— И этим занимался Военный совет? — спросил я.

— Что вы? — многозначительно подмигнул мне собеседник, усаживаясь в кресло и приглашая сесть меня. Расстегнул  ворот мундира. Закатил вверх длинные рукава. — Вот для этого я и устроил привал, чтобы встретиться с вами и кое-что рассказать. К тому же моя Вера раскисла в пути. Не выносит автомобильной езды. Я специально отпросился на три дня — забрать ее домой. Вот там с ней возится ваш врач.

Я подошел к полураскрытой двери спальни. Издали поздоровался с Верой Константиновной. В дорожном платье, с компрессом на голове, виновато улыбающаяся, она лежала на широком диване, протянув руку врачу. Как всегда, на ее бледных, худых щеках выделялись две привлекательные ямочки.

— Так вот, — продолжал комкор. — Садитесь, буду рассказывать. Прежде всего, Военный совет подбил итоги осенним маневрам. Якир провел их блестяще. Эти маневры имели не только военный, но и политический аспект. Политический даже больше, чем военный. Кое-кто и сейчас пишет за границей, что мы «колосс на глиняных ногах», что наша армия рассыплется от первого удара. После подписания пакта о взаимной помощи французы послали к нам своих генштабистов — пехотинцев, артиллеристов, летчиков. Танкист Легуэст попал к вам. На всех банкетах он превозносил наши танковые войска. Говорит, что научился многому в Красной Армии. В тон ему выступали генералы Луазо, Крейчи. Их ошеломили наши воздушные силы, наши десантные войска, наши танковые соединения, наши авиационные и танковые заводы. Итальянцы больше молчали, верно, думали над тезисами будущего доклада своему берлинскому хозяину. И это неплохо. Может, охладит пыл бешеного фюрера. О коннице наши союзники сказали: «Эффектно, но коню трудно устоять против самолета и танка». И я с ними согласен.

Туровский, разгорячась, взъерошил шевелюру, и я вновь увидел пред собой того неутомимого планировщика метких ударов по врагу, каким я его знал прежде.

— Обо всем этом говорилось на Военном совете. И здорово — впервые нарком собрал вокруг себя полководцев. Выслушал их, советовался с ними. Отмечаю — определяются две линии. Линия Тухачевского, требующего усиления механизации войск, и линия Буденного, возлагающего все надежды на конницу. Я, и не только я, хотя и провел всю гражданскую войну в кавалерии, за Тухачевского. Все члены Военного совета пели дифирамбы Якиру за маневры, конечно...

Из свойственной ему скромности Туровский о себе не сказал ни слова. А мы все знали — над подготовкой Киевских маневров потрудился и он немало.

— Там, на Военном совете, мы окончательно услышали, что Якир остается в Киеве. Помните, сразу после маневров говорили, что его забирают в Москву — не то на пост начальника Военно-воздушных сил, не то на пост начальника Генерального штаба. Есть слух, что сыграло решающую роль слово ЦК Украины — Коссиор и Постышев просили не трогать Якира. Да и он сам сказал Сталину, что не стремится к повышению...

— А тост Ворошилова в 1934 году помните? — перебил я рассказчика.

— Меня там не было, но что-то слышал.

— После осенних маневров 1934 года, — напомнил я комкору, — Ворошилов на банкете в киевском ресторане «Динамо» поднял бокал: «За вождя Красной Армии Иону Якира. Он плоть от плоти, кость от кости рабочих и крестьян». Это было в присутствии Коссиора и Кагановича, в присутствии турецкой военной делегации и ее главы — Фехретдина-паши. Нас всех поразил этот тост. Ведь вождь Красной Армии у нас считается один — Ворошилов...

— Что ж? Клим любит Якира. И не скрывает этого. Да, — продолжал интересный рассказ комкор, — Военный совет оценил не только прошлое. Он заглянул и в будущее. Много говорилось о путях развития Красной Армии. О гитлеровской угрозе. О нашей военной доктрине. О кадрах. О нашей военной теории. Об уставах. Мы все знаем немецкую теорию Зольдана о профессиональных армиях, английскую Фуллера, считающего, что будущее принадлежит танкам, итальянскую Дуэ, утверждающую, что войну можно выиграть одной авиацией. В каждой есть зерно истины. А мы создаем свою — интегральную ленинскую теорию. В ней отводится заслуженное место массовой пехоте, авиации, механизированным войскам. Кстати, Военный совет решил создать новый Полевой устав. И проекты нового устава поручено представить трем товарищам, каждому — свой. Эти товарищи — Тухачевский, Мерецков и я.

Это сообщение еще раз подтвердило тот факт, что бывший начальник штаба червонного казачества пользуется все большим и большим доверием высшего военного руководства. Его путь большевика и солдата имел свои особенности. Черниговский гимназист, большевик с 1912 года, он в 1914 году попадает в ссылку. В 1918 году командир Сербского красногвардейского отряда. Затем идет в начальники  штаба в червонное казачество к своему другу детства Виталию Примакову. В 1924 году он начальник кавалерийской школы в Ленинграде. В 1927 году энергично борется с оппозицией. После этого назначается командиром дивизии в Ленинграде, затем командиром корпуса в Куйбышев, в Киев. У него были большие заслуги, которые нельзя было обойти, и очевидная для всех преданность, которую нельзя было не заметить. С 1935 года Туровский заместитель командующего войсками округа.

— Теперь вот что, — продолжал комкор. — Передаю вам распоряжение Бороды. Дубовой просит вас не засиживаться здесь. В связи с новыми решениями Военного совета округ должен сформировать несколько новых танковых частей. Эту работу командующий возлагает на вас. Закругляйтесь, мы вас ждем в Харькове. С формированиями мороки будет много. И от этого вам не отбояриться, как от штаба танкового корпуса. Правда, Халепский почему-то против вас. Помните, летом он заскочил на Холодную гору — на ваши летние квартиры. Нашел на складе несколько заржавелых подшипников. Полетел к Дубовому и в пене доказывал ему, что командир полка не на месте. А Дубовой, усмехнувшись, ответил ему: «Чтоб судить, на месте ли командир, вам следовало бы съездить в Чугуев, полазить по танкодрому, полигону, а не копаться в складах запасных частей». Не дрейфьте, мы вас в обиду не дадим...

Да, во всем шел мне навстречу командующий Иван Дубовой — друг и соратник Якира по гражданской войне. В лице его помощника Семена Туровского и замначпуокра Николая Савко я имел старых друзей по червонному казачеству.

— Я не Виталий, — продолжал Туровский, — он до сих пор дуется на вас за «Золотую Липу». Хотя вы в ней и меня поддели. Неужели в работе я выгляжу таким чудаком? Вы даже не соизволили подарить мне книгу. Я ее прочел в салон-вагоне Якира. Хотя Якир и говорит, что я в книге, как живой... Это вас выручает. Кому-кому, а Ионе Эммануиловичу поверить можно.

— Что ж? — ответил я. — Кое в чем Виталий прав. Хотя многие утверждают, что это был удар примаковской шпаги по воздуху. Но, кроме шпаги Примакова, были еще сабли червонных казаков. А они в Стрыйском рейде, как и в прежних, действовали отлично.

— Ну и получили по носу, — рассмеялся Туровский, очищая мандарин.

На пороге спальни показался врач. 

— Больная в порядке и вполне транспортабельна. Желаю счастливого пути.

— Проводите нас, — попросил комкор. — В дороге от Сухуми до Гагры я замучился с Верой. Может, вместе мы ее отвлечем.

Мы поехали. Но и теперь наши разговоры не очень-то помогли Вере Константиновне. В Сочи Туровский повел нас не на вокзал, а в сторону от него. На путях стоял ожидавший его салон-вагон.

— При царе нас возили в столыпинских вагонах, с решетками, — сказал комкор, — а при Советах в этих вагонах. Заходите.

Увы! Одному из авторов нового Полевого устава не пришло тогда в голову, что столыпинские вагоны не были еще сданы в архив...

— А вы такого писателя — Авдеенко знаете? — спросил уже в вагоне Туровский.

— Автор книги «Я люблю», — ответил я, — книгу читал, а писателя не знаю.

— А я книги не читал, зато автора слышал. На сессии ЦИКа. Разве можно так выступать? До того угодничал перед Сталиным, что тошно стало. Поверьте — это не нужно ни партии, ни Сталину, ни нам с вами. Это нужно лишь подхалимам. Выслуживаются... Поверьте, я чту и уважаю нашего Генерального секретаря, как деятеля, как человека. Но — как бога?..