И вот в конце 1939 года я под Брестом. Прибывают предназначавшиеся для укомплектования дивизии до плата военного времени новобранцы. Из окружных складов част получают вооружение, боеприпасы, обмундирование (в том числе валяные сапоги и полушубки), лыжи, продовольствие.

В декабре 1939 года стояли сильные морозы. Они поставили в очень тяжелое положение те части дивизии, которые размещались в землянках. Однако самым трудным оказалась о г правка дивизии по железной дороге. Сказалась малая пропускная способность железных дорог Западной Белоруссии: больше четырех-пяти эшелонов в сутки вытолкнуть не удавалось.

И как раз во время отправки эшелонов я попал в автомобильную катастрофу. На узком обледенелом шоссе около Жабинки автомобиль занесло - на большой скорости он врезался в дерево. Шофер и я получили повреждения и в бессознательном состоянии были доставлены в госпиталь. Госпиталь находился в южной части Брестской крепости, на острове, в двух-трех сотнях шагов от немецких пограничных постов.

К счастью, полученные мною травмы оказались неопасными. Через неделю я с забинтованной головой и с рукой на перевязи у же отправлял из Бреста последние эшелоны, а затем пассажирским поездом сам выехал в Ленинград, в штаб Северо-Западного фронта. С поезда сошел морозным январским вечером. Город был затемнен, и, хотя я знал, где находится штаб фронта, тем не менее без сопровождающего мне было бы трудно добраться до него.

Представившись и доложив о цели своего приезда начальнику штаба фронта комкору И. В. Смородинову, одному из крупных в то время военных деятелей, я попросил ознакомить меня с обстановкой и позволить мне два-три дня поработать под его руководством. Иван Васильевич Смородинов был назначен на этот пост с должности заместителя начальника Генерального штаба. Работал он, как мне рассказали, не менее двадцати часов в сутки, и поэтому выглядел очень усталым.

Выслушав мою просьбу, Смородинов с нескрываемым раздражением сказал:

- С обстановкой вас ознакомят в оперативном управлении. А в штабе фронта, на мой взгляд, вам делать нечего. Осмотритесь немного и поезжайте в войска.

В тот же вечер мне пришлось еще раз быть у Смородинова. В эго время к нему зашел возвращавшийся из войск командующий фронтом командарм 1 ранга Семен Константинович Тимошенко. Лицо его было опалено морозом. Однако он, как всегда, был бодр и жизнерадостен

Смородинов представил меня командующему.

- Как видно, на фронт съезжается все начальство Белорусского округа, пошутил Тимошенко. - Вслед за Ковалевым и Чуйковым потянулся и штаб...

Осведомившись о цели моего приезда, командующий сам кратко ознакомил меня с ходом боевых действий и в заключение сказал:

- Таких темпов, какими обычно "наступают" на академических играх, здесь вы не увидите. Прогрызать укрепрайоны зимой, во время сильных морозов, более чем трудно. Успехи в иные дни измеряются не километрами, а метрами. История еще не знала таких войн, и ни одна армия, кроме нашей, на наступление в подобных условиях не способна Однако надо признаться, что и мы к такого рода войне слабо готовили войска. Приходится доучивать их на фронте. Вот вы привезли из округа дивизию. А участвовала ли она хоть раз в учениях по прорыву укрепрайона? Некоторые командиры предпочитали зимой, в сильные морозы, не проводить занятий в поле, чтобы, чего доброго, не обморозить бойцов... И я согласен с Иваном Васильевичем: изучать опыт войны вы должны в войсках. После этой беседы с командующим начальник оперативного управления штаба фронта, мой товарищ по академии, комдив В. М. Злобин ознакомил меня с обстановкой по карте, рассказал, как организована работа управления, и тоже добавил, что моя командировка на фронт будет оправдана только в том случае, если я проведу ее в войсках.

- У нас в штабе фронта при медленном продвижении войск вперед ценного опыта вы не получите, - сказал он.

В оперативном управлении оказались и другие мои товарищи по Академии Генерального штаба - полковники З. Я. Рудаков и В. Я. Семенов. Они детально ознакомили меня с работой командиров управления. С их же помощью я получил возможность нормально отдохнуть и утром уехал сопровождать 8-ю дивизию. Она сосредоточивалась на Карельском перешейке и должна была действовать в первом эшелоне.

Несколько дней я провел в полках, а затем перебрался в штаб 13-й армии. Начальником штаба этой армии был комбриг Владимир Сергеевич Галушкевич.

Владимир Сергеевич очень гордился тем, что и он, и командующий армией в прошлом артиллеристы.

- Вот ты сам убедишься, - говорил мне Галушкевич, - что при прорыве укрепрайона главное - это артиллерия...

В течение почти двух недель я изучал, как штабы соединений и штаб армии терпеливо и настойчиво ведут разведку вражеского укрепрайона, а затем наносят сокрушительный удар по его дотам. Мне довелось также несколько раз выезжать с работниками штаба армии, а однажды и с командующим в войска первой линии.

Во время этих выездок я не раз вспоминал С. К Тимошенко, который справедливо упрощал нас в том, что из боязни обморозить солдат и командиров мы плохо готовили их для ведения боя в зимних условиях. А морозы в тот год достигали на Карельском перешейке 45 градусов.

В феврале закончилась моя командировка, и я возвратился в Минск, где, к своему удивлению, на посту начальника штаба округа опять встретил комкора Пуркаева, а комдива Климовских - в должности его заместителя.

Первые дни по возвращении и штаб округа я посвятил подготовке отчета о своей поездке, а затем прочел несколько докладов о советско-финляндской войне для командиров штаба и работников Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии. Я видел все своими глазами и старался нарисовать правдивую картину тех нечеловеческих условий, в которых наши героические войска вели борьбу на Карельском перешейке, с каждым днем приближая победу над агрессивными силами, развязавшими войну...

Обычно мой рабочий день в штабе начинался с утреннего доклада своему начальнику - комкору Пуркаеву. И почти каждый раз, посещая его, я думал: почему он так быстро вернулся из Германии? Однако спросить об этом самого Пуркаева не решался. И вдруг однажды после моего очередного утреннего доклада Пуркаеву этот щепетильный вопрос поднял Климовских:

- Максим Алексеевич, мне кажется, было бы весьма полезно, если бы вы рассказали нам о своей деятельности в Германии в качестве военного атташе.

- Давно собираюсь, - охотно отозвался Пуркаев. - Рассказать есть о чем, наблюдений много. Вот только нужно найти для этого время... Впрочем, вас, вероятно, интересует прежде всего причина моего быстрого возвращения?

И, не дожидаясь нашего ответа, Максим Алексеевич перешел к сути дела:

- Приняли меня в Германии внешне весьма благожелательно. Вскоре после приезда туда я был приглашен на один прием и представлен Гитлеру. Затем мне было разрешено присутствовать на войсковых учениях и посещать воинские части (правда, в сопровождении офицера генерального штаба). Я немедленно воспользовался этим. побывал в одном пехотном полку. А несколько дней спустя мне показали даже подземный командный пункт, якобы подготовленный на случай войны для генерального штаба. Легко было понять, для чего все это делается: меня хотели убедить, что у немецкого командования нет секретов от нас. Расчет был прост: они хотели усыпить нашу бдительность. Но потом моим "доброжелателям" стало ясно, что обмануть нас трудно. И сразу все изменилось. При встречах со мной они улыбались все реже и реже. Потом, как бы вскользь, выразили удивление, почему это я, потенциальный начальник штаба фронта, занимаю скромный пост военного атташе. Постепенно меня стали "забывать" приглашать на учения или присылали за мной своего представителя так поздно, что ехать было уже бесцельно. А то вдруг по пути в район учений внезапно портилась машина, на которой я ехал. Словом, мне всячески давали понять, что в качестве военного представителя Советского Союза я для них нежелателен. И, так как у немецкого правительства не было оснований заявить об этим нашему правительству, начались провокации: меня старались как-то скомпрометировать.