Тут передо мной выросла кондукторша со своими билетами. А мне никак было не достать из брюк деньги. Тогда я полез за бумажником в нагрудный карман. И вдруг почувствовал дикий спазм в желудке. Еще не веря себе, я ощупал второй нагрудный карман. Увы! Ничто в моей жизни не было столь бесспорно, как это! Мой бумажник остался в «Словенской»… Он лежал под одеялом в номере 140. И там же покоился мой паспорт.

Когда я пошел назад, к Вацлавске Намести, с неба слегка закапало, и часы пробили шесть. Перед этим я выпил в «Славии» две рюмки водки – пока обдумывал, как лучше поступить. Из трамвая я выскочил в дикой панике, но потом быстро пришел в себя и еще побродил немножко, не зная, что предпринять. «Он вроде бы обязан впустить меня в посольство, – думал я. – Как он сможет выбросить меня вон после того, что я ему расскажу?» Но рассказы – вещь бездоказательная. И потом, чего греха таить, я ввязался в контрабанду. Меня и с паспортом-то в посольстве не слишком обласкают. А если я появлюсь без оного, они уж точно умоют руки.

Я видел это как наяву, пока стоял, обливаясь потом, под липами, прикидывая и так и эдак. Совершенно ясно – без паспорта я в посольство идти не моху! И опять же ясно, что не могу пойти за ним в отель. А часики-то все отстукивали…

Потом водка произвела благодатное действие. И я впервые смог четко проанализировать эту ситуацию. Ясно как божий день, что меня кругом облапошили. Эта скользкая мокрица, этот Канлиф, который наврал мне про наследство, наврал еще и про формулу. Просто не понимаю, как я поверил в его сказки! Но, тогда в этом была своя дурная логика. Теперь-то, задним числом, легко быть умником!

Им нужен был тип, у которого могли быть свои ничтожные причины для поездки за «железный занавес». И Чехословакия была самой удобной точкой, потому что она вела торговлю с Западом, имела развитую стекольную промышленность. Значит, требовался какой-то тип, связанный с этой промышленностью. И какая-то версия, способная убедить его в том, что он должен что-то оттуда вывезти. Тип вроде меня, который бы не удосужился проверить, что же такое он вывозит…

Представляю себе, как были ошарашены на стекольном заводе, обнаружив, что в «Норстранде» пусто! Ничего удивительного, что они так тянули с его возвращением! Они, наверно, исполосовали всю книжку. Наверно, в отель поступил срочный приказ произвести обыск в моем номере. Подсыпать мне чего-нибудь, а когда я приду в себя, вдобавок еще и допросить.

Но зачем им нужно было что-то мне подсыпать? Почему бы просто не арестовать меня? С какой стати такая деликатность?

«А потому, – после долгих размышлении решил я, – что они, наверно, не были уверены, действительно ли я что-то с собой привез». Они могли предположить какую-то неувязку, какие-то внезапные изменения в планах Лондона. В конце концов, не всякая миссия проходит так гладко, как прошла первая.

Я стал думать, что, возможно, поспешил, выскочив из отеля в такой панике. Может, они дали бы мне вернуться домой. Ведь в тот раз курьер доказал свою полезность! Зачем же терять полезного человека – он может пригодиться и в будущем!

А сделав такой вывод, я припомнил тысячу мелких деталей, подтверждающих эту мысль. Коротышка Влачек довольно охотно высадил меня у отеля и не стал дожидаться, пока я туда войду. За мной не было слежки, когда я шел в кафе «Ман», и когда я вернулся, тоже не произошло никаких инцидентов. Бели не считать небольшой заминки с пивом, Джозеф ни разу не пытался меня задержать, и потом я тоже действовал совершенно беспрепятственно. Да и теперь, насколько я мог судить, никто за мной не следил.

И я решил, что пора возвращаться. Хотя на часах было только шесть с хвостиком, из-за низких туч сгустились ранние сумерки. Трамваи уже были освещены, а когда я завернул за угол, к Вацлавске Намести, вся улица вдруг вспыхнула огнями. Друг за другом пробудились к жизни портреты и транспаранты. Толпа охнула, люди гроздьями высыпали из контор и магазинов, и когда я подошел к гостинице, выход из нее был буквально запружен разношерстными «руками и умами», жаждущими выйти наружу.

Отличная возможность незаметно проскользнуть внутрь!

Но что делать дальше – этого я еще не приду, мал. Если никто не поднял тревоги, лучше всего отсидеться в отеле, всячески демонстрируя полную беззаботность. В то же время следует быть начеку, чтобы успеть смыться, если будет что-то подозрительное. Только вот что считать подозрительным? Этого я не знал. А также не знал, дадут ли мне смыться. Так или иначе, пожалуй, подниматься стоило по лестнице, а не в лифте.

Ключ от номера был у меня с собой, и, поднявшись на третий этаж, я уже держал его наготове. Джозеф, изменив своему обыкновению, не разгуливал по коридору, его сюртучный зад торчал где-то там, вдалеке, – высунувшись из окна, он глазел на иллюминацию. Заслышав мои шаги, он тут же повернул голову.

Сердце у меня снова застучало как барабан.

– А, пан Вистлер! Ну как, получше себя чувствуете?

– Гораздо лучше. Спасибо.

– Выходили пройтись? – А улыбка такая сердечная.

– Да. Глотнуть свежего воздуха. Иллюминация просто потрясающая!

– Говорят, что в Граде еще шикарнее. Вам бы стоило пойти посмотреть. – Он добродушно потирал руки, явно желая почесать языком. Ну еще бы! Обшарил мой номер, ничего не нашел. Труд-то какой!

Я вдруг понял, что был ужасным болваном, когда поддался панике и так перетрусил. С другой стороны, ну и что с того! Допустим, я такой вот простачок, возомнивший, что он вывозит из страны нечто секретное. Совсем не мудрено психануть, повести себя как-то не так.

Я весело пожелал Джозефу доброго вечера и открыл дверь в свой номер. Голова у меня была ясная и работала так четко впервые после приезда из Лондона. Все шло как надо.

И тут меня пригвоздило к порогу, как загнанного зверя. Во-первых – оба «Норстранда» лежали рядышком на столе вместе с моим паспортом и бумажником. И во-вторых – на балконе стояли двое. Я остолбенел, а они повернулись и вошли в комнату. А сзади Джозеф плотно прикрыл за мной дверь.

Оба были в длинных расстегнутых бежевых плащах, у обоих на головах – шляпы. Перед этим они, видимо, разговаривали на балконе и, входя в комнату, все еще улыбались. Один из них, тот, что пониже ростом, спросил непринужденно:

– Вистлер, Николас?

– Да, – ответил я и облизнул губы.

– Нам нужно задать вам несколько вопросов. Садитесь, пожалуйста.

– Кто вы такие? – спросил я.

– Мы из СНБ.

Тот, что повыше, вытащил из нагрудного кармана бумажник и раскрыл его перед моим носом. В бумажнике было прозрачное окошечко. А в нем – удостоверение с его фотокарточкой и словами: STATNI NARODNI BEZPECHNOST.

Я, кажется, совсем перестал дышать. Грудь мне сдавило, я задыхался. Мои руки, ноги, кожа головы, губы – все-все начало дрожать. Я вряд ли смог бы добраться до стула, на который он мне указал. И потому тяжело плюхнулся на подлокотник кресла.

– Мы вас очень долго дожидались, пан Вистлер. Не могли понять, куда вы подевались.

– Я вышел пройтись. Выпить рюмочку.

Голос у меня звучал на несколько октав, выше, чем обычно.

– Куда?

– Куда-то туда…

Думать я не мог. У меня все выскочило из головы. «Два "Норстранда"! – проносилось у меня в мозгу. – Значит, они раскопали цветочный ящик! Значит, они знали, что я его туда спрятал! Теперь им известно, что произошло!»

– Я не знаю, как называется то место, – ответил я.

– Вы там раньше бывали?

– Вроде бы да.

– Это кафе «Ман»?

– Нет, нет.

– Вы заходили в кафе «Ман», не так ли, пан Вистлер? Вы сегодня уже там были.

– Нет, не туда. Не могу сообразить, где это. Где-то возле Национального театра. А зачем вам это знать?

– Это была «Славия»?

– Да, верно. «Славия».

– И сколько вы там просидели?

– Понятия не имею. Выпил пару рюмок.

– Когда вы были там, вы с кем-нибудь разговаривали?