Те соглашаются. Один из них вдруг заявляет:
— Нас — четверо.
Слава Богу! Есть повод отказаться. Но беседа на этом не заканчивается. Первая девушка уводит разговор в сторону:
— А не страшно на улице знакомиться? Мало ли что? Болезни разные и вообще…
— А есть такие штучки, — парирует парень. — Не знаю только, для чего их придумали, — пытается он пошутить и навязать свой тон.
— Да? Чего только не придумают! — деланно удивляется одна из подружек.
— А у вас деньги-то есть вообще? Или так — разговоры? — вдруг «спохватывается» другая.
Извлекается пачка купюр.
— Давайте посмотрим сначала на ваших друзей, а потом решим, садиться к вам, извините, в машину или нет, — не сдаются «ночные бабочки».
Конечно, «друзья» были забракованы. «Сделка» не состоялась.
К одной из актрис подваливает настоящий кидала. Смысл этой воровской профессии в том, чтобы «кинуть», ограбить клиента. То есть девушке не надо грешить, осквернять свое тело. Ей достаточно заманить клиента в машину. Дальше — работа «кидалы».
Наша девушка долго прикидывается недогадливой:
— Что значит «кидала», я не понимаю, объясни.
— Не знаешь, что ли?
— Нет, ну расскажи.
— Ну, бизнес такой хороший. Занимаешься таким делом, а не знаешь… — удивляется парень.
— Ну а вдруг мы говорим об одних и тех же вещах?
— Да, вообще… — начинает объяснять «кидала», но тут замечает человека с камерой в укрытии: — Мусора, что ли, снимают?
— Что? Какие мусора? — опять будто не понимает ничего девушка.
— Снимают, что ли? — повторяет парень. С этими словами он прикрывает лицо воротником и ныряет в подземный переход.
Разговоры проституток с клиентами всегда ведутся словно на каком-то чужом, не русском языке. И без взаимной теплоты и доверия, как говорится.
Вот стоят девушка и парень.
— Тут — триста ($30), — говорит он.
— А я не верю…
— Лапуль!..
— Рваные! Рваные сейчас на доллары не меняют!
— Ну ладно, выбрось их, — с деланным равнодушием предлагает парень.
— Выбросить?
— Брось туда, в грязь, пусть валяются.
— Нет, надо, чтобы их списали.
— Ну где они рваные, где, покажи, — возмущается парень. — А если рваные — выбрось их подальше.
— Ты мне скажи, откуда у тебя такие деньги, — тянет время девушка.
— Какая тебе разница?
— Ты случайно не кооператор? Сколько денег! С ума сойти!
— Нет, я не кооператор.
— А кто? Рэкетир?
— У меня после зоны неустоечки были, — усмехается парень. — Вот сейчас и собираю.
— А, ты после зоны…
— Да. Проблемы с пропиской.
Настоящий вор-рецидивист. С таким надо держать ухо востро.
— А золотишко у тебя есть? — спрашивает девушка.
— Да.
— А много у тебя золотишка?
— Да поехали, хватит.
— Нет, я одна не езжу. Вдвоем не так страшно.
— А тебе со мной страшно, что ли?
— Ас тобой страшно.
— Значит, я такой страшный, что ли?
— Ну не так чтобы очень страшный, но все же… Мало ли что?
— Посмотри: я же молодой совсем?
— Молодой? Сколько же тебе лет, молодой?
— Мне — 28.
— 28? И уже сидел?
— Два раза.
— Два раза? И за что?
— Ну какая тебе разница, лапуль, — начинает проявлять нетерпение парень. — Ну какая тебе разница?
— Ну, мне просто интересно. Я понимаю, что ты платишь. Твои деньги — мой товар. Но мне все равно интересно.
— Первый раз я сидел за хулиганку.
— За хулиганку? А второй?
— А второй — за квартирную.
— За квартирную кражу?.. Нет, не поеду с тобой.
— Ну почему?
— Будет валюта — подходи!
Дальше — возгласы недовольства. И на этом можно закончить съемочный эксперимент.
Падение нравственности в обществе идет параллельно с нарастанием безжалостности, бессердечности.
Спрашиваю у отца Питирима, что он думает по этому поводу:
— Меня очень волнует и пугает эта растущая жестокость, — отвечает отец Питирим. — Это национальная трагедия. И причина — в потере духовности, потере человечности, в потере гуманности.
— А Бог?
— А Бог? Бога — упразднили.
Да, это так. А вместе с ним — насильственно лишили жизни тысячи ни в чем не повинных священнослужителей. Десятки, сотни тысяч служащих, представителей интеллигенции, просто порядочных людей.
Чтобы казнить миллионы жертв, понадобилась целая армия палачей. Ее удалось без труда собрать. Многие из них еще живы. Мы, дети погибших, платим им пенсию.
Чьими же руками были осуществлены массовые репрессии в нашей стране? Что тут гадать? Все у нас делалось руками рабочих. Вот еще одно гнусное преступление режима: «авангарду» общества вместе с незаконно присвоенным титулом, как бы в нагрузку, была навязана роль тупого исполнителя преступных приказов.
Страшная история не могла не отразиться на судьбе класса пролетариев. Существует область уголовной статистики, которую тщательно скрывали от общества, поскольку такой статистики как бы не существовало. Попробуем произвести кое-какие расчеты сами. Разумеется, наши данные несовершенны, мы смогли проанализировать только одну четверть года, изучили только одну криминальную область — тяжкие преступления. Но и эти несовершенные данные рисуют необычную картину. Стоит лишь взглянуть на таблицу.
Социальный портрет преступника
(ноябрь, декабрь, январь — 1989–1990 гг.)
Рабочие — 47%
Неработающие — 42%
Учащиеся — 4%
Колхозники — 3%
Служащие — 1%
Остальные — 3%
Итак, 47 % тяжких преступлений совершены рабочими. 42 % — неработающими, тоже в большинстве своем бывшими рабочими, как показывает изучение уголовных дел. Вот он — «авангард» общества, и здесь — впереди!
Среди миллионов жертв преступности, жертв безвинных, есть особая категория — те, чьих имен мы не знаем и никогда не узнаем. Причем относится это не только ко временам сталинщины, но и к совсем-совсем недавнему прошлому. По сути — к нашей современности.
Мы с Александром Невзоровым в машине, на лесной дороге. Приближаемся к кладбищу. Я прошу:
— Напомни, Саша, в чем суть проблемы.
— Здесь, — начинает рассказ популярный ленинградский телеведущий, — на Ковалевском кладбище вблизи города обнаружено 900 таинственных могил. Гробы в них есть, мы щупом проверяли. Но неизвестно, кто в них находится. Более того, неизвестно, кем были захоронены эти люди: все документы абсолютно липовые. Произошло это с 1984 по 1988 годы.
— А как тебе удалось раскопать это дело? Каким образом ты на него вышел? — спрашиваю я.
— Самое главное — инженер кладбищенской конторы затеял расследование, задумал выйти на прессу, но за три часа до встречи со мной был арестован по предельно нелепому, по дикому совершенно обвинению. Спустя некоторое время этот человек погиб в «Крестах», повесился при весьма загадочных обстоятельствах.
— Ну а что сейчас происходит? Как продвигается расследование?
— Господь с вами, Станислав Сергеевич! Какое расследование! Никакого расследования нет. Всем глубочайшим образом наплевать на это.
— Твоя версия?
— Версии, я думаю, две. Или это какая-то грандиозная кладбищенская липа, что маловероятно. Но скорее всего сюда, в землю Ковалевского кладбища, спрятаны тела тех людей, нахождение которых вызвало бы возбуждение нежелательных для кого-то уголовных дел. Ведь нет ничего проще, чем спрятать труп именно на кладбище…
Слушая Невзорова, я думаю вот о чем. Какая бы версия ни оказалось правильной — детектив ли это, привычное ли наше безумство — все равно ужасно. Вот жили люди. 900 человек. Голодали, мучились, надеялись. Умерли, не дождавшись светлого будущего. И как при жизни были ничто, так и после смерти — не заслужили даже таблички на могиле…
Трагическое и страшное соседствует в нашей жизни с комическим. Но таким же диким, не сразу поддающимся осмыслению. Снова А. Невзоров, выступает по телевидению: