Самое неприятное в Б — он считает свое ложное сознание мудростью, сложившейся в результате всей человеческой истории. Б гуманен, любит природу, детей и женщин. Особенно если это не требует от него специальных затрат. Б путешествует и часто болтает об этом, но он абсолютный турист, т. е. по всему миру, как скафандр, таскает свою бзность, не умея и опасаясь из нее выйти и прикоснуться к чему-то иному.

Еще одна гнусность Б — он пытается навязать свое зрение и слух остальным людям как стандарт, к которому нужно стремиться. Ибо Б любит народ, но не любит «хамов», из которых этот народ состоит.

Грехи Б — ради него и его мира ежедневно ведутся войны, пылают выбомбленные улицы, корчатся и умирают от голода двенадцать тысяч неудачников в сутки, толпы выходят на панель, продолжается каторжный труд детей на потогонных фабриках третьих стран, блюстители пытают политических заключенных в тюрьмах, отходами потреблятства травится воздух, медиа калечат сознание миллионов.

Б — против всех этих ужасов, которыми обеспечено его благополучие. Но он наивно не понимает:

— Если я сегодня не выпью свой коктейль в клубе, кому-то где-то станет легче?

Главный страх Б это жертвы. Любая, даже самая антибуржуазная идея нравится ему до тех пор, пока не требует жертв. Б согласен жертвовать только в компьютерной игре. Он, впрочем, может подать нищему, чтобы символически откупиться от подобной судьбы. Он вообще за благотворительность, которая делает мир умереннее и позитивнее.

Б вечно ждет «нового», но понимает под этим словом только улучшенные версии старых развлечений. Новых чувств он боится, новые знания оставляет специалистам, а новых образов не различает, пока его любимые журналы-передачи не разжуют все это, т. е. не превратят в доступный Б анекдот. По этому поводу мудрый Б говорит:

— Все некоммерческое рано или поздно становится коммерческим.

В этой фразе надежда на то, что все удастся разжевать. Б не понимает, что в разжеванном виде оно теряет свою ценность, а значит вечно от него ускользает. Любимая мысль Б гласит: потребление в новом веке это важнейшее из искусств. Б не лох, чтобы потреблять что попало. Б повторяет:

— Революции ни к чему не приводят, всем становится только хуже.

Это потому, что Б чувствует: ему точно станет хуже. Несмотря на все свои усилия, он временами впадает в депрессию, опасаясь, что однажды бог капитализма, сияющий в небесах потребления, отвернется от Б. Затылок бзного бога окажется настолько ужасающим, что Б больше не сможет вспомнить его прежнего добродушного лица.

Б должен быть вычеркнут из жизни, как ненужный 25-й кадр. Стерт, как компьютерный вирус в оперативной системе человечества. Был ли он «необходим на определенном этапе», мы поспорим потом.

Религия сегодняшнего мира есть потребление, а Священное Писание — кинематограф. Именно кино дает современному человеку ответы на все главные вопросы и при этом не особенно грузит. Одним из фильмов-отмычек является «Матрица» братьев Вачовски.

О Нео и агенте Смите написаны сотни философских и культурологических работ. И практически в каждой отмечен один и тот же эпизод: не знаю, помните ли вы, но в самом начале фильма программист Нео прячет нелегальные компьютерные диски в книгу, на обложке которой написано: «Жан Бодрийяр. Симулякры и симуляции».

Жан Бодрийяр скончался во Франции 6 марта 2007 года. А стартовал в начале 1960-х как социолог и германист. Переводил Карла Маркса и других немецких левых. Заслужил ярлык вдохновителя студенческой революции 1968-го. Придумал немало терминов, которыми сегодня пользуются все мало-мальски культурные люди. Первым, еще в 1970-х, начал говорить о философской стороне клонирования. И с легкой руки прессы попал в «идеологи виртуальности».

Для второй половины прошлого века он был одним из главных европейских интеллектуалов. Образцовым представителем того поколения мыслителей, которое мучилось вопросом: что делать, если новый лучший мир оказался несбыточен, а прежняя цивилизация раскритикована настолько, что согласиться на нее ну никак невозможно? Бодрийяр не оставил стройной системы и не стремился к этому. Зато он останется автором сотен остроумных наблюдений, скандальных афоризмов и рискованных сравнений, питавших умы тысяч других авторов.

Открытый в России в начале 1990-х он стал властителем дум, обязательным к цитированию всеми культурологами, арт- и кинокритиками, а также просто гуманитарными студентами. Потом сделался слишком часто и навязчиво повторяемой фамилией. И, наконец, начал вызывать своей повсеместностью такую же аллергию, как и ресторан «Макдоналдс». Более адекватного чтения Бодрийяра стоит ждать от следующего поколения, для которого он уже не заграничная экзотика, требующая восторга или отторжения, но такое же наследие европейской мысли, как Ницше или Сартр.

Первая и самая легкая книга Бодрийяра вышла в неспокойном 1968-м. Она называлась «Система вещей». Ее восприняли как еще один выпад против общества потребления, хотя никаких радикальных призывов там не содержалось — только критика. Бодрийяр со смесью отвращения и восхищения на лицеблуждал по мировому супермаркету, в который превратилась реальность. Его внимание привлекали зажигалки в виде раковин (купи и получишь маленький кусочек природы в кармане!). Мимикрия серийных дешевых вещей под эксклюзивные и дорогие (заплати всего $1 и станешь обладателем собственного произведения искусства!). В чем секрет обаяния старинного и диковинного? И почему оно так задирает цену вещи? Почему мы, не веря рекламе, все равно остаемся ее жертвами?

В «Системе вещей» появляется прославившее Бодрийяра понятие «симулякр». Переводится как «кажимость», «подобие» или «призрак». Симулякр это копия, лишенная оригинала. Старинный камень, оставленный для «историчности» в новой стене офисной башни. Или «природа», организованная вокруг бассейна в пятизвездочном отеле. Отныне каждый знак означает не что-то постоянное , но то, что от него требуется в данный момент. Каждый знак работает, только если отсылает нас к другому знаку и это длится до бесконечности.

Мы перестаем видеть реальность и погружаемся в гетто телевидения, рекламы, моды и потребления. В своей известной работе «Символический обмен и смерть» Бодрийяр констатирует полную победу знаков над фактами. Собственно, знак и становится единственным фактом. Жить в новой гиперреальности означает быть запертым в информационной клетке знаков, подвижных, как биржевые котировки. Реальность, как ее понимали прежде, исчезла. Все ценности стали сначала товарами, а потом уступили место чистой имитации, которая будет расти, пока не станет опаснее атомной войны.

И справа и слева у Бодрийяра настойчиво интересовались: а что, собственно, вы предлагаете? Но если он что и предлагал, то это сугубо индивидуальные усилия. Отказаться покупать и начать бескорыстно дарить. Играть в опасные непредсказуемые игры. Испытывать экстаз. Его книга «В тени молчаливого большинства» — диагноз контуженному обществу, ставшему «слепым пятном» и «черной дырой». Больше общество не реагирует ни на какие сигналы. Ему безразличны и власть, и ее противники. Общество «расторгнуто», не помнит своей судьбы, не имеет проекта и не производит никаких смыслов. Оно заворожено и перепугано бесконечным телевизионным зрелищем. В наше время безразличие — единственная форма самовыражения масс. Оно и есть их пассивный протест против власти симулякров.