— По приезде в Петербурге я поинтересуюсь, как идут дела в комитете по отмене крепостного права!

— По отмене крепостного права? — воскликнула Алида, прежде чем граф Иван мог что-либо ответить.

— Да, а разве вы не знали? — удивилась графиня. — Царь приказал создать комитет, который должен обсудить, каким образом дворяне смогут освободить своих крепостных.

— О, как я рада! — сказала Алида. — Я ничего не слышала об этом.

— Этот революционный шаг предложили несколько радикально настроенных глупцов, — язвительно заметил граф Иван, — Его императорское величество был вынужден позволить обсуждение столь щекотливого вопроса, но, уверяю вас, дальше разговоров дело не пойдет.

— Но должны же русские дворяне понимать, что нехорошо владеть живыми людьми, — горячо возразила Алида.

Граф Иван неприязненно рассмеялся.

— Мы называем их душами, — усмехнулся он, — но уверяю вас, они не более чем животные. У них нет мозгов, и свобода, если они ее обретут, ничего не будет для них значить.

— Я это понимаю, — вмешалась Мэри, — и уверена, никто не захочет расстаться со своими «душами».

— Во всяком случае, я с ними не намерен расставаться! — решительно произнес граф Иван. — Они часть моего наследства. У них есть стоимость, которую можно определить, и я, как могу, буду сопротивляться этим смехотворным реформам!

— Ну конечно, вы правы! — восхищенно сказала Мэри.

Алида с трудом сдержалась, чтобы не затеять спор. Из слов графа Ивана было ясно, что он действительно будет непреклонным врагом самой идеи реформы. Вспомнив ужасы, о которых рассказывал ей господин Таченский, она поняла: граф вполне способен запороть до смерти любого крепостного, осмелившегося восстать против него.

Она надеялась, что, увидев князя, Мэри забудет о своем дорожном романе с графом Иваном. Но все оказалось гораздо серьезнее. Алида вспоминала легкий шепот, доносившийся из каюты Мэри, не смолкавший иногда до самого утра. Вспомнилось, как они переглядывались и как граф Иван пользовался всякой возможностью прикоснуться к Мэри.

Но ведь князь был гораздо красивее графа, и Алида недоумевала: как может Мэри не сравнить их и не предпочесть того, за которого ей предстояло выйти замуж?

«Может быть, она опомнится и забудет графа Ивана?» — с надеждой думала Алида, ворочаясь в своей постели.

Чуть позже двое слуг внесли в ее спальню круглую серебряную ванну и поставили ее перед топящейся печью. Когда она вымылась, две горничные помогли ей надеть одно из ее серых вечерних платьев.

Надетое на кринолин, оно, разумеется выглядело гораздо лучше, а во время бездельничанья на корабле Алида еще отделала его каймой. Одевшись, она подошла к зеркалу и немало огорчилась. Увидев великолепие и роскошь дворца, Алида поняла, как живет русское дворянство. От графини она узнала, что большинство дам покупают одежду в Париже и вообще в России в моде все французское.

— Вы увидите, все русские дворяне говорят по-французски и по-английски, — говорила ей графиня. — У царя в детстве была няня англичанка, а у его детей — шотландка. Русский язык очень труден, и мы предпочитаем учить иностранные языки.

— Я бы хотела выучить русский язык, — сказала Алида.

— Это будет нетрудно. Найдется немало пылких молодых людей, которые почтут за честь научить вас! — засмеялась графиня. Посмотрев на девушку, она добавила: — Вы прелестное дитя, думаю, вам не раз это говорили. — Алида покачала головой, вспомнив, как с ней обращались тетя и дядя. — Ну если я первая, то, надеюсь, не последняя! — воскликнула графиня.

Сейчас же, посмотрев в высокое, обрамленное мозаикой зеркало, она произнесла с отчаянием в голосе:

— Никто меня не заметит!

Миссис Харбен сделала все, что могла, но ведь она только деревенская портниха. Алида пришила новые воротничок и манжеты, немного подтянула корсаж, но все равно выглядела весьма невзрачно. По последней моде плечи должны быть обнажены, а лиф платья украшен кружевами, вышивкой или тюлем. Платья же Алиды были сшиты из дешевого, грубого материала и украшены только небольшими кусочками серого газа, оставшегося от платьев леди Сибли. Поэтому она выглядела лишь жалкой тенью Мэри и понимала это.

Мэри, конечно, сегодня ослепит всех в своем прекрасном дорогом платье из белого атласа, с настоящим кружевом и бриллиантовыми цветочками.

Алида вздохнула.

— Нечего жаловаться, — уговаривала она себя. — Мне повезло, очень повезло, что я здесь!

Девушка вгляделась в зеркало, не заметила, что на фоне мрачного, серого платья ее кожа выглядит ослепительно белой. Волосы ее сверкали светом весеннего солнца, а испуганные темные глаза были глубокими и таинственными, как полуночное небо.

Раздался стук в дверь, и в комнату вошла служанка с букетом цветов на серебряном подносе. Алида узнала белые орхидеи, так восхитившие ее в оранжерее, последнее приобретение князя. Это были цветы, на которые, как сказал он, похожа Алида.

Девушка, не веря своим глазам, смотрела на цветы. Вдруг до нее дошло, что этим жестом князь приветствует ее в России и пытается сделать так, чтобы она чувствовала себя как дома.

Она взяла цветы и приколола их к платью.

Девушке казалось, что они сияют, как бриллианты, на фоне унылого серого платья и их блеск отражается в ее глазах.

Страх ее понемногу прошел, настроение улучшилось, и она больше не чувствовала себя жалким и незначительным существом: ведь кто-то оказался так добр к ней.

Алида вошла в гостиную, где уже сидели Мэри с графиней. У обеих в руках были цветы: у Мэри белые розы, как комплимент ее английской красоте, у графини — две огромные пурпурные орхидеи, очень элегантно выглядевшие на фоне ее атласного платья цвета устриц.

— Вы готовы, девушки? — спросила графиня. — Великая княгиня просила, чтобы мы прошли в приемную перед банкетным залом. Вы обе прекрасно выглядите!

— Благодарю вас, — улыбнулась Алида.

Мэри промолчала. Алида понимала, что ее кузина спешит, но не к князю, с которым она вскоре будет официально помолвлена, а к женатому человеку, чья записка спрятана у нее на груди.

В приемной перед банкетным залом собралось более сорока человек.

Никогда еще Алида не видела такого изумительного зрелища. Женщины, как она и ожидала, были неописуемо нарядны в своих парижских туалетах, и даже Мэри терялась на их фоне. Их кринолины казались шире, талии тоньше, декольте ниже, сами платья элегантнее, чем Алида могла себе вообразить, а драгоценности просто бесподобны. Нитки великолепного жемчуга величиной с яйцо, бриллианты неимоверной величины, изумруды, сапфиры и рубины — все сверкало на длинных белых шейках или в волосах, искусно уложенных русскими парикмахерами, обучавшимися в Париже.

Мужчины большей частью были в красных, голубых или белых мундирах, увешанных наградами. Все они отличались редкой красотой: широкоплечие, высокие, стройные.

Женщины, и прежде всего дочери императора — великие княжны Мария и Ольга, были настолько красивы, что Алида не могла оторвать глаз.

Великая княгиня представила Мэри и Алиду всем присутствующим. Реверансы дам, поклоны мужчин и улыбки, которыми их приветствовали, — все необычайно льстило девушкам. В то же время Алида сознавала, что ее-то никто не считает важной персоной: достаточно посмотреть на ее старомодное серое платьице. Не то чтобы об этом говорили, но взгляды выражали легкое пренебрежение.

Она была достаточно умна, чтобы понять: всерьез ее никто не воспринимает и никому нет до нее дела.

И только когда князь поздоровался с ней, дамы с интересом посмотрели на нее. Девушка увидела, как он с чуть заметной улыбкой взглянул на белые орхидеи, приколотые к ее платью.

— Я была польщена, получив их, ваша светлость, — тихо произнесла она.

— Я впервые сорвал цветы с моего любимого растения, — ответил он.

Алида изумленно раскрыла глаза и робко возразила:

— На более нарядном платье они выглядели бы более красиво.