Летом 1757 года армия выступила в поход, имея генеральную дирекцию на Кенигсберг. 22 июля русская армия перешла границы Пруссии.

Екатерина узнавала все новости войны чуть ли не скорее всех и из первых рук – по сообщениям генерал-майора Петра Александровича Румянцева. Еще бы! Сестра его Прасковья, жена графа Я.А. Брюса, была статс-дамой и близкой подругой Екатерины II. *Ее мать, графиня Мария Румянцева, была в свое время любовницей Петра I. Дружбу с ней императрица сохранила на всю жизнь. Достаточно сказать, что именно ей Екатерина посвятила одну из редакций своих мемуаров.* Фридрих поручил русский фронт фельдмаршалу Левальду с 40 000 человек. Екатерина узнала о решении военного совета – 19 августа двигаться на Алленбург, о том, как солдаты с полной выкладкой и трехдневным запасом провианта выходили из узкого лесного дефиле на Гросс-Егерсдорфское поле, – прямо на пруссаков Левальда, стоявших в ордер-баталии на этом поле!.. Практически на верную смерть...

Московский полк, шедший первым, почти целиком полег там. И если бы не Нарвский, а потом 2-й гренадерский полки, по приказу генерала Румянцева двинувшиеся через лес, тесаками прорубая дорогу... Бог весть, чем закончилась бы Гросс-Егерсдорфская баталия, не подай Румянцев помощи фельдмаршалу Апраксину в решительную минуту...

Граф Румянцев получил под команду дивизию павшего в бою генерал-аншефа Лопухина. А в Петербург с донесением о виктории отправлен был генерал-майор Петр Иванович Панин, и 28 августа, в полдень, грянул салют из Петропавловской крепости: 101 выстрел.

Но Екатерина-то знала: не рад генерал-фельдмаршал этой виктории. И знала, почему. Это она подсказала Бестужеву-Рюмину: надо, мол, главнокомандующему сообщить, что матушка-де наша, государыня Елисавета Петровна, не весьма здорово чувствовать себя изволит... Что было святой и истинной правдой. Государыне в Царском Селе во время обедни стало плохо; выйдя из церкви, она упала без памяти... Придворные врачи Фусадье, Кондиоди, Пуассонье учинили консилиум и лишь через два часа привели ее в чувство, но говорить она изволила невнятно, и думали, что у государыни паралич. Но, милостив Бог, она лишь глубоко прокусила язык...

А далее Апраксин, ловкая придворная вертушка, пусть сам соображает! Елисавета-то победам над Фридрихом рада будет. А что скажет Петр Федорович, наследник престола, буквально влюбленный во Фридриха? Ведь, не приведи Бог, скончается государыня, на престоле, скорее всего, он окажется!

Бестужев написал это послание, и полковник Гудович в размеренный срок доставил его... Результат был тот, что и задумывался: после победы вместо преследования отступающего Левальда Апраксин сам отступил на зимние квартиры в Курляндию. Это была первая победа Екатерины. Но плодами ее воспользовался дядя. Загреб жар чужими руками. И это Екатерине не понравилось. Она не хочет более, чтобы кто-то оказывался у нее entre la coupe et les levres! 20*Между кубком и губами (франц.).* Разве не может она обратить свои силы и связи в пользу для себя самой? Разве она не мать наследника престола?

То же самое думал и Бестужев. План обсуждали tete-a-tete. 21*С глазу на глаз (франц.).* Петр Федорович, согласно сему плану, от дел правления удалялся, детали – как именно удалялся – подлежали дальнейшему обсуждению. Екатерина – регентша при царствующем малолетнем Павле, сам Бестужев – глава кабинета... Екатерина кивала, поддакивала, но четкими обязательствами себя не связывала. Одна деталь виделась ей совсем не так: она будет не регентшей, она будет царицей. Но нужно ли сейчас уточнять все? Будущее так неопределенно...

Думала ли она о том, как к этому ее решению отнесется Павел, сын? Как? Эта трехлетняя кроха, бессмысленно таращащая черные сливинки глаз? Что он понимает! Он будет только рад за мать!.. Впрочем, Екатерина намекнула французскому посланнику Бретею, что день, когда императрица, также желавшая отстранить Петра от власти, официально объявит маленького Павла императором, а ее – регентшей, станет самым счастливым днем ее жизни.

Определенность пришла раньше, чем хотелось участникам заговора. Императрица оправилась от болезни и потребовала объяснить, почему армия после успехов, коим в стольном граде салютация производилась, отступает, и с тем же позором, как если б разбита была? Заявлениям Апраксина о том, что в войсках оказались большие потери, не хватило субсистенции, сиречь продовольствия, веры дано не было: объявилось, что в частях фуражу и провианту было достаточно. А кенигсбергские зимние квартиры должны были оказаться не менее удобными, чем курляндские...

Канцлер Бестужев был взят под арест в феврале 1758 года. Вместе с ним арестовали ювелира Бернарди, Ивана Елагина и Василия Ададурова, все трое – друзья и сторонники Екатерины. Был выслан из страны Понятовский. Бестужева лишили званий, чинов, орденов и сослали в деревню.

Апраксин около трех лет томился под судом. Когда императрица спросила, отчего так долго тянется это дело, ей ответили, что фельдмаршал не признается ни в чем.

В первое же заседание следственной комиссии после этого разговора один из ее членов воскликнул:

– Остается, как матушка-императрица велела, употребить последнее средство...

Не успел он кончить слов, как вдруг Апраксин побледнел и рухнул на пол. Явившийся лекарь зафиксировал апоплексический удар.

Екатерину также постигла опала императрицы. Однажды после полуночи Александр Шувалов явился к ней в покои и сообщил, что должен проводить ее к государыне. Объяснения Екатерины Елисавета принимала вместе с мужем Екатерины Петром и графом Иваном Ивановичем Шуваловым. Екатерина клялась, что сообщения ее в действующую армию не содержали задних мыслей и были продиктованы единственно беспокойством о драгоценном здоровье царствующей особы, и просила императрицу об одном: чтобы ее отпустили в Германию отсюда, где так произвольно перетолковывают самые невинные слова и поступки.

Это был беспроигрышный ход. Разумеется, Петр настоятельно и горячо требовал сделать именно так, как просит Екатерина, т.е. выслать ее в Шлезвиг-Гольштейн. Однако Елисавета, понимая, что он делает это для того, чтобы ничто не мешало его связи с Лизой Воронцовой, всячески противилась.

– Как же можно отослать вас отсюда? – спросила она. – Вы забываете, верно, что у вас здесь ребенок?

– Он в ваших руках, и лучше Вас никто о нем не сможет позаботиться, – ответила Екатерина. – Надеюсь, вы не оставите его...

Драгоценный залог в виде младенца Павла вполне устраивал Елисавету. Великая княжна была оставлена в России, под надзором, разумеется, но к надзору ей не привыкать. Хуже другое: ее игра теперь будет вестись без союзников и помощников, – ведь новых найдешь еще не скоро...

Судилище это практически развалило уже собранную к тому времени Екатериной партию ее сторонников. На какое-то время она оказалась в изоляции. Сэра Чарльза Хенбери-Уильямса, безотказно ссужавшего Екатерине значительные суммы, отозвали в Англию, сочтя с началом военных действий его миссию проваленною: успехом было бы, если бы Россия в войну против Пруссии вообще не вступила бы. С новым дипломатом, назначенным на его место, лордом Робертом Кейтом, Екатерина еще должна была найти общий язык... А Петр уже нашел! 22*Весной 1758 г. Дания, а немногим позже Франция сообщили канцлеру Воронцову о сношениях великого князя Петра с Фридрихом II при посредстве Роберта Кейта. Один брат Роберта, Джордж Кейт, был генералом Фридриха II, другой – Джон Кейт (лорд Кинтор), – гроссмейстером английского масонства. Третий его брат, Джеймс Кейт, с 1728 г. был русским генералом и шпионом прусского короля, а с 1740 г. – Великим мастером России; в 1747 г. он перешел на службу Пруссии, участвовал на стороне Пруссии в Семилетней войне и был убит в 1758 г. в битве при Гохкирхене.* Через своих шпионов Екатерина знала, что в секретном разговоре с британским посланником Петр уже говорил о том, что намеревается развестись с ней и жениться на Елизавете Воронцовой. И это тем серьезней, что дядя Елизаветы – Михаил Воронцов – сменил сосланного Бестужева на посту канцлера империи... Впрочем, вскоре Екатерина сблизилась с Кейтом (который и сам искал с ней контактов) и настолько тесно, что заняла у него значительную сумму денег...