Снаружи меня ждет моя машинка, такая черная и лоснящаяся. Прошу прощения за то, что подумывал оставить ее в Чикаго. Этот урок я усвоил тяжело и надолго.

Парковка на работе заполнена, когда я прибываю, что означает, я опаздываю даже больше, чем думал. Паркуюсь на своем зарезервированном месте и бегу к черному входу. Ненавижу опоздания, и ненавижу отставать от графика. Придется работать быстро, чтобы догнать.

Мой белый халат висит на спинке стула у моего стола. Хватаю его, кивая некоторым из персонала, нелепо извиняясь за опоздание. Это всего лишь моя третья неделя на работе, так что я еще не пробыл здесь достаточно долго, чтобы доказать, насколько я пунктуален. За это тоже мне стоит благодарить брюнетку. Клянусь, если я еще, хоть раз ее увижу, я на ней отыграюсь.

— Доктор Фокс, этим утром пациентов у вас собралось порядком, — говорит одна из ассистенток, когда я выхожу в коридор. Как раз поправляю воротник своего белого халата, когда она передает мне первую карточку.

Я киваю.

— Точно, ну, не хочется задерживать их еще дольше. Кто у нас первый?

— Кажется, мисс Тэтчер и ее собака, — она морщится на каракули, — Медвежонок, похоже.

Спустившись по лестнице, я огибаю угол, видя пресловутую брюнетку, которая стоит у приемного стола, «угощая» половину офиса историей.

Обо мне.

Она рассказывает им об инциденте, и они все смеются, захваченные ее словами. Ее собака — та, с которой я теперь уже знаком — упирается передними лапами в столешницу, выпрашивая угощение.

— Девушки, видели бы вы ту грязь. То есть, мне, правда, было жаль парня, но он просто сорвался — пуф! — и теперь, клянусь Богом, где-то в Гамильтоне разгуливает парень с отпечатками лап моей собаки на его красивом костюме.

Все взрываются смехом.

— Ты узнала, кто это был? — спрашивает секретарь, передавая брюнетке пластырь. Очевидно, мой костюм — не единственная катастрофа сегодняшнего утра.

Она качает головой, все еще стоя ко мне спиной.

— Он явно не отсюда. Я бы узнала его.

— Может, он приехал по делам? — предполагает секретарь.

— Ага, похоже на это.

— Так, наверное, и есть. Я не слышала о новеньких в городе. Ну, кроме…

Я прочищаю горло.

— Мэделин Тэтчер и… Мышонок.

Что за имя такое для собаки — Мышонок? Медвежонок ему бы пошло больше. Не удивительно, что он не слушался ее ранее, когда она пыталась его усмирить.

Девушка поворачивается на звук своего имени, и когда ее взгляд фокусируется на мне, челюсть отвисает до пола, а глаза расширяются от шока.

— Вы.

Мышонок скулит и тянет за поводок, отчаянно пытаясь добраться до меня. Еще пара секунд — и да здравствует раунд два. Я подхожу к Мэделин и забираю поводок у нее из руки, пока она все еще пытается отойти от шока. Она, наверное, думала, что больше никогда меня не увидит. Я ожидал того же, но это даже к лучшему. Последнее слово будет за мной, как раз, как мне нравится.

Я придерживаю Мышонка за ошейник поближе к себе и веду его в первую смотровую. Он пытается сдерживаться, но я чувствую, как его энергия струится у него под кожей. На него воздействует весна, и, если Мэделин не будет осторожна, он еще больше отобьется от рук.

— Вы мой ветеринар? — спрашивает Мэделин, семеня за мною. — Куда делась Кэтрин?

— Переехала.

— Вы, наверное, шутите, — шепчет она почти бездыханно.

— Я так понимаю, вам нравилась Кэтрин?

— Она училась в моей школе, старше на пару лет. Я знала ее всю свою жизнь, — она пожимает плечами и продолжает: — И она предоставляла мне скидку.

Я закрываю за нами двери смотровой, но не отпускаю поводок Мышонка. Он утратил свою привилегию разгуливать.

— Он — хороший пес, когда успокоится и узнает вас поближе, — произносит Мэделин, пытаясь заступиться за него.

— Я бы сказал, что мы весьма близко познакомились сегодня туром.

Девушка скрещивает руки и опирается спиной на стену, нервозно покусывая губу.

— Как долго у вас Мышонок? — спрашиваю я, меняя тему. Я, конечно же, мог с легкость найти информацию в карте, но я хочу услышать это от нее.

— Несколько недель.

Киваю и заставляю себя отвернуться к карте.

— Я взяла его щенком из приюта. Ну, тогда он был меньше, чем есть сейчас.

Она говорит так, словно это вызовет к ней сожаление.

— Какой, вам сказали, он породы?

— Кажется, слово, которое они использовали, было смешение пород.

Я улыбаюсь.

— Это Бернский зенненхунд.

— Нет. Они упоминали о небольшой помеси с лабрадором.

— И вы поверили, — отвечаю я равнодушно. — Теперь вы гордый владелец не тренированной собаки, которая будет весить больше, чем вы. Ваша небольшая помесь с лабрадором с легкостью будет весить почти пятьдесят пять килограмм в следующем месяце.

— Во-первых, спасибо за комплимент. Во-вторых, мне все равно, сколько он весит, я просто не хотела, чтобы его убили, — она отталкивается от стены и выдергивает у меня поводок Мышонка. — Простите, вы всех своих пациентов допрашиваете? Или это особое отношение?

Я смотрю вниз на Мышонка, который радостно пялится на меня в ответ. Пес мне нравится больше, чем его хозяйка.

— Не вы мой пациент, а он.

— Ну да, точно, если вы закончили, ему нужны только его следующие прививки, — она проверяет время на наручных часах. — А мне очень нужно на работу.

Ассистентка входит в комнату со шприцами для Мышонка, и через пару секунд уже все готово. Вставив иглу, держу перед ним лакомство, Мышонок ведет себя смирно и послушно.

— Вот. Все готово.

Мэделин смотрит на телефон и качает головой.

— Нет. Нет. Нет.

— Что?

— Вы на сто процентов уверены в его породе?

Кажется, кто-то порылся в Гугле.

Теперь я не могу удержать смех.

— Да. Уверен. Мы можем отправить образец ДНК, если хотите.

Она разворачивает телефон и показывает мне фото взрослого Бернского зенненхунда.

— Он станет… ну… размером с горку!

Хоть я и не должен искать возмездия, шок на ее лице немного компенсирует ужас сегодняшнего утра. Я чувствую себя гораздо лучше, когда выхожу из смотровой. Просматривая следующую карту, на секунду позволяю себе задержаться взглядом на девушке. Даже с первым впечатлением раздражающей особы, она красива, и это очевидно. Я исподтишка изучал ее во время осмотра собаки — хотел убедиться, что она не делала ничего гнусного. И все же не тратя времени, всматриваюсь в детали. Она одета для работы в кремовое приталенное платье-футляр, что обтягивает ее длинные ноги. Каштановые волосы — густые, длинные и слегка вьющиеся на концах. Тот факт, что она была в прекрасной форме, наверное, имеет какое-то отношение к Мышонку, с которым она возится весь день. Может, в иной день, я бы не смог ей сопротивляться, но здесь, сегодня, слишком много причин, чтобы оттолкнуть ее подальше в своих мыслях и перейти к следующему пациенту.

Что я и делаю. Я забываю о ней.

Пока вечером не прихожу домой, и не спотыкаюсь о свой скомканный, запачканный костюм.

Кажется, сегодня я наконец-то понимаю, почему мама любя называет меня «гиблым делом». Годами я сражалась против этого прозвища, споря о том, что мое поколение на самом деле усердно старается придать человеческий вид захудалой картине жизни в одиночку, а не с кем-то. Но моя уловка рассыпается на кусочки, когда меня сравнивают с моим старшим братом. Он врач. Женат. У него хорошая прическа. Вы знаете таких. Тот факт, что он замечательный старший брат, делает все только хуже. Он никогда не пропустил ни одного дня рождения. Всегда напоминает мне звонить хотя бы раз в неделю, даже теперь, когда он вернулся в Гамильтон, хоть я по большей части игнорирую его звонки, потому что он женат на моей лучшей подруге Дейзи. У меня нет времени разговаривать с ними двумя, и все, что я рассказываю ей, она может передать напрямую ему.