«Интересно, — подумала она, — будет ли Элис счастлива с ним?»

Никогда прежде она не подвергала сомнению его способность осчастливить женщину. Но никогда прежде она также не признавалась себе в том, что ей он счастья не принес. Это ее божественное дитя, чьей красотой она всегда утешалась, часто делало ее несчастной. «Дайте ему время, — говорили ей его учителя. — В нем столько энергии. Он просто не нашел себя. Когда он станет старше…»

Она прилежно выслушивала их, чтобы скрыть от себя самой огорчение его неудачами. Но, так или иначе, его первый год в колледже не успел закончиться, война потребовала его себе, и теперь она могла только гадать, что произошло бы, если бы ему дали время.

Он прискакал галопом обратно — фуражка в руке, развевающиеся темные волосы, горящие глаза и королевская посадка в седле. В следующую минуту они скакали бок о бок, пустив лошадей легким галопом.

«Лейн, — серьезно сказала она среди буйства солнечного света, — с каким чувством ты едешь на войну? Я все время хотела поговорить с тобой об этом, но боюсь, нам больше не удастся побыть сегодня вдвоем. А мне хотелось бы знать, дорогой, — это будет утешать меня, когда ты уедешь, — хотелось бы знать, о чем ты думаешь, совершая все это — все эти опасные вещи. И если что-то с тобой случится… мне будет легче, если я буду знать, что… что ты сражался за то, ради чего, по-твоему, стоит отдать свою жизнь».

Она и вправду часто думала об этом и мучительно хотела знать, есть ли в нем та вера, которая даст ему силы, если ему суждено погибнуть.

Он посмотрел на нее своими блестящими непостижимыми глазами: «Боюсь, я как-то не думал об этом, мама. Но надеюсь, что мне там будет не очень скучно».

Невыносимые воспоминания, будто привидения, выползли из леса и потянулись к ней своими холодными руками. Так мог ответить Том, так он отвечал, когда она, в отчаянных попытках сгладить их разность, открывала ему свою душу.

«И это все?» — спросила она.

«А что еще? — ответил Лейн. — Что бы ты хотела, чтобы я чувствовал, мама?»

«Ничего, — сказала она, — больше ничего».

Гарри не было дома, когда они вернулись. Он ушел в школу на репетицию, сказала Фреда, и не знал, когда освободится.

«Тогда мы будем завтракать вдвоем с Лейном», — сказала миссис Барклей. Вчера она ломала голову, придумывая, как оказаться за завтраком наедине с Лейном, и ничего не смогла придумать. Теперь Гарри предоставил ей эту возможность, просто уйдя из дому.

И все-таки это не был завтрак вдвоем. Она не могла не думать о Гарри. Как глубоко она его ранила? Она поймала себя на том, что думает о нем с другим, новым чувством, даже, пожалуй, с любопытством. Неужели она никогда по-настоящему не знала его? Быть может, думала она с привычным чувством вины, все еще обращенным на Тома, она была так поглощена Лейном, что на Гарри у нее просто не оставалось времени. Впрочем, он никогда и не доставлял ей хлопот. Он был лихим мальчиком, всегда знавшим, чего он хочет, и всегда хорошо учившимся. С ним не случалось никаких происшествий, подобных тем, что держали ее в напряжении с Лейном. Вот только в последнее время Гарри стал нервнее, несдержаннее и даже строптивее. Так, ом завел манеру задерживаться где-то допоздна и не говорить, где был.

«Лучше бы ты не уезжал», — неожиданно сказала она Лейну за бифштексом. Это было его любимое блюдо, но сегодня она с трудом выносила его. А Лейн любил сырой бифштекс и сейчас поедал его с аппетитом. «Я правда чувствую, что мне нужна помощь с Гарри, — продолжала она. — Я не понимаю его».

«Оставь его в покое, — посоветовал Лейн. — На следующий год армия избавит тебя от всяких хлопот с ним». Он снова принялся за бифштекс. «Отличный завтрак, Фреда!» — сказал он.

Фреда улыбалась, глаза ее таяли. Лейн был и ее любимцем.

«Мне кажется, что для матери это не выход — сдать сына в армию, — сказала миссис Барклей. — Он говорил с тобой о чем-нибудь, Лейн?»

«Он утром говорил что-то: вроде хочет заняться химией, — рассеянно ответил Лейн. — Я не очень слушал. Он болтал всякую чепуху. Я никогда не любил химию. Мама, ты не будешь возражать, если я съезжу повидаюсь с ребятами?»

«Разумеется, не буду, сказала она. — Я хочу, чтобы ты делал только то, что доставляет тебе радость».

И все-таки было странно оказаться совсем одной в доме в этот день накануне отъезда Лейна, быть может, навсегда. Гарри не возвращался. Она позвонила в школу в пять часов, но там никто не ответил. Все разошлись.

Она вдруг почувствовала такое напряжение, что ей расхотелось обедать наедине со своими двумя сыновьями, за один день превратившимися в каких-то малознакомых людей. Немного подумав, она пошла к телефону и позвонила Элис.

«Элис? Не думала, что застану тебя дома».

«О, я целый день привожу себя в порядок, чтобы вечером пойти с Лейном!» — смеясь, воскликнула она. Это был смех влюбленной женщины, и миссис Барклей узнала его с чувством, похожим на страх.

«Может быть, ты приедешь к нам пообедать, Элис? Тогда нас будет четверо, и я знаю, что Лейну это будет приятно».

«Я просто мечтала, миссис Барклей, чтобы вы пригласили меня!» — голос Элис пел в трубке.

«Очень хорошо, дорогая».

Она повесила трубку, предупредила Фреду и, вернувшись к себе в комнату, провела час в шезлонге, окруженная тишиной дома. В шесть она встала, приняла ванну, оделась и спустилась вниз, а в половине седьмого в дом ворвался Лейн, с ходу распахнувший двери гостиной.

«Алло, прекрасная! — прокричал он. — Ждешь меня?»

«Конечно, — ответила она, подставляя щеку для поцелуя. — Я пригласила Элис к обеду. Она будет с минуты на минуту».

«Отлично! — сказал он. — Я сам хотел позвать ее, но Гарри не знал, как ты к этому отнесешься».

«Ты видел Гарри?» — спросила она.

Лейн был уже в коридоре, на середине лестницы. «Не-а, не видел», — крикнул он.

«Я просто не стану волноваться из-за Гарри», — сказала она себе. Но она была так глупа, что подумала, не выкинул ли он какую-нибудь штуку… не убежал ли, например, из дому. После сегодняшнего утра ей казалось, что она совсем не знает его.

Но она никак не выказала своего волнения, когда через десять минут вошла Элис, похожая на золотистую лилию. Они расцеловались, и она почувствовала прилив нежности к этой высокой очаровательной девушке, которую знала с младенчества. Элис была еще юной, ей было только восемнадцать, а Лейну девятнадцать. Но в такое время детей принуждают быстро взрослеть. Мальчики должны становиться мужчинами в восемнадцать, а девочкам приходится влюбляться, выходить замуж и превращаться в женщин раньше срока.

«Лейн спустится через несколько минут», — сказала она.

«А где Гарри?» — спросила Элис.

«Он ушел на репетицию оркестра, и я его с тех пор не видела», — ответила миссис Барклей.

«Ему дали сольную партию, — сказала Элис. — Вы знаете?»

«Нет, не знаю, — ответила миссис Барклей. — Какой негодник — ничего мне не сказал!»

«Это было только вчера, — пояснила Элис. — Я встретила его, и он рассказал. Вы можете гордиться им, миссис Барклей. Он играет просто великолепно».

«Я горжусь», — быстро сказала она.

И в тот же миг услышала, как открывается входная дверь. Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, она встала и вышла в холл. Гарри стоял там. Он выглядел усталым, лицо было измазано. В руках у него был футляр со скрипкой.

«Гарри, где ты был?» — строго спросила она.

«Заходил домой к преподавателю музыки, ответил он. — Хотел кое-что с ним обсудить, мне нужен был совет».

«Почему ты не сказал, что тебе дали сольную партию?» — спросила она. — Я только что узнала об этом от Элис».

«Я не думал, что тебя это интересует», — ответил он. Как всегда, его прямота обезоруживала ее. «Ну, хорошо, обед уже готов… Тебе лучше пойти к себе и умыться».

Когда через пятнадцать минут он спустился, сразу после Лейна, на нем был синий костюм, а волосы тщательно причесаны. Его бледное лицо было спокойно. Он молча пожал руку Элис, они перешли в столовую, и он занял свое место напротив Элис. Лейн сидел во главе стола, на месте, где раньше сидел его отец.