С тех пор Карл Ван Вехтен, став с годами известным писателем, проталкивал и пропагандировал произведения Гертруды, где только мог. В публикации нескольких книг и заметок есть огромная заслуга ее нового патрона.

Корреспонденция Стайн — Ван Вехтен тех лет, как ни странно, совсем не отражает серьезных литературных дискуссий. Все просто, по-дружески, по-домашнему, очень живо. Обсуждались знакомые (особенно Мейбл Додж), сплетни артистического мира, успехи или неуспехи, как свои, так и других писателей. Стайн нуждалась в поддержке и, скажем прямо, в признании. Карл не скупился на высокие слова в адрес Гертруды, женщины отвечали ему тем же. Переписка с примечаниями, опубликованная издательством Колумбийского университета в 1985 году, занимает два тома объемом в тысячу страниц. Двухтомник вполне можно назвать путеводителем по жизни Гертруды Стайн. Кажется странным, но очередная встреча новых друзей произошла только через 14 лет.

И когда Ван Вехтен вторично, спустя продолжительное время, возник на улице Флерюс, Стайн немного волновалась: как-то сложатся их отношения вживую. И напрасно. Карл писал: «Мы полюбили друг друга благодаря переписке, но лицом к лицу еще больше». Тем летом, отдыхая на Антибах, Стайн отметила его приезд, написав второй очерк о Ван Вехтене. Она настолько доверилась их дружбе, что стала присылать ему опубликованные и неопубликованные рукописи на хранение — в Европе становилось неспокойно.

Карл имел замечательную привычку присылать к Гертруде людей, представляющих для нее интерес, подбирал их с такой тщательностью, что все присланные ей нравились. В ту пору он увлекался негритянской культурой, и многие известные негритянские деятели культуры побывали у Гертруды. Среди них был и Поль Робсон, подружившийся с писательницей.

Вернувшись в 1913 году из очередного летнего путешествия по Испании, женщины обнаружили полупустую квартиру. В их отсутствие Лео собрал свои пожитки и переехал в Италию, в небольшой городок Сеттиньяно, из которого открывался чудесный вид на Флоренцию. Там он поселился в арендованной вилле Доччиа.

Такого расставания Гертруда не ожидала и была явно потрясена. Размолвки и ссоры — одно дело, а переезд, да еще в другую страну означал полный разрыв. Так оно и произошло. Нет никаких свидетельств, что с того времени они виделись; при том, что без сомнения, Лео регулярно появлялся в Париже; иногда, правда, переписывались.

Сближение Элис с Гертрудой можно считать первопричиной их разрыва.

Мейбл Додж заметила: «Элис с первых дней повела себя настолько самоуничижительно, что поначалу все думали о ней разве как о безмолвном картинном предмете где-то на заднем фоне; но не успели оглянуться, как она вскорости вытолкнула его [Лео] — никто точно не знает, как».

С таким утверждением можно согласиться лишь отчасти. Неверно было бы объяснять случившееся только этим обстоятельством. Рано или поздно в родственные или дружеские узы, как бы тесны они ни были, вмешиваются как внутренние метаморфозы, так и внешние обстоятельства.

Нет смысла перебирать все слухи. На переднем плане просматривались очевидные и серьезные причины.

Лео, к тому времени ставший законченным художником и полностью сформировавший свои артистические вкусы, не разделял мнение сестры о значимости Пикассо («полное неприятие»). Его собственные работы явно демонстрировали увлечение реализмом. Дадаизм и кубизм, столь любимые Гертрудой и Пикассо, отталкивали его. Это, естественно, вызывало постоянные раздоры в процессе покупки картин. Но, как заметил один из близких знакомых семьи: «Там было больше [причин], чем просто споры о Пикассо. Элис на самом деле не хотела, чтобы они [брат и сестра] были настолько близки». Лео догадывался, к чему идет дружба его сестры с Токлас, не одобрял будущего финала и мог, по мнению Токлас, ему помешать.

Ухудшению взаимоотношений способствовало и знакомство Лео с Юджинией Озиас, более известной как Нина с Монпарнаса. Нина, дочь профессора математики, появилась в Париже в 1901 году в возрасте восемнадцати лет. Семья предполагала, что девушка продолжит занятия пением. Поглощенная вниманием молодых людей, она провалила вступительные экзамены в консерваторию. Отец прекратил посылать деньги, но Нина продолжала беззаботную жизнь, иногда зарабатывая гроши пением на улице, иногда позируя монпарнасским художникам. Не обошлось и без сеансов проституции. Нина утверждает, что увидела Лео в 1905 году в Люксембургском саду и, указывая на него, сказала друзьям: «Когда-нибудь он будет моим мужем». И стал, но после нескольких периодических разрывов, …спустя 16 лет!

Нину на улицу Флерюс привел и познакомил со Стайнами знакомый скульптор примерно в 1909 году. Лео пригласил Нину позировать. Но не прошло и нескольких месяцев, как художник и его модель стали любовниками. Достаточно ординарная история для пары художник-модель, но внесшая в жизнь Лео много изменений. Он стал чаще пропадать в кафе с Ниной, а позже снял небольшую студию, где не только работал, но и встречался со своей любовницей. Не приводить же ее на улицу Флерюс!

Интересная деталь. Лео отрицательно относился к открытым проявлениям лесбийской любви сестры. Сестра же, в свою очередь, никак не могла привечать избранницу брата, пользующуюся сомнительной репутацией.

Мейбл Викс утверждала, что увлечение Лео Ниной, «уличной девкой», привела Гертруду в ярость. Она чувствовала себя преданной и покинутой тем, кто всегда был рядом с ней. Ей была принципиально важна поддержка, а Лео без обиняков отказал в этом. Его заявления о том, что Гертруда не в ладах с языком, не понимает, что пишет, ранили самолюбивую сестру.

Гертруда сама нигде не высказывалась по поводу ссоры. Токлас в письме к Ван Вехтену заметила, что Лео устроил ей «невыносимую жизнь». Сам Лео придал разрыву психологическую окраску:

Отвечая на критические замечания в его адрес, появившиеся, видимо, после смерти Гертруды, Лео за несколько дней до собственной кончины оставил небольшую заметку. В ней он в который раз разъяснял различие между собой и сестрой. Его интерес лежал в сфере науки и философии, тогда как Гертруда погрузилась в анализ человеческих личностей и характеров. И заключил разъяснение словами: «Некоторые обозреватели говорят о родственной вражде. Мы никогда не ссорились, за исключением минутных размолвок. Мы просто были различны, и каждый прошествовал своим путем».

Постоянное пребывание нового человека на улице Флерюс привело и к чисто бытовым конфликтам, включая денежные.

Дезинтеграция или нет, но с появлением нового жильца Лео почувствовал, что ему нет места на улице Флерюс. К тому же его положение и авторитет, до того главенствующие, изменились; Гертруда стала доминирующим фактором, баланс власти сменился в пользу женщин. Лео не захотел подчиняться новым условиям, не захотел оказаться лишним.

Денежные расходы в момент разделения посчитали, начиная с совместного приобретения японских литографий, включая затраты на публикацию сборника Три жизни. Учитывались дополнительные расходы на проживание Токлас и ухаживание за Ниной Озиас. Разумеется, не считали копейки, Лео просто обосновал финансовый status quo. Картины разделили довольно мирно. Камнем преткновения оказались Яблоки Сезанна: «Яблоки Сезанна представляют для меня уникальную ценность; ничто не может их заменить» — писал Лео. Гертруде пришлось с этим согласиться[26]. Несмотря на высказанную иронию касательно Пикассо, Лео хотел оставить у себя некоторые его рисунки: