Кончив читать, Анисим увидел, что Нелли внимательно рассматривает фотографию жены Игоря.

— Ну, как? — спросил он.

— Смеется, а глаза злые.

— Это у нас снимать не умеют. Красивая.

— Губы хорошие, а глаза злые.

Спустя шесть месяцев Игорь писал:

«Ребята, поздравьте, я опять холост. Мы разошлись. Не спрашивайте, почему. Если вы услышите о женщине, которую зовут Нелли Брагина, помните, что она не имеет ко мне никакого отношения. Художник должен быть свободен. Лечу в Австралию. Ждите писем! Игорь».

Больше писем от Игоря не было. Несколько раз он приезжал на гастроли, но так случалось, что в это время Анисим Савельевич с ансамблем был в отъезде.

Годы шли. Дробинцевы жили спокойно и дружно. Выросли дети. Дочь Анечка, окончив университет, уехала с мужем на Дальний Восток. Сын Борис неожиданно бросил технологический институт и стал шофером такси. Нелли Кондратьевна работала главным бухгалтером обувного объединения. Она пополнела, но это была красивая полнота зрелой женщины. Анисим Савельевич изменился сильнее, стал сутулиться, поседел, но был силен, здоров, мастерство его окрепло. Несколько раз в рецензиях «Вечерней газеты» о нем появлялось несколько строчек.

Время летело, но слава Брагина, казалось, обгоняет его. Знатоки и любители музыки стояли в очередях, чтобы купить билеты на концерты Игоря Брагина. Газеты писали о нем взахлеб, называя его «золотой скрипкой». Он с триумфом объездил все страны света.

Как-то в музыкальных кругах Анисим Савельевич услышал, что Брагин женился не то на шведке, не то на англичанке.

Волнуясь, Анисим Савельевич говорил Нелли:

— Ну зачем он это?.. Она — чужой человек из чужой страны.

— Игорь такой, — задумчиво сказала Нелли. — Он хочет быть один и не может быть один.

Анисим, как когда-то давно, не понял, что это значит. И ничего не спросил. Он не любил лишних вопросов.

— Нет, ты посмотри, Нелюша, — размахивал Анисим Савельевич твердым изящным конвертом, — письмо от Игоря. Объявился! Сколько лет не подавал весточки!

Осторожно вскрыв конверт, Анисим Савельевич извлек оттуда блестящий кусок картона, испещренный мелкими буквами, и прочел: «Дорогой Аниська, прошу тебя прийти вместе с Нелли двадцать пятого сентября в Большой зал в 20.00 на мой юбилей. Шестой ряд, места 25–26».

— Видишь! — воскликнул Анисим Савельевич. — Он не забыл нас.

— Горя наш друг, — сказала Нелли. — Какой же подарок ему сделать? — задумалась она и вдруг сказала: — Хризантемы.

— Что? — не понял Анисим Савельевич. — Он же не девушка.

— Хризантемы — его любимые цветы.

— Вот ты помнишь, а я нет, — ласково посмотрел Анисим Савельевич. — А где купить? Сейчас сентябрь.

— Хризантемы цветут долго.

— Букет или корзину?

— Корзину. Пойдешь в цветочный магазин на площади, там большой выбор. Мы недавно купили для одной сотрудницы на свадьбу.

Выстояв в магазине очередь, Анисим Савельевич приблизился к прилавку.

— Что вы хотите? — приветливо спросила его высокая молоденькая продавщица. Голова ее на стройной, длинной шее сама казалась цветком.

— Корзину хризантем, большую. Жена сказала, что у вас покупали для невесты.

— Невест больше, чем хризантем, — улыбнулась девушка, — хризантем у нас нет.

И она отошла к другому покупателю.

Анисим Савельевич редко ходил в магазины, не вступал в споры с продавцами, он считал, что работники прилавка понимают в своем деле не меньше, чем они, музыканты, в своем. Но сейчас он отступил от своих правил и пошел к заведующему.

Заведующий, близорукий, большелобый, был очень похож на Бориса Яковлевича, самого доброго человека у них в ансамбле. Усадив Анисима Савельевича в низенькое кресло, из которого хотелось встать поскорее, он сказал: «Прошу вас, пожалуйста», — и при этом посмотрел на ручные часы.

Анисим Савельевич, как всегда, был немногословен:

— Я хотел бы купить у вас корзину цветов, большую. Она нужна мне двадцать пятого.

Заведующий приятно улыбнулся. Один из передних зубов у него был с золотой коронкой, так же как у Бориса.

— Двадцать пятого не могу. Завоз хризантем тридцатого. — И он поднялся с кресла.

Анисим Савельевич тоже хотел встать, но низенькое кресло не пустило его. И, должно быть, не только оттого, что он был взволнован, но и потому, что низенькое кресло раздражало его, он стал говорить запальчиво, резко и только постепенно пришел в себя.

— Нельзя, — говорил он, — нельзя, как вы можете?.. Я же не за колбасой или селедкой пришел. Без этого можно и обойтись! У вас — цветы, а цветы — это красота. Они нужны мне не для невест, их много, — не заметив, повторил он фразу продавщицы. — Двадцать пятого юбилей Игоря Брагина — великого скрипача. Его нельзя перенести ни на двадцать девятое, ни на тридцатое. Брагин и так откладывал празднование три года.

И, словно забыв о хризантемах, Анисим Савельевич сбивчиво стал говорить о Брагине, о музыке, о том, что они с Игорем Брагиным дружны больше тридцати лет и он не может, не имеет права прийти на концерт Брагина без хризантем, самых любимых цветов великого скрипача.

Заведующий смотрел на Анисима Савельевича и думал, что не знает Брагина, ему и телевизор некогда смотреть, план трещит, подводит садоводство, на носу косметический ремонт, лучшая продавщица уходит на пенсию, две молодых в декретном. И вдруг он подумал о том, есть ли среди его приятелей такие же, как этот не понимающий простых вещей пожилой человек.

— Сделаем, — тяжело вздохнул он, — как фамилия?

— Дробинцев, Анисим Савельевич.

— Будет, — что-то черкнул заведующий в своем блокноте. — Приходите двадцать пятого, перерыв от четырнадцати до пятнадцати.

— Спасибо, — сказал Анисим Савельевич, тяжело поднимаясь с низенького кресла.

До начала юбилея Брагина оставалось больше часа. Анисим Савельевич, стоя у зеркала, третий раз перевязывал галстук.

— Нелюша, пойди сюда, — позвал он Нелли Кондратьевну, и она вышла из соседней комнаты. На ней было домашнее платье и тапочки.

— Как же так?.. Что ты?.. Еще не одета, — удивился Анисим Савельевич.

— Я не пойду, Анися, мне нездоровится.

— Простудилась, у тебя температура? — встревожился Анисим Савельевич.

— Нет, просто я себя плохо чувствую.

— Как же так?.. Концерт Игоря, юбилей… Я понимаю, тебе нездоровится, но жаль.

— Дай я тебе повяжу галстук, — сказала Нелли Кондратьевна. И она так красиво вывязала галстук, как умела делать только она одна.

— Спасибо, — сказал Анисим Савельевич, — значит, не сможешь?

— Хризантемы уже там? — спросила Нелли Кондратьевна.

— Да, корзину отвезли к администратору, а потом поднимут наверх. Ну, пожалуй, пора идти. Я пойду, а ты отдыхай. Жаль, конечно.

Большой концертный зал был переполнен. Анисим Савельевич стоял с правой стороны концертной эстрады, в углублении, изредка поглядывая на свою корзину с хризантемами. Вокруг толпились люди с букетами цветов. Двое молодых людей, высокий и маленький, болтали о каких-то пустяках. Время от времени маленький спрашивал высокого:

— Где же наша корзина?

— Не дергайся, принесут.

Вглядываясь в зал, Анисим Савельевич находил знакомых музыкантов, но большинства слушателей он, конечно, не знал.

Все держали в руках программки, и только у одной женщины, в первом ряду, не было ничего. Эта молодая красивая женщина с неподвижным фарфоровым лицом была одета и причесана так же, как остальные, но было в ней что-то чужое, и Анисим Савельевич понял, что это иностранная жена Игоря.

Оркестр кончил настраивать инструменты. Дирижер занял свое место, зазвучала фантазия Чайковского. Анисим Савельевич слушал ее рассеянно. Когда эта увертюра к концерту окончилась, дирижер поднял оркестр, раскланялся с публикой и ушел. Наступила пауза. Анисиму Савельевичу она показалась бесконечно долгой.

Оркестранты отодвинули на несколько шагов назад первые ряды стульев, маленькая флейта, тромбоны, арфа ушли. Анисим Савельевич ждал Игоря. Наконец-то он появился на эстраде, за ним шел дирижер. Игорь шел легко и быстро, как всегда, высоко подняв голову. Оркестранты, встав с мест, постукивали смычками по струнам, зал разразился аплодисментами.