Мышонок возвращается к своему курсу, подпрыгивая и выдергивая поводок из моей руки. Я лечу вниз, взбрасывая руки в воздухе, и меня встречает острая боль, причиной чему оказывается асфальт, в который я врезаюсь левым коленом и ладонью. Я морщусь и с силой закрываю глаза, понимая, что слезы вот-вот побегут по щекам. Я не стану плакать. Я не стану плакать из-за собаки.

— МЫШОНОК!

Я кричу, как резанная, и свирепо, потому что я раздражена. Как только доберусь до него, то с помощью хирургического вмешательства внедрю его поводок в свою руку, потому что дни лососевых лакомств закончились. Больше никаких вкусностей — пусть ест купленное в супермаркете дерьмо, как всякая дворняга.

— Господи! Какого… — мужской голос произносит из-за угла.

Я поднимаю голову и кровь сходит с моего лица. Туда побежал Мышонок. Он вырвался из моей хватки и ринулся за угол. Я встаю на ноги и спешу за ним, в ужасе от того, что найду по ту сторону. Он — дружелюбная собака, но его немного заносит. Типа сбежавшего из психушки пациента, движимого желанием облизать все лица в мире.

— Мышонок! — снова пытаюсь позвать я, когда огибаю угол и нахожу самую ужасающую сцену из всех, что можно придумать.

Очень легко сложить все кусочки воедино. На тротуаре сидит мужчина. Мышонок сидит на нем, облизывает его лицо, и, может, все было бы не так плохо, если бы не грязь. Я морщусь, когда пялюсь на большую лужу у меня под ногами. Теперь я могу представить полную картину: Мышонок огибает угол, летя прямо в лужу, а затем запрыгивает на незнакомца с такой силой, что это сбивает того с ног. Его костюм полностью покрыт грязью — его дизайнерский костюм, судя по покрою.

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

Я не могу позволить себе купить этому незнакомцу новый костюм, поэтому у меня есть только один вариант. Я убью Мышонка. Я убью его, как Круэлла де Вилль, и сделаю из него новый костюм.

— Мне так жаль, — произношу я, но затем понимаю, что мужчина не слышит, потому что я до сих пор прикрываю рот рукой, и я в полном шоке от наглости своего щенка.

— Вы издеваетесь надо мной?

Это слова незнакомца.

Хоть они и не ужасны, что-то в его тоне явно внушает страх.

Я начинаю действовать, понимая, что проходит почти минута, и Мышонок все еще на нем, облизывает его лицо. Я хватаю собаку за ошейник и оттаскиваю.

— Плохой пес! — упрекаю я, надеясь передать свою злость на собачий язык.

Мышонок пялится на меня, довольный, не обращая внимания. Для него это потрясающее утро. Еще не полдень, а он уже погулял, прыгнул в грязь, и выкупал незнакомца в своих слюнях.

Незнакомец.

Вспоминаю, что он все еще там, когда он встает на ноги, обтряхивает костюм, впустую пытаясь отчистить большую часть грязи. Без толку. На нем массивные отпечатки грязных лап, покрывающие весь перед его отглаженной белой рубашки и синего пиджака.

— Вам больн…

Я намереваюсь спросить, не больно ли ему, правда, но затем я впервые, наконец, смотрю на его лицо, и полностью лишаюсь дара речи. Мышонок сбил не какого-то там незнакомца, а такого, которых мы с Дейзи называем образчик идеального мужчины. Если бы Мышонок убил его, я бы вставила в парня иголки и отправила его по почте в Смитсоновский институт с пометкой Homo sapien perfectus.

Даже покрытый грязью, его вид говорит мне о больших деньгах, которые водятся у голливудских звезд. И если бы он в данную секунду не хмурился на меня, я бы упала в обморок. Черт, даже с его недовольством, я немного близка к обмороку. Передо мной идеальная комбинация проницательных зеленых глаз и сильной челюсти. Он чисто выбрит, и его темные волосы аккуратно взлохмачены руками. Он высокий, и хоть даже на нем костюм, могу сказать, что тело у него внушительное. Мне нужно только три секунды, чтобы подтвердить, что он самый привлекательный мужчина, которого я видела в реальной жизни, и он в данный момент говорит мне держать свою собаку под контролем. Говорит, что я не должна иметь такую собаку, если она не дрессированная надлежащим образом. Он — проповедник, а я — хор.

Я не могу ничего сделать, кроме как тупо молчать и кивнуть.

— Он щенок, — отвечаю я. Можно подумать, это все объясняет.

— У щенков нет иммунитета к дрессировке, — говорит он, прищуривая глаза на меня, словно это я проблема — я, а не адская псина, которая теперь довольно сидит у моих ног.

Думаю, он собирается продолжать поносить меня, но качает головой и разворачивается в противоположном направлении вниз по тротуару.

Нет! Он не может уйти. В последний раз, когда такой красивый мужчина останавливался в этом городке, было в 1957 году, когда у Марлона Брандо сломалась машина на междугородней трассе. Администрация даже сделала табличку по этому поводу, и все такое.

— Эй, подождите! Могла бы я… эм… позвольте оплатить счет в химчистке! — выкрикиваю я ему вслед. — Или сеанс к хиропрактику? Вы не ушиблись?

Он отмахивается от предложения и направляется обратно по улице, явно спеша убраться от меня подальше. Я стою там, замерев на месте, восторгаясь его удаляющейся спиной. Это невероятно подавляет. Я годами не сталкивалась с мужчиной, — если вообще сталкивалась — от которого так скручивает желудок, руки бросает в дрожь и кровь приливает к мозгу. Но этот незнакомец вызвал во мне именно такую реакцию — он явно это сделал, и теперь он уходит, все удаляясь и удаляясь, и я знаю, что, скорее всего, никогда не увижу его снова.

Я вздыхаю и смотрю вниз на Мышонка. Он ждет меня, склонив голову на бок.

— Ты мелкий монстр. Мог подержать его чуток подольше? Может, у меня появился бы шанс заполучить его своей ослепительной личностью.

Мышонок гавкает в ответ.

Я вспоминаю, что в данный момент у меня идет кровь, и я опаздываю на прием в ветеринарную клинику. Вздыхая, сожалею о последнем эпизоде «Жизнь Мэделин Тэтчер» — том, в котором незнакомец в синем костюме станет ничем большим, чем коротким ярким эпизодом.

Ненавижу Техас. В душе я северянин. В Чикаго я мог бы пройти по заполненной народом улице, и не встретиться взглядом ни с одним из толпы. Очевидно, в ковбойском Техасе я даже на работу не могу сходить, чтобы меня не завалила собака какой-то незнакомки.

До сих пор поверить в это не могу.

Я в ярости.

И я опаздываю на работу.

Я оставил ошарашенную брюнетку на тротуаре, которая кричала что-то о химчистке, словно смелостью она могла избавиться от своих проблем. Лучше бы она с пользой потратила время на дрессировку того щенка, который будет становиться лишь больше. А если бы я оказался пожилым дедком? Раненным? Не в настроении разбираться с грязью на своем костюме?

Я срываю его с себя и отбрасываю. В моем шкафу висит с десяток таких же, но я убеждаю себя в том, что то, был мой самый любимый. Она уничтожила мой любимый костюм звучит более драматично, нежели она уничтожила мой костюм.

Я прекрасно таю обиду.

Это тоже прибыло со мной из Чикаго. Тот город знает, как по-настоящему зависнуть на чем-то. Взять хотя бы погоду — восемь месяцев зимы против оставшихся четырех. Здесь, в Техасе, сейчас поздняя весна, солнце вовсю сияет, и я хотел насладиться прекрасной прогулкой на работу, но она и это уничтожила.

Добавляю это к своей затаенной обиде, когда заканчиваю переодеваться и спешу назад к двери. Я уже уведомил персонал о своем опоздании, но весь день все равно можно пустить коту под хвост. Жалею, что не сказал этого той брюнетке, но вместо этого я упрекнул ее в отсутствии дрессировки у ее пса — не самый мой благородный поступок, но тяжело оставаться собранным, когда собака пытается сыграть в хоккей с вашими гландами. Мне удалось подавить ругань, что формировалась у меня в голове. Только потому, что я из Чикаго не означает, что я должен быть стереотипом.