— Sie bayerischen Akzent, Sie deutsch[19]?

— Ja, Herr Kommandant, von Saratov. Außerdem landete ich an der Technischen Universität München[20].

— Wo gehen[21]?

— In Cherson, wo meine Werkstatt[22].

Комендант заглянул в паспорт и сказал, возвращая его:

— Freut mich, einen Landsmann, Herr Friedrich Schmidt zu sehen. Können Menschen führen. [23]

Комендант козырнул и ушёл, сопровождаемый лейтенантом, а Семён, зашёл в дежурную часть к фельдфебелю, чтобы получить пропуск. Положив бумагу в карман, Семён отправился вместе с машинистом и двумя часовыми назад, к поезду. Оставив солдат у костра, Семён подобрал свой револьвер и вернулся к поезду.

— Ты, братец, заночуешь в Зерново, а завтра освободим вагоны, и уезжай с Богом.

Машинист засопел, но ничего не сказал. Ночь народ провёл в вагонах, а утром к колее подкатили местные подводы: торговаться за перевоз на хутор Михайловский. Семён, не торгуясь, взял первую, и по-джентльменски подсадил на них своих дам. За ними пристроились остальные возы, а в конце шли те, кто был налегке и не хотел платить бешеные деньги за перевоз.

Машинист, прогудев на прощанье, резво укатил назад с полупустыми вагонами, так как пассажиров, желающих ехать в большевицкую Москву, в этом захолустье не наблюдалось. Когда подводы привезли пассажиров на станцию хутора Михайловского, их беды не кончились: всех загнали в бараки на карантин.

Немецкий комендант, свысока наблюдающий за происходящим, увидев Семёна, кивнул ему хлыстом, который он держал в руках, несмотря на то, что лошади рядом не было.

— Sie können passieren, Herr Schmidt[24], — сказал он Семёну, указывая на поезд под парами, на который шла посадка пассажиров уже прошедших пятидневный карантин.

— Ich bin nicht allein, Herr Kommandant[25], — сказал Семён, показывая на трёх монашек.

— Sie Lovelace, Herr Schmidt[26], — усмехнулся комендант и милостиво разрешил Семёну забрать монашек.

— Быстрее, пока он не передумал, — шепнул Семен, оглядывая на Веру. Они понеслись к кассе, где им выдали билеты в одно купе и только когда они зашли в вагон и уселись, девушки облегчённо вздохнули.

— Спасибо вам, Семён, — проникновенно сказала Даша, — без вас нас бы мариновали здесь целую неделю.

— Не нужно меня благодарить, Даша, — сказал Семён, осматривая в окно перрон, — всё, что мы делаем для других, мы, прежде всего, делаем для себя.

— Ты знаешь немецкий язык? — подозрительно спросила Вера.

— Почему бы мне его не знать? — удивился Семён.

— Я слышала твою немецкую фамилию, — продолжила допрос Вера.

— У меня поддельный паспорт, — легко признался Семён. Даша сделала круглые глаза, а Василиса одобрительно улыбнулась Семёну.

— Ты плут! — воскликнула Вера.

— Вера, ты на сто процентов права, — согласился Семён и сказал: — Давайте пить чай.

Он залез в карманы шинели и вытащил две пригоршни конфет.

— Опять проходил мимо? — спросила Вера.

— Да нет, купил на станции, — сообщил Семён, а Вера подумала, что он врёт, так как на станции Зерново они никуда не ходили, а на хуторе Михайловском не было времени. «Плут!» — с теплотой в душе констатировала она и успокоилась, с удовольствием глядя на Семёна, травившего байку про свою тётушку, которой, как она подозревала, у него не было.

«Мирабо» зашёл в порт Чанаккале, где оставили часть английских и французских войск. Доктор Моризо не сходил на берег, так как ему добавили больных с других кораблей, и поэтому времени на знакомство с городом не было. Больше всего хлопот доставляли больные гриппом, для которых выделили отдельное помещение, изолированное от других.

Больные таяли на глазах: вначале синий цвет лица, потом пневмония, а дальше кровавый кашель, остановить который не представлялось возможным. Моризо был бессилен что-либо сделать, а глаза больных матросов, смотревших на него с надеждой, вызывали в нем внутреннюю боль души, несмотря на то, что он был закалён и видел вещи, гораздо ужаснее.

Раздражало то, что болезнь возникала внезапно, и совсем здоровый человек мог на другой день умереть, напоминая другим о бессмысленности человеческой жизни перед хаосом окружающего мира. Несправедливо названная «испанкой», болезнь поражала все нации, не выбирая и не щадя никого.

За себя Рене не боялся – не потому, что был бессмертным, или из-за того, что являлся врачом, а считал, что если умрёт, то умрёт на своем посту, как и следовало поступить человеку, давшему клятву Гиппократа.

По-прежнему донимал Эжен Марсо со своими пальцами. Во время обхода вновь потребовал укол, показывая руку в крови. Размотав бинты, Моризо понял, что рука вновь зашибленная, вероятно, специально. Перебинтовав, он поднялся, чтобы уходить, когда Марсо напомнил:

— Доктор, а укол?

— Уколов нет, кончились, — жестко сказал Моризо, и услышал, как моряк зло заскрипел зубами.

Самым тяжёлым был случай, когда один из матросов-близнецов Левевр заболел гриппом. Так случилось, что болезнь пристала к одному близнецу, а второго, почему-то, пощадила. Через несколько дней больной скончался, а его брат, которого болезнь не брала, весь почернел от горя. Его взгляд, которым он провожал Моризо, не давал ему спать по ночам.

В тот день у него была операция.

Казалось, что ничего такого серьезного, обычный аппендицит, матрос совсем не хотел делать операцию, но когда Моризо разрезал брюшную полость, то оказалось, что ещё чуть-чуть и матрос бы умер от перитонита. Стоило только удивляться, что пациент не чувствовал болей, возможно, он терпел и не хотел признаваться. Когда Моризо, уставший от операции, шёл в свою каюту, удар в голову сзади вырубил его прямо перед её дверью.

Когда он очнулся и открыл глаза, то увидел над собой лицо своего земляка, санитара Себастьяна, который, склонившись над ним, тихо спрашивал:

— Вы слышите меня, мсье Моризо?

— Помоги мне, Себастьян, — попросил Моризо и поднялся с помощью санитара. Голова болела, и когда он очутился в каюте, то сказал, присаживаясь на откинутую кровать:

— Себастьян, посмотри, что у меня там.

— Как же вы так неосторожно? — спросил тот и, не услышав ответа, сказал: — Я пойду и принесу медикаменты, чтобы обработать рану.

Когда Себастьян вернулся и принялся обрабатывать рану на голове, дверь отворилась, и на пороге появился капитан Дюрант, который молчал и стоял, прислонившись к стенке. Моризо понял, что его позвал Себастьян. Капитан Дюрант был прикомандирован на броненосец от военной разведки и отвечал за секретность объекта, то есть за «Мирабо».

Когда Себастьян обработал рану и вышел по знаку капитана, тот присел на кровать и спросил Моризо: — Кто это был?

— Я не знаю, — честно ответил Моризо.

— Хорошо, Рене, забудь, — вздохнул капитан и спросил: — Как у тебя дела?

—Да не очень, — признался Моризо. Капитан Дюрант был хорошим собеседником, так как умел слушать и вскоре узнал о Моризо всё, что хотел. На прощание он похлопал его по плечу и сказал:

— Поправляйся, Рене, и не очень налегай на работу.

На следующий день Моризо узнал от Себастьяна, что арестован Эжен Марсо и матрос Левевр.

— Марсо ведь больной, — возразил Моризо, на что Себастьян ответил: — Симулянт он и наркоман.

Моризо не был уверен, что его ударил Марсо или обидевшийся за брата Левевр, и подумал, что он, возможно, действительно стукнулся сам, но его сомнения развеял сам капитан, который сказал, что Левевр признался в покушении.