Та самая зала, в которой готовилось тезоименитство императора, была залита светом люстр, сверкала хрусталем и золотом. Петра бесцеремонно подтолкнули к креслу. Алексей Орлов подал перо, сунул заготовленный лист бумаги:

– Подписывайте.

И что-то под нос буркнул: «тварь» или «предатель»... А за его плечом молча и внимательно поблескивал стеклышками очков Панин.

Воронцова, стоявшая поодаль, заплакала.

Петр аккуратно переписывал с брульона:

«...в краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное...»

Затем расчеркнул пером бумагу и спросил, как ребенок, которому могут отказать в любой просьбе:

– Я могу уехать в Ропшу?38*Мыза под Петергофом (25 км), наследственное имение Петра III.*

– Вне всяких сомнений. Эскорт подобающий вам будет предоставлен.

Петр хотел было возразить, но понял: никакой это не эскорт, это – конвой...

– Графиня Воронцова может поехать со мной?

– Графиню Елизавету Романовну настоятельно ждет в Петербурге ее отец, – вежливо поклонился скорее Елизавете, чем Петру, Панин. Роман Илларионович, отец Елизаветы, был одним из богатейших людей России, а его брат, Михаил Воронцов, продолжал оставаться канцлером империи; лишняя же улыбка никому и никогда не мешала.

Через несколько часов Петр в сопровождении Алексея Орлова, капитана Пассека, князя Барятинского и других назначенных в конвой офицеров был отправлен в замок Ропша. Ему было позволено взять с собой только скрипку и пса.

Что с ним там делали – неизвестно (впрочем, догадаться можно). На следующий день Екатерина получила записку из Ропши, от Алексея:

«Матушка милостивая Государыня; здравствовать Вам мы все желаем... Урод наш очень занемог... Как бы сего дня или ночью не умер... Орлов Алексей».

Это – вопрос, и весьма настоятельный. У нас, мол, все готово: почки у «урода» отбиты, харкает кровью. Только пальчиком кивни, и умрет. Или не надо, чтобы умирал? Матушка, ответь, ради Бога!..

Ответила ли она? Что ответила? Или ничего на это не ответила?

Ей пришлось принимать в эти дни очень трудное решение. Дело даже не в том, что убить в первый раз в жизни человека, мужа, царствующую особу – не просто. Тех мук, которые гораздо позже припишет Раскольникову Достоевский, она явно не испытывала. Она была уверена в своем «праве на кровь по совести». В конце концов, не так ли поступила с надоевшим мужем и Мария Стюарт? И разве не провозгласил патриарх Полиевкт при короновании императора Цимисхия, что таинство помазания на царство смывает все грехи, – в том числе и грех цареубийства?

Однако – это обычно упускают из виду – убийство Петра III никоим образом не входило в планы сил, стоявших за спиной Екатерины. Им было бы выгоднее, чтобы он оставался жив, и у них был бы дополнительный мощный рычаг постоянного давления на новую императрицу. Разумеется, сама она этот рычаг им в руки давать не хотела. Но нужно отчетливо понимать, – и она это понимала! – что убийство Петра будет однозначно понято масонами как шаг к разрыву с ними.

И она решилась на этот шаг!

Мы не знаем, да, видимо, и никогда не узнаем, что она сделала (или чего не сделала) в те дни, но, очевидно, этого оказалось достаточно тем, кто был в Ропше.

И через считанные дни из Ропши пришло сообщение о смерти Петра.

«Матушка милосердная Государыня! – писал якобы Алексей Орлов. – Как мне изъяснить, описать, что случилось. Не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка, готов иттить на смерть. Но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя – но, Государыня, свершилась беда, мы были пьяны и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором, не успели мы разнять, а его уж и не стало, сами не помним, что делали, но все до единого виноваты – достойны казни, помилуй меня хоть для брата; повинную тебе принес и разыскивать нечего – прости или прикажи скорее окончить, свет не мил, прогневили тебя и погубили души навек!»...

Много лет спустя, взойдя на престол, Павел Петрович отыскал ту записку в бумагах Екатерины. Сохранилось известие: ее текст убедил Павла, что Екатерина невиновна в несчастном случае...

«В первый самый день найдено письмо графа Алексея Орлова и принесено к императору Павлу: по прочтении им возвращено графу Безбородке; я имел его с 1/4 часа в руках; почерк известный мне графа Орлова; бумаги лист серый и нечистый, а слог означает положение души сего злодея и ясно доказывает, что убийцы опасались гнева государыни, и сим изобличает клевету, падшую на жизнь и память сей великой царицы. На другой день граф Безбородко сказал мне, что император Павел потребовал от него вторично письмо графа Орлова и, прочитав, в присутствии его бросил в камин и сим истребил памятник невинности великой Екатерины, о чем и сам чрезмерно после соболезновал»,

– свидетельствует Ф.Ростопчин. Приведенный выше текст – копия документа, сделанная Ростопчиным.

Официально причиной смерти Петра III была названа «геморроидальная колика». Невольно вспоминается чудовищная выдумка французских цареубийц, названная именно так, – раскаленный металлический прут, вводимый во внутренности через задний проход, но сквозь бычий рог со срезанным кончиком, что позволяло оставить поверхность тела неповрежденной; раскаленный же металл сразу останавливал кровотечение... «Qui prodest»39*Кому выгодно (лат.).* – говорили древние римляне, и нужно помнить, что Григорий Орлов мог в те дни прямо рассчитывать на супружество с императрицей в случае смерти Петра...

ПЕРЕВОРОТ. ПАВЕЛ.

О революции, коей возведена была Императрица Вторая на престол российский, нет нужды распространяться, понеже все сии обстоятельства еще свежи в памяти: но того умолчать нельзя, что самый образ ее вступления на престол заключал в себе многие неудобности, кои имели влияние на все ее царствование.

А.Р. Воронцов. Примечания на некоторые статьи, касающиеся России

В последний день июня 1762 года вокруг великого князя суетились камердинеры, белошвейки и люди в военной форме. Панина же, которого занимали не кружева жабо и не чистота рук, а спокойствие духа ребенка, – Панина не было. Наконец появился и он, взволнованный ничуть не меньше прочих.

– Ваше Высочество! Ее Величество, ваша мать, накануне ночью пережила много тревог, но и избежала многих опасностей. Она приехала в столицу утром... Мы должны ехать к ней, не теряя ни минуты.

– А что мой отец?

– Его Величество сейчас пребывает в Ораниенбауме. Впрочем, Ваше Высочество должно отдавать себе отчет, что сейчас не время задавать вопросы. Я должен отвезти вас как можно скорее ко двору вашей матери, ваше присутствие там может помочь облеченным властью людям избежать ошибок...

Павел не понимал, почему воспитатель изъясняется так витиевато, а Панин, опытный царедворец, не мог себе позволить ни одного выражения, которое потом могло быть истолковано не так. Екатерина уже титуловала себя Императрицей и Самодержицей всея Руси, но коронации еще не было, и если как следует надавить на эту поразительную женщину, она может уступить. Панин знал, что многие офицеры еще не вдумались в формулировки манифеста, до сих пор полагают, что переворот был проведен в интересах Павла. Но разве он мог все это здесь сказать?

Бедный ребенок потребовал свою одежду. Панин, все сильнее проявлявший нетерпение, подозвал служанку.

– Милочка, набросьте шубу на плечи Его Высочества и не будем терять времени. У порога ждет карета. Мы можем опоздать непоправимо... Речь идет о судьбах престола!

Никита Иванович сам занялся учеником, помог ему обуться. Ребенок не успел даже переменить домашний утренний костюм. На хрупкие плечи Павла накинули соболью шубу. Его взял на руки гвардеец, следом шел другой, а за ними прихрамывал Панин, у которого так не вовремя разыгрался ревматизм.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: