– Потому, что Грильпарцер точно знал, что его самого в этом списке нет. – Хаслингер, шурша, свернул в рулончик карту Венеции со всеми трубами ее будущего газопровода. – Отправитесь ли вы в Триест, комиссарио? По тому адресу, что вам назвал лейтенант?
Это был важный вопрос, и Трон был благодарен Хаслингеру за то, что тот задал его.
– Сие не от меня зависит. – Трон с учтивой небрежностью махнул рукой в сторону стола, за которым сидел Шпаур.
– Весь вопрос в том, – проговорил Шпаур, – наше ли это вообще дело? Моосбруггер – стюард «Ллойда». При некоторых обстоятельствах персонал «Ллойда» относится к числу вольнонаемных военно-морского флота. Вот почему это дело в компетенции военной полиции.
– О каких обстоятельствах вы говорите?
– О войне. Или о ситуациях, которые могут rпривести к войне. А Перген может настаивать на том что как раз такая ситуация и имела место.
– Из-за возможного покушения?
Шпаур кивнул.
– Так оно и есть. С другой же стороны… – . Шпаур задумался. – Как долго Моосбруггер занимался этим ремеслом?
Трон пожал плечами.
– На «Эрцгерцоге Зигмунде» он работал три года.
– Вы верите в то, что список клиентов действительно существует?
Трон кивнул.
– Вы сами первым рассказали мне об этом.
– Я только передал вам расхожую сплетню, – сказал Шпаур. – Однако, если такой список действительно существует, ознакомиться с ним было бы любопытно. Вопрос в одном: хочет ли Тоггенбург того же? – С минуту Шпаур сидел, уставившись в потолок, потом сказал: – Может быть, вам, комиссарио, и впрямь стоит съездить в Триест. По вашим личным делам. Побывайте у комиссарио Спадени и обсудите с ним это дело. Пусть он зайдет в дом, адрес которого у вас есть, и хорошенько осмотрит эту квартиру.
– Обыск?…
– Причем самый тщательный. А вы составите ему компанию во время этого визита.
– А что, если мы найдем дневник с интересующими нас записями?
– Привезете его мне.
– Спадени может отказаться передать дневник в мои руки.
Жестом руки Шпаур как бы отвел доводы и сомнения Трона.
– Не посмеет. Спадени мне многим обязан. Возьмите билет на пароход, который отходит сегодня ночью. Тогда вы сможете завтра вернуться. На какой день назначен этот бал-маскарад, о котором только и говорят в Венеции?
– На субботу.
– Тогда все устроится, – подытожил Шпаур.
– Сегодня вечером отходит «Эрцгерцог Зигмунд», – радостно сообщил Хаслингер. – А завтра мы вернемся на «Принцессе Гизеле». – Он торжествующе взглянул на Трона.
Шпаур удивленно воззрился на своего племянника:
– Вернетесь? Ты тоже едешь?
– Мне необходимо попасть в Триест, – сказал Хаслингер. – Я думал, ты помнишь.
Шпаур покачал головой.
– Нет. Запамятовал что-то… Но тем лучше. Отправитесь туда вместе. – Потирая руки, он посмотрел на Хаслингера и Трона, можно сказать, по-отцовски. Очевидно, мысль о том, что он вот-вот заполучит дневник Моосбруггера, привела его в отличное настроение. – Выпишите себе все сопроводительные документы, комиссарио. За моей подписью, – великодушно присовокупил он.
– Благодарю, господин барон.
– И вот еще что. – Шпаур достал из ящика стола исписанный лист бумаги и, нахмурившись, перечитал его. – Вот Тоггенбург сообщает мне, что в ближайшие дни будут проведены обыски у некоторых венецианцев. И начинается эта операция сегодня вечером. Это к вашему сведению.
– Мы должны принять в этом участие? – спросил Трон.
Шпаур покачал головой.
– Нет. Это прерогатива военных. За все отвечают хорватские егеря.
– И где они начнут?…
– Не у вас в Сан-Марко. Сначала в Дорсодуро Начнут с закусочных и квартир на площади Санта-Маргарита
31
Елизавета остановилась, прерывисто дыша, – она не привыкла подолгу ходить по густому вязкому снегу. Императрица была в зимних кожаных туфлях на толстой подошве, в коричневом суконном пальто из гардероба Кёнигсэгг и платье по щиколотки. Отяжелевший от влаги его подол был весь в снегу.
– Далеко еще? – спросила она.
К полудню пошел снег. Капризный порывистый ветер жонглировал снежинками. Они обжигали и легко кололи лицо. Но примерно с полчаса назад, незадолго до того, как Элизабет вместе с Вастль и супругами Кёнигсэггами вышли из королевского дворца, сне внезапно прекратился и ветер унялся. Временами на мглистом небе появлялись просветы, в которых видна была свинцовая луна.
На другой стороне Большого канала Елизавета потеряла ориентировку слишком много улиц, улочек и переулков справа и слева, слишком много похожих один на другой двухэтажных домов в высоких снежных шапках. У нее появилось то самое чувство легкого головокружения, которое иногда испытывают как дети, так: и взрослые, оказавшись в лабиринте, – по крайней мере, до тех пор, как у них начинают ныть от усталости ноги и появляется нестерпимое желание выпить чашечку горячего шоколада.
– Поворот налево – и мы на месте, – сказала Вастль.
Как было заранее договорено, она опустила обязательное обращение «ваше императорское величество». Вообще, Вастль проявила себя очень находчивой девушкой. Ее обычную скованность словно ветром сдуло; наверное, это объяснялось тем, что сейчас императрица была не очень похожа сама на себя.
Во дворце Елизавета много времени провела перед зеркалом, и, не будь ее цель на этом маскараде столь серьезной, она бы просто расхохоталась. Грубоватые туфли и пальто в деревенском вкусе только усиливали впечатление, которое производило ее щекастое лицо. Графиня Хоэнэмбс смахивала на повариху, и трудно было предположить, что денщик Пергена Эннемозер распознает, кто перед ним в действительности.
Чтобы опять привыкнуть разговаривать с комочками ваты во рту, Елизавета решила поболтать немного с Вастль. Выяснилось, что по профессии этот Эннемозер печатник, до армии он работал в типографии. Как и Вастль, он родился в одном из маленьких городков неподалеку от Вены; служит он всего год. Место денщика Пергена он получил благодаря знанию итальянского языка.
Убедить Кёнигсэггов в необходимости такого «маскарада» было отнюдь не просто. В конце концов, пришлось намекнуть на иерархию в решении любых вопросов, с чем супругам оставалось только согласиться. Генерал-майор Кёнигсэгг принадлежал к числу людей, готовых выполнить любой приказ вышестоящей особы, каким бы нелепым этот приказ ни оказался.
Сейчас Кёнигсэгги брели в трех метрах позади Елизаветы по глубокому снегу, и, наверное, графиня досадовала, что она в свое время стала обер-гофмейстершей. По плану Елизаветы, граф с графиней должны будут сидеть за соседним столиком Под шинелью у Кёнигсэгга револьвер. Он настоял на том что возьмет с собой огнестрельное оружие и оденется как можно проще, чтобы не обращать на себя внимания.
– Вот мы и пришли, – сказала Вастль, остановившись.
Площадь Санта-Маргарита, к краю которой они подошли, была покрыта ровным слоем нетронутого снега Застроена она была в основном невысокими зданиями с плоскими крышами, черные силуэты которых четко выступали на фоне вечернего неба. Свет горел в дюжине окон. Это было ничтожно мало для площади, напоминавшей размерами плац-парад. Редкие фонари не спасали положения. Спасибо луне лишь ее свет рассеивал тьму.
Елизавета заметила свет на первом этаже здания на противоположной стороне площади. Перед зданием стоял человек, который махал им рукой; это, безусловно, был жених Вастль. Перейдя вместе с Вастль через безлюдную заснеженную площадь и оказавшись рядом с Альфредом Эннемозером, Елизавета поняла, что этот человек настоящий великан.
Вастль представила их друг другу – «графиня Хоэнэмбс – Альфред Эннемозер» – с такой непосредственностью, что Елизавета изумилась. Вскоре она уже сидела за чистым столом в траттории Пайо Джокколанте. Кёнигсэгги, следуя плану, вошли в тратторию несколько минут спустя и заняли места за соседним столиком. По мере того как они изучали меню на засаленном листе бумаги, лица их мрачнели.