ее, хотел сделать с ней что-то непристойное, но сдерживал себя. Неужели это она — скучная старая дева — вызвала в нем такие чувства? Ведь это Маргарита Герье — ее прекрасный, страстный двойник — сводила мужчин с ума, и только Фергюсон, кажется, испытывал подобные чувства к Мадлен Вильян.

Он хотел ее, и она это знала. Ее собственное желание, подогреваемое любопытством девственницы, могло толкнуть ее на опрометчивый поступок. Она откинулась на спинку сиденья:

— Не вам одному тяжело притворяться.

Фергюсон вопросительно поднял бровь и снисходительно улыбнулся. Заносчивые мужчины никогда не нравились ей, но она еще не поняла, что ей следует чувствовать, слыша признания такого мужчины. Сердце колотилось как сумасшедшее, и она произнесла, почему-то шепотом:

— Я подумала, может, нам стоит отрепетировать наши выходы в полусвет?

Мадлен совершенно не умела флиртовать, но Фергюсон был достаточно умен, чтобы понять ее.

— Вы хотите отрепетировать роль моей любовницы?

— Думаю, моя игра станет лучше, если у меня появится хоть какой-то опыт, — Мадлен искренне надеялась, что больше похожа на кокетку, чем на дурочку.

Он рассмеялся. Мадлен вспыхнула от стыда. Она действительно вела себя, как дурочка, и не умела играть в эти игры, а он то выказывал благородство, то делал непристойные намеки, запутывая ее еще больше. Мадлен обиженно уставилась в окно. На балу в подобной ситуации она бы просто развернулась и ушла.

Он нежно прикоснулся к ее щеке.

— Мад, я смеюсь над собой. Только представьте, каково мне: самую красивую, самую талантливую женщину Лондона я называю своей любовницей, но должен быть с ней сдержанным.

Даже при тусклом свете фонаря Мадлен видела его пылающие глаза. Целая гамма чувств отражалась в них, но там не было и намека на насмешку.

— А я, спасая свою репутацию, еду в карете самого известного в Лондоне распутника. Разве мы не подходим друг другу?

Взгляд Фергюсона изменился. Он словно сражался с самим собой. И его темная сторона победила: он схватил ее обеими руками и притянул к себе. Когда она оказалась у него на коленях, он поцеловал ее.

Их самому первому поцелую помешала Жозефина, во второй раз они целовались, чтобы обмануть Вестбрука, так что теперь они впервые целовались по-настоящему, отдавшись только страсти и желанию. Ее губы приоткрылись, и он немедленно этим воспользовался. Мадлен не хватало воздуха. Жар поцелуя сплавлял их в единое целое. Ей почти удалось оттолкнуть его, но он еще крепче прижал ее к себе, заключая в страстные объятия. На ней не было пышных юбок, и она, прижавшись к нему всем телом, чувствовала его прикосновения. Кожа горела под его ладонями. Ее груди, туго стянутые бинтами, болезненно пульсировали, она чувственно выгнулась в его руках. Продолжая целовать ее, он уложил ее на сиденье, затем развязал ее шейный платок, а когда кружева упали на пол, оторвался от ее губ и с жадностью стал покрывать поцелуями белоснежную шею. Он ласкал ее умело, словно знал обо всех чувствительных точках, и Мадлен утратила над собой контроль: она выгнулась ему навстречу, с губ слетел тихий стон. Фергюсон снял с нее плащ и быстро расстегнул куртку, а затем рубашку. Наконец он приоткрыл ее стянутые бинтами груди. В этот миг он отстранился, и она посмотрела ему в глаза. Желание, страсть, тоска, обожание — в его взгляде было все. Она ответила ему тем же. Совершенно неопытная Мадлен никогда не была с мужчиной, и эти ласки ошеломили ее. Она никогда не думала, что от нескольких прикосновений может лишиться рассудка.