Мн-да, малясь обидно, конечно, ну да на обиженных, как известно, воду возят, а это - не мой профиль деятельности. Закинув заплечный мешок в сани к Эзре, принялся копаться меж тюков и мешков, пока не выудил со дна маленький топорик на метровой прямой рукояти, смазанный жиром и плотно обмотанный жгутами пакли. Средневековая консервация... Как говорит мой батя, оружье любит ласку, чистку и смазку. Вот чисткой мы сейчас и займёмся. Устроившись под овчинами в санях, освободил топорик от пакли и ею же принялся счищать щедро намазанный жир. Тем временем наша часть каравана, наконец, вновь тронулась в путь, стремясь нагнать ускакавших далеко вперёд разведчиков.

- А что, Эзра, похоже, наш пан земан не особенно ладит с новым владельцем этого замка?

- Это Имрё ни с кем не ладит. Одно слово - байстра.

- Но ведь здешним хозяином был кум пана Яна? Так куда девался-то?

- Да кто ж знает... Понадобилось тому Имрё это имение - он себе и отхватил. А прежнего владельца - в три шеи согнал. С сынком нойона не поспоришь... Вот и сшед пан Влчичениш со своими людьми прочь. И где они сей день обретаются - лишь им самим, да Господу известно.

- Так кто такой этот Имрё-то, никак в толк не возьму? Пан Жбан говорит, что мадьяр, ты - что сын нойона. Откуда он в Богемии-то взялся?

- Так и есть. Мадьяр из монгольского семени. Шойжид-нойон его усыновил за храбрость в сражениях, хотя мог и за жестокость: в этом Имрё-бек ничем родичу не уступает. А Шойжида вся Богемия знает: страшный человек, не дай Господь перед ним провиниться, да и без вины с ним горя не оберёшься. Впрочем, что-то я слишком разболтался... Нужно будет - тебе паны сами всё расскажут, а не нужно - так и знать нечего.

Мн-да... Выходит, кум нашего земана в контрах с какой-то здешней 'шишкой', имеющеё у монгол 'волосатую руку'. А через это и мы под раздачу можем попасть, что ни разу не радует... И надо же было Жбану во всеуслышание палиться, кто да откуда. Если этот самый нойонов сын решит пакость сотворить, то координаты земановой усадьбы вычислить для него дело плёвое.

Нам-то что: пока в Пражске Место приедем, пока обратно доберёмся, да там не меньше пары недель, а то и месяц волонтёров в копейщики набирать придётся. А вот оставшимся в усадьбе под Лоуни Жбановым чадам и домочадцам может прийтись весьма кисло...

Возле неприметного свёртка с дороги на старую просеку в качестве регулировщика движения нас уже поджидал ускакавший со Жбаном-младшим кмет. Разумно: если углубимся в лес, то шансы укрыться от возможной погони резко увеличиваются. Аккуратно, стараясь не цепляться за заснеженные ветки, отряд свернул в сторону. Оставшийся воин, как я успел заметить, принялся заметать ветками следы копыт и полозьев. Впрочем, спустя минут десять он уже нагнал нашу маленькую колонну.

На ночёвку остановились на лесной полянке у края полузамёрзшего болотца, куда я сразу же был погнан за водой для ужина. На робкую попытку предложить в качестве альтернативы растопленный снег, было предложено 'ступать и не умничать, тут тебе не город'. Как ни странно, вода в болотце оказалась достаточно прозрачной и даже вкусной: нужно только черпать неглубоко, у самой поверхности. Впрочем, оно и понятно: торфяное дно в таких лесных водоёмах служит своеобразным фильтром для просачивающейся сквозь него жидкости.

Вернувшись к походным кострам, я подвесил над одним из них медный котёл с водой, и в ожидании, пока она закипит, на заранее припасенной разделочной доске, положенной на расстеленную холстину, заменяющую в походе стол, принялся мелко крошить сало и замёрзшее мясо зайца, убитого поутру плетью Франтека Жбана. Впрочем, косой сам виноват: сидел бы тихо - может и не заметили бы, так нет же, выпрыгнул чуть ли не из-под копыт жбановского жеребца. Распалил, понимаешь, охотничий азарт, за что и поплатился раскроённой головой...

Сало с зайчатиной предназначались для походного кулеша, куда кроме обязательной крупы я решил по случаю профилактики зимнего авитаминоза запустить квашеную с морковью капусту, бочонок которой был специально прихвачен из усадьбы под Лоуни. Конечно, ежедневный кулеш уже всем порядком обрыдл, но из-за нынешних приключений искать дополнения к нему, вроде нарванной вчера мёрзлой рябины, не стал. А прижимистый Ян Жбан ещё при сборах резко ограничил ассортимент продовольствия, взятого в дорогу. Хорошо ещё, что по церковным канонам путешественники временно считаются освобождёнными от соблюдения поста, иначе и сала в кулеше мы бы не увидели, факт!

Готовка не заняла много времени и вскоре отряд, сгруппировавшись согласно принадлежности - то бишь, хлопы с глиняной мисой горячего варева отдельно, свободные отдельно, за исключением двух скрывающихся в лесу караульных, принялись за ужин.

По старому обычаю, из общего котла черпали поочерёдно, по старшинству, подставляя под деревянные ложки промёрзшие сухари: сперва Зееман, потом Франциск Жбан, после него дружинники, а уж напоследок - скромный жатецкий трактирщик, то есть я. Под деревьями привязанные кони хрустели зерном в надетых на морды торбах. Благодать!

И среди этой вот благодати неожиданно раздалось:

- Хлеб да соль!

И тут же в снег между рванувшимися было кметями вонзились две оперённые стрелы:

- Не суетитесь! Не дай Бог, помрёте усталыми!..

Из-за ствола дерева шагах в пятнадцати от костров вышел улыбающийся парень с кривой саблей в одной руке и кулачным щитом с острым шипом-умбоном в другой. На голове его красовался монгольский малахай с лисьими хвостами, свисающими на спину, роль доспеха играла короткая овчинная шубка с нашитыми на груди и животе костяными пластинками. Из-под неё виден был подол... юбки? Нет, слава богу, сутаны или подрясника, слегка прикрывавший холщовые онучи. Кожаные постолы, конечно, не могли соперничать зимой с сапогами или валенками, но ни того ни другого у ночного гостя не было. А вот крестьянские постолы имелись, причём, похоже, размера эдак сорок шестого. Да и сам посетитель был крупноват: пожалуй, выше и шире меня, но в отточенных движениях видна была привычная ловкость. Словом, если бы не предваряющие его появление стрелы с чёрным оперением, парень мне бы, пожалуй, пришёлся по душе. Но когда, глядя человеку в глаза, понимаешь, что в твою спину сейчас целят из лука, становится как-то не до симпатий.

- А чего нам суетиться? - С ленцой протянул старый земан. - Вы ещё Гоумека вязали, а я вас уже всех видал. Ничего, и Гоумеку, и Адаму вперёд наука будет, как надобно на посту стоять. Присаживайся к огню, человече, да приятелей зови, всех четверых. Да аккуратней там: не дай Господь, соскользнёт тетива, худо будет.

По лицу парня пробежала волна чувств: от удивления и лёгкой растерянности до радости.

- Однако! - Наш гость, приблизившись к костру, присел на корточки. Острием сабли поправил выпавший из огня горящий сучок. - Это кто ж вы такие в мой лес явились такие храбрые и откуда?

- Чехи мы. Не видишь, человече? Ан лес-то не твой. Пана Влчичениша это земли, значит, и лес его...

- Видать, давно не бывал ты в наших местах, шановный пан, эээ?

- Земан Жбан я...

- Шановный земан Жбан. И земли эти и замок уже с осени под Имрё-Плешивым. Взяты им от монголов за влчиченишевы недоимки. По правде сказать, никто точно не знает, покрыл Плешивец их серебром или через свою родню расстарался, однако выпихнул молодого Влчичениша с дворскими под зад коленом.

Тут незнакомец махнул рукой и от тёмных стволов заснеженных деревьев отделились несколько фигур, также направляясь к кострам.

- Меня называют Чтвртак, ещё кличут Полуксендзом, по мере скромных моих сил окормляю я сих заблудших овец стада Христова. Ну, и оказываю посильную помощь в делах их земных... А что вам, люди добрые, занадобилось в замке-то? Наш дозорный говорит, что приняли вас там зело неласково...

- Да кто же знал, что Юрася Влчениша там не окажется... Да кстати, ты говоришь, что Юрася имрёвы люди выгнали. А куда же девался старый пан Влчениш, мой кум? Или отправился вновь в поход, наплевав на годы и раны? На него похоже: нрав-то ух, горячий! А война всяко и добычу сулить, и рыцарскую душу тешит.