Катрей решил либо увидеть сына, либо убедиться в его смерти и передать престол Идоменею. Он снарядил флот и взял курс на Родос. Однако родосцы подумали, что это очередная вылазка пиратов (флот прибыл ночью), и затеяли битву с пришельцами, бросая в них камни, как это делал Тал на Крите. В этой битве их предводитель Алтемен убил дротиком не узнанного им отца. Вскоре страшная истина открылась ему. Алтемен проклял сам себя и стал умолять небо покарать его. Боги охотно вняли мольбам, земля разверзлась, и Алтемен провалился в Аид, где он встретился со своим отцом и где судьей был его дед[14].

Царем Крита стал кузен Алтемена — Идоменей, будущий союзник Менелая в Троянской войне.

Смерть Катрея привела к неожиданным последствиям для всей Эгеиды, ставшим важнейшей вехой в мировой истории.

Название Критского моря нередко в то время распространялось на весь Эгейский бассейн. «Громада Иды и причудливый Пик Кофина, — пишет Дж. Пендлбери, влюбленный в Крит, — указывает путешественнику путь из Египта к якорной стоянке Доброй Гавани и к берегам Мессарской бухты. Цепь островов Родос, Карпатос, Касос дает пристанище кораблю, идущему от Анатолии, Кипра или Сирии, а треугольный холм Моди указывает путь к восточным гаваням. Белые горы, отмечающие расположение бухты Суда, видны от мыса Малеи. Вершина Дикты показывается на горизонте вскоре после того, как корабль покидает Южные Киклады, направляясь к гаваням Херсонеса или Милета или к закрытой бухте Спина-Лонга» (93, с. 29–30). Критяне очистили архипелаги от пиратов (35,1, 8) и утвердили себя хозяевами Запада, закрыв судоходство в Миртойском море. На Кифере и Эгилии они держали в постоянной готовности пиратские эскадры: эти острова расположены на одинаковом расстоянии между Критом и Малеей, а их высоты (соответственно 490 и 378 м) служат прекрасными наблюдательными пунктами и позволяют установить практически мгновенную сигнальную связь. Их «союзниками» были здесь бурные водовороты, образованные столкновением Средиземноморского течения, идущего от берегов Малой Азии и обходящего Крит с двух сторон, и Эгейского, приходящего сюда от Киклад. Бури и кораблекрушения у мыса Малея вошли в поговорку, а из Фукидида известно (35, IV, 53), что на Кифере еще во время Пелопоннесской войны спартанцы устроили заставу, чтобы оградить себя от пиратских нападений с юга и обеспечить безопасность судоходства между Грецией и Египтом. Геродот свидетельствует, что один из семи греческих мудрецов спартанец Хилон — «всегда ожидал с этого острова какого-нибудь нападения… С этого-то острова… корабли и войско держат в страхе лакедемонян» (10, VII, 235).

На Кикладах также повсюду были выстроены критские укрепления и оборудованы надежные гавани; главнейшей базой, преграждавшей путь финикийским пиратам, стал остров Наксос с прекрасным рейдом. «С широкой вершины наксосских гор можно обозреть более двадцати островов, а на востоке взор проникает до горной массы Азии», — пишет Э. Курциус (85, с. 502). Он лежал на основной морской трассе, соединявшей Крит с севером. Когда Минос отправился в Грецию, чтобы отомстить за сына, его корабли вели дельфины. В память об этом событии он учредил культ и святилище Аполлона Дельфийского (Дельфийского) в Крисейской долине Плистского ущелья близ источника Кассота, назвав это место Дельфами. Жрицами Дельфийского храма всегда должны были быть критянки. Их называли пифиями — в память о том, что именно здесь Аполлон сразил страшного дракона Пифона, чье смрадное дыхание помогало жрицам приводить себя в полубессознательное состояние, необходимое для общения с богами. Критяне учредили культ и святилище Аполлона на острове Делос (в те времена он носил имя Ортигия — Перепелиный), куда греки ежегодно с тех пор отправляли архифеории — священные посольства. Аполлон Эпибатерий (Мореходный) почитался на Крите как бог мореходов, и места, где ему поклонялись, могут многое сказать историку. Если соединить на карте древнейшие святилища этого бога с Критом, эти линии совпадут с наиболее оживленными морскими трассами — «тропами Аполлона». Эти тропы проложили для него дельфины. Ведут они и в западные моря. На западе Минос уверенно владеет Сицилией (критяне основали там город Миною), а на северо-востоке его брат Радамант посещает Беотию, где еще много веков спустя показывали его могилу. Судя по некоторым находкам в Сардинии, критские корабли навещали и этот остров.

«Власть над Грецией — власть над морем», — говорили греки, называвшие Эгейское море «Царь-морем». Морское могущество минойцев неумолимо подтачивалось временем. Обзаводятся флотами державы, чьи имена вчера пребывали в безвестности. Караваны с диковинными товарами Востока находят новые пути. Финикийцы не справляются с возросшим потоком восточных редкостей, и верблюды протаптывают тропы дальше к северу — в Малую Азию. На ее западном побережье процветают цивилизации карийцев, ликийцев, мисийцев. «Здесь впервые развилось греческое мореходство; здесь впоследствии сошлись мореходные племена со всех берегов, и каждое из них сообщало другому все, что ему было известно по мореплаванию и этнографии, все, что оно изведало на море, все сведения о судостроении» (85, с. 325).

В северо-западной части полуострова, там, где к морю спускается крутой хребет Ида — тезка Иды Критской, горные племена вытеснили критских поселенцев и основали собственное царство. Их называли дарданцами, это имя сохранилось до нашего времени в названии пролива. Своей колыбелью они называли Крит. Свой род онн вели от Дардана, сына Зевса и Электры. Свою новую столицу они называли Илионом в честь Ила — сына Дардана, или Троей в честь Троса, потомка Ила. Их царство простиралось от Геллеспонта до реки Каик, их власть признали все близлежащие острова, в том числе важнейшие из них — Тенедос и Лесбос, «где была главная пристань для грузовых судов, шедших с Хиоса, от Гереста и Малеи» (7, II, 1,2). Эти острова стали их форпостами, а их жители — пиратами. «То, что поэтические мифы рассказывают о похищении женщин дарданскими князьями, — рассуждает Э. Курциус, подтверждается, как достоверный исторический факт, египетскими памятниками, которые указывают на дарданцев, как на греческое племя, ранее других овладевшее морем; оно подтверждается и ранними сношениями дарданцев с финикиянами, употреблявшими их для заселения своих колоний, а также и названиями многочисленных береговых местностей, где мы встречаемся с именами Илиона и Трои…» (85, с. 57).

В юго-западной части Малой Азии жил другой «народ моря». Курциус пишет о нем: «…Вполне достоверно, что уже в четырнадцатом веке ликийцы были могущественным морским народом; они появляются в египетских памятниках наряду с дарданцами, и греки всегда считали их, как и дарданцев, народом родственным и равным себе по происхождению…» (85, с. 59). Ликийцы и дарданцы также считали себя родственниками, основываясь на общем критском происхождении. В переписке Эхнатона с царем Кипра ликийцы (лукки) упоминаются как народ пиратов, делавший набеги на Египет. Их могущество пошатнулось, когда Финикия подчинила Кипр и противолежащее побережье Малой Азии до горы Солимы. Со своих неприступных высот солимы, родственники финикийцев, могли обозревать все Ликийское море до самого Кипра.

Северо-западными соседями ликийцев были карийцы. «То был целый народ пиратов, закованных в медную броню; смело хозяйничали они в Архипелаге и опустошали, подобно средневековым норманнам, береговые земли. Но родина их была в Малой Азии, где они жили между фригийцами и писидами, покорили часть лелегов и были связаны будто бы общим вероисповеданием с ликийцами и мисийцами. Главное, что заимствовали у них европейцы, были изобретения по военному ремеслу, употребление щита (точнее, ручек для щитов вместо кожаных перевязей. — А. С.), гербов на щитах, медных шлемов с развевающимися перьями» (85, с. 37). Курциус берет на себя большую смелость, ограничивая родину карийцев Малой Азией. Этого не знали твердо сами карийцы. По словам Геродота, они отождествляли себя с лелегами, назывались термилами и были исконными жителями Крита и Архипелага, переселившимися в Малую Азию под натиском ионян и дорийцев и подготовившими почву для переселения остальных критян после падения Миносова царства. По другой версии, они «считают себя исконными жителями материка, утверждая, что всегда носили то же имя, что и теперь» (10, I, 171). Предполагают, что первоначально карийцы участвовали в морских походах на паях с финикийцами. Но если даже они, будучи обитателями Архипелага, и не совершали самостоятельных набегов на Египет, то в качестве экипажей кораблей Миноса — наверняка. Возможно, им же обязаны отчасти и ликийцы своим внезапно проявившимся добронравием: пиратские флоты финикийцев и карийцев принудили их обратиться к менее хлопотным занятиям, нежели морской разбой.