— Тогда ладно, — враз успокоилась Ольга.

Ёрш идею поддержал:

— Проведу с ними занятия по подрывному делу в полевых условиях!

Пуще других разнылся Макарыч:

— Ну, вот. А я хотел пригрузить их занятиями по оперативно-розыскной деятельности, а то выпуск не за горами, а у меня об эту тему ещё и конь не чесался.

— Потерпит твой конь, — сказал я. — Участие в такой операции станет для ребят настоящим военным университетом!

— Оно так, — сразу остыл Макарыч.

ОЛЬГА

«Что за свадьба без цветов? — пьянка и шабаш!» Так у Маши с Мишей и получилось, по Высоцкому: цветы на свадьбы были, — Мишка расстарался — а вот ни пьянкой, ни, тем более, шабашем, там и не пахло. И всё Спиридонова. Объявила, понимаете, свадьбу безалкогольной, и на том упёрлась. Да бог бы с ней, с выпивкой, — кому надо, всё равно ведь клюкнули втихаря — она ещё и от венчания отказалась! Дура! Ой, дура, такую красоту по боку пустила. Короче, не свадьба у них получилась, а заседание смешанной партячейки, я так думаю.

Когда расходились, я толкнула Мишку в бок:

— Не забудь перед молодой женой в попаданстве покаяться.

— Сам разберусь! — Зло так ответил, неласково. Оно и понятно: он-то с нами втихаря не клюкал…

МИХАИЛ

Я без Ведьминых подначек собирался всё рассказать Маше, только не мог решить: ДО или ПОСЛЕ? Решил после. И вот лежим мы такие все из себя умиротворённые, Машина голова на моём плече, а я с духом собираюсь. Наконец собрался…

Дослушивала Маша, уже наполовину от меня отвернувшись. Когда я замолк, встала и молча вышла из комнаты. Я полежал, полежал, и за ней. Вижу, стоит у окна в одной сорочке, только плечи платком прикрыла. И до того стало мне себя жаль, что подошёл я к ней и обнял за плечи, осторожно так обнял. А она сразу погрузилась в мои объятия и говорит:

— Хорошо, что ты мне раньше не открылся. Я бы тогда нипочём за тебя не вышла.

За завтраком — Маша приготовила. Встала пораньше и приготовила! — обсуждали подготовку к Всероссийскому Сельскому Сходу и ход выборов в Учредительное собрание.

— Кому в голову пришла идея собрать крестьян в Москве, тебе или Чернову? — спросил я.

— Мне, — призналась Маша. — Понимаешь, Мишкин…

— Предупреждаю! Это дурацкое прозвище терплю только из её уст, кого другого пристрелю сразу!

— … слова «Петроград» и «Сход» в моём представлении не гармонируют друг с другом.

— И правильно: не гармонируют! И нечего вздыхать.

— Я не потому вздыхаю…

— А по чему? По «учредилке»? Так там тоже вроде всё в порядке.

— Порядок меня, Мишкин, и пугает, — призналась Маша. — Тут порядок, там порядок, уж больно всё гладко, в жизни так не бывает…

Сглазили, Мария Александровна! С утра Генштаб, Ставка, ГПУ, правительство — все на ушах стоят! Бунт на кораблях, бунт в частях — анархисты взбунтовали армию и флот. Не всю армию, и не весь флот — лишь малую толику, но перед германским наступлением даже взбунтовавшаяся рота представляется гранатой без чеки посреди порохового погреба, а тут ротой не обошлось.

Ближе к полудню стали известны подробности. Товарищи анархисты обвинили большевиков в отступничестве и призвали войска к неповиновению. Среди военных комиссаров всех рангов изначально было немало анархистов. ГПУ начало их потихоньку заменять большевиками и эсерами, но довести дело до конца не успело — теперь огребаем по полной программе! Эпицентр анархистского взрыва пришёлся — и почему я не удивлён? — на части, обороняющие Моонзундский архипелаг. Может, вражья разведка постаралась? Разберёмся, со всеми разберёмся и каждому воздадим по заслугам его!

В здании правительства мой кабинет находился рядом с кабинетом Ленина. Только что там завершилось экстренное заседание правительства. Было решено: выступление анархистов подавить в кратчайшие сроки, жёстко, но без лишней крови — какие-никакие, но свои. Я только что вернулся в свой кабинет и успел переговорить с Брусиловым. Главкомверх сказал, что в сопровождении Духонина немедленно отбывает в Ставку. Потом позвонила Маша.

— Только что говорила с Кропоткиным. Он согласился написать воззвание, в котором призовёт анархистов в войсках и на флоте прекратить бузу.

— Как тебе это удалось? — восхитился я.

— Ты про Кропоткина? Не спрашивай — сама не понимаю!

— Ты у меня умница! — я чуть не поцеловал телефонную трубку.

На том конце примолкли, потом Маша сказала:

— Ладно, Мишкин, у тебя куча дел, да и мне надо успеть, пока Кропоткин пишет воззвание, переговорить с парой-тройкой известных анархистов — нам их подписи тоже не помешают.

Не успел дать отбой, как телефон зазвонил снова. В трубке звучал голос Васича:

— Мне только что звонил Колчак, просил «Аврору», хочет идти на ней на острова.

Я задумался, потом посоветовал:

— Так дай!

— Я уже дал, — ответил Васич.

— А мне тогда чего звонишь? — возмутился я.

— Для порядка.

Только положил трубку — вошёл секретарь.

— Михаил Макарович, в приёмной сидит полковник Ерандаков. Говорит, что пришёл по срочному делу.

— Проси!

Полковник вошёл, держа в руке папку для доклада, присел на краешек указанного мной стула.

— Что за срочность, Василий Андреевич? — спросил я. — Почему не обратились к своему непосредственному начальнику генералу Духонину?

— Генерал Духонин отбыл в Ставку, — пряча глаза, ответил полковник, — а дело действительно очень срочное.

Понятно! Решил обратиться на самый верх, минуя инстанции и чихая на субординацию. Интересно, какое дело может того стоить?

— Слушаю вас, — довольно сухо произнёс я.

К концу доклада сухость мою как рукой сняло. Я схватил телефонную трубку и попросил соединить меня со штабом Красной Гвардии. Васич по счастью оказался на месте.

— Ты уже отправил «Аврору»? — спросил я.

— Сейчас узнаю, — ответил Васич. Через минуту доложил: — Стоит у Адмиралтейской набережной.

— Ты можешь её задержать до прибытия моего человека?

— Постараюсь, — лаконично ответил Васич.

— Постарайся. Дело очень срочное.

Положив трубку, я пододвинул к себе чистый лист бумаги и набросал короткую записку, которую передал Ерандакову.

— Быстро на Адмиралтейскую набережную, Василий Андреевич. Там стоит крейсер «Аврора». Подниметесь на борт и передадите записку морскому министру. Вместе с Колчаком пойдёте на Моонзунд.

***

Крейсер морскому министру понравился. Блестит, как императорская яхта. Экипаж вышколен. Однако взгляды у моряков независимые. Значит, служат не за страх, а за совесть. «Ладно, посмотрим, чего они стоят в походе».

Колчак стоял на крыле и недоумевал: «Пора отваливать, чего они медлят?» Сзади раздались шаги. Колчак повернулся, это был командир корабля кавторанг Стриженов.

— Что-то случилось? — спросил адмирал.

— Радио с берега, — доложил Стриженов. — Помощник председателя правительства просит дождаться и принять на борт его порученца. Какие будут указания, товарищ вице-адмирал?

Колчак пожал плечами.

— Жехорскому отказывать негоже, будем ждать.

Как только Ерандаков поднялся на борт, стали убирать трап, с мостика пошли команды на отшвартовку. Колчака полковник нашёл там же, на крыле ходового мостика. Прочитав записку, адмирал предложил: — Пройдёмте в каюту, доклад приму там.

**

Бронепоезд «Товарищ» мчался в сторону фронта. Перед станцией «Узловая» его остановил казачий разъезд.

— Кто тут Верховный комиссар Дзержинский? — спросил урядник.

— Я! — Феликс Эдмундович спрыгнул с подножки.

Урядник наклонился, вручил пакет, козырнул и разъезд ускакал в степь.