Нэт Куган со значком полицейского в руке поймал его у двери.

— Мистер Хендин?

Фред взглянул на значок.

— Я уже внес пожертвование в конторе.

Его полуулыбка не предполагала сарказма.

— Я не продаю билеты на полицейский бал, — вежливо возразил Нэт, быстро оценивая взглядом стоящего перед ним мужчину. Ближе к сорока, подумал он. В роду есть норвежцы или шведы. Мужчина был не выше среднего роста, с сильными руками и шеей, взлохмаченные светлые волосы нуждались в стрижке. Он был одет в хлопчатобумажные штаны и мокрую от пота футболку.

Хендин вставил ключ в замок.

— Входите.

Он двигался и говорил неторопливо, как будто тщательно продумывал все, что делал.

Комната, в которую они вошли, напомнила Нэту о первом доме, который он купил, когда они с Деб поженились. Он состоял, по существу, из маленьких комнат, но планировка была компактной и это всегда нравилось ему.

Похоже, что гостиная Фреда Хендина была обставлена по каталогу. Диван, обитый под кожу, и соответствующее ему кресло, полированные под орех столы, кофейный столик, букет из искусственных цветов, на полу бежевый ковер, аккуратные бежевые короткие шторы, не доходящие до подоконника.

Явно дорогой музыкальный центр на прекрасной подставке из вишневого дерева казался не на месте. Он состоял из сорокадюймового телевизора, видеомагнитофона и стереосистемы с проигрывателем компакт-дисков. На полках стояли видеокассеты. Нэт беззастенчиво исследовал их и присвистнул.

— У вас великолепная коллекция классических фильмов, — сказал он. Потом просмотрел кассеты и компакт-диски. — Вы, должно быть, любите музыку сороковых и пятидесятых. Мы с женой тоже сходим по ней с ума.

— Патефонная музыка, — заметил Хендин. — Я собираю ее годами.

На верхних полках стояло с полдюжины деревянных моделей парусников.

— Если я чересчур нахален, так и скажите, — сказал Нэт, подтягиваясь и осторожно доставая искусно вырезанную шхуну. — Вы делали это?

— Угу. Я вырезаю, когда слушаю музыку. Хорошее хобби. И расслабляет. А что делаете вы, когда слушаете музыку?

Нэт поставил на место шхуну и повернулся к Хендину.

— Иногда я что-нибудь чиню в доме или вожусь с машиной. Если нет детей и у нас есть настроение, мы с женой танцуем.

— Вы угодили в точку. У меня две левые ноги. Я буду пиво. Хотите? Или содовую?

— Нет, спасибо.

Нэт смотрел, как спина хозяина исчезла в дверном проеме. Интересный малый, подумал он и снова посмотрел на полки, оценивая прекрасно вырезанные модели. Он настоящий мастер, подумал Нэт. Как-то он не мог представить себе вместе этого мужчину и Тину.

Хендин вернулся с банкой пива и содовой.

— Это, если вы передумаете, — заметил он, ставя содовую перед Нэтом. — Все в порядке. А что вы хотели?

— Так, рутина. Может быть, вы слышали или читали о смерти Вивиан Карпентер Ковей?

Глаза Хендина сузились.

— А в прошлом году Скотт Ковей был с моей девушкой и вы хотите узнать, связан ли он еще с ней.

Нэт пожал плечами.

— Вы не теряете даром времени, мистер Хендин.

— Фред.

— О’кей, Фред.

— Тина и я собирались пожениться. Мы начали встречаться в начале прошлого лета, а потом появился Ковей. Хорошо говорил всякие любезности. Я предупреждал Тину, что она зря тратит время, но, послушайте, вы же видели парня. Он плел ей такое, что вы бы не поверили. К сожалению, она поверила.

— Как вы отнеслись к этому?

— Плохо. Забавно, но Тину жаль. Она совсем не так жестка, как выглядит и говорит.

Да, она жесткая, подумал Нэт.

— Все вышло, как я предполагал, — продолжал Хендин. — Ковей сыграл сцену исчезновения в конце лета.

— И Тина вернулась к вам.

Хендин улыбнулся.

— Это мне бы понравилось. Она разозлилась. Я пришел к ней, когда она работала официанткой, и сказал, что знаю об отъезде Ковея и думаю, что он паразит. Она велела мне не растрачивать попусту свою жалость.

— Значит, она еще встречалась с ним? — быстро спросил Нэт.

— Ничего подобного. Это значит, что она не собиралась испытывать ко мне благодарность. Мы встретились раз или два зимой. Она крутила с другими парнями. Потом весной она наконец решила, что я не так уж плох.

— Она говорила вам, что встречалась со Скоттом Ковеем, когда он переехал сюда?

Лоб Хендина покрылся морщинами.

— Не прямо. Она сказала мне пару недель назад. Вы поймите, Тина не из тех, кто позволит кому-нибудь уйти от нее. Она очень переживала и ей пришлось выговорить все это.

Он показал на комнату:

— Видите эту комнату, этот дом? Он принадлежал моей матери. Я переехал сюда пару лет назад после ее смерти.

Хендин сделал большой глоток пива.

— Когда Тина и я начали разговоры о женитьбе, она сказала, что ни в коем случае не будет жить со всем этим хламом. Она права. Я просто еще не удосужился поменять что-нибудь кроме стеллажей и расставил свои фильмы и кассеты. Тине хочется дом побольше. Мы ищем что-нибудь особенное. «Особо выдающееся». Но что я имею в виду, Тина говорит откровенно.

Нэт посмотрел записи.

— Тина живет в Ярмуте.

— Угу. Сразу за городской чертой, в паре минут отсюда. Нам удобно.

— Почему она бросила работу в «Даниэль-Вебстер-Инн» и переехала на работу в Чэтхэм? Это добрые сорок минут дороги при летнем движении.

— Ей нравилась «Вейсайд-Инн». Удобнее часы работы. Хорошие чаевые. Послушайте, Куган, не трогайте Тину.

Хендин поставил пиво и поднялся. Он явно не собирался больше обсуждать Тину.

Нэт поглубже уселся на стуле и почувствовал затылком острые края сломанного пластика.

— Тогда, конечно, вы совершенно не придаете значения визиту Тины к Скотту Ковею, когда его жена еще считалась пропавшей.

Точное попадание, подумал Нэт, наблюдая, как мрачнеет лицо Хендина. Слабый румянец окрасил кожу, подчеркнув выдающиеся скулы.

— Мне кажется, что мы достаточно поговорили, — произнес он невыразительным голосом.

Был необыкновенно приятный день. Как иногда случалось, по какой-то совершенно необъяснимой причине у Фоби был короткий период ясного сознания.

Она спросила о детях и Генри быстро организовал общий телефонный разговор. Разговаривая по междугородней связи, он слышал радость в голосах Ричарда и Джоан, когда они говорили с матерью. В течение нескольких минут шел настоящий разговор.

Потом она спросила:

— А как…

Генри понял паузу. Фоби вспоминала имена внуков. Он быстро подсказал ей.

— Я помню, — теперь голос Фоби звучал раздраженно. — По крайней мере, ты не начал говорить «Помнишь…».

Ее вздох был сердитым упреком.

— Папа, — Джоан чуть не плакала.

— Все хорошо, — успокоил он дочь.

Щелчок показал, что Фоби повесила трубку. Чудесные минуты временного облегчения, по-видимому, закончились. Генри остался у телефона, чтобы сказать детям об открытии дома для престарелых первого сентября.

— Сделай это для нее, — твердо сказал Ричард. — Мы приедем и останемся на день Труда.

— И мы тоже, — подхватила Джоан.

— Вы хорошие дети, — сказал. Генри, борясь со спазмом в горле.

— Мне хочется побыть с кем-то, кто еще думает обо мне как о ребенке, — поведала ему дочь с озабоченностью в голосе.

— Увидимся через пару недель, папа, — пообещал Ричард. — Отключаемся.

Генри был у телефона в спальне, Фоби в своем старом кабинете. Теперь Генри поспешил в холл, тревога, что Фоби в долю секунды может уйти, никогда не покидала его. Он нашел ее за столом, где она провела так много плодотворных часов, занимаясь творчеством.

Нижний ящик, в котором раньше лежали папки Фоби был открыт. Фоби смотрела в него.

Она обернулась, заслышав шаги мужа.

— Мои записи, — она указала на пустой ящик. — Где они?

Даже сейчас он не мог обманывать ее.

— Я одолжил их жене Адама. Она хочет использовать их для книги, которую пишет. Она сошлется на тебя, Фоби.

— Жене Адама, — раздражение сменилось озабоченностью.