На четвертом курсе Игоря исключили из консерватории. Можно подумать, что он сам хотел этого. Он демонстративно не посещал занятия по общественным наукам, считая, что они не нужны музыканту. Исключение Брагина поразило всю консерваторию. Некоторые профессора защищали Игоря, считая эту меру слишком жестокой. Брагин — будущее музыкальной культуры. Но им ничего не удалось сделать.

Пока Игорю разрешили жить в общежитии. Целыми днями он сидел на койке, низко опустив голову. Когда пришел Анисим, Игорь посмотрел на него и сказал:

— Жалеть пришел? Не нуждаюсь.

Анисим молчал.

— Уходи! — вскочил на ноги Игорь. — Никто мне не нужен, не пропаду. В джаз пойду, в пивной играть буду.

Анисим пошел в партком.

Секретарь парткома Дорошенко, аккуратно одетый и гладко причесанный молодой человек, указал Анисиму на стул против своего стола, и Анисим сел на краешек стула.

— Я насчет Брагина, — начал Анисим, но Дорошенко перебил его:

— Знаю, все решено.

Анисим будто не заметил этих слов и стал говорить, почему Игоря нельзя исключать из консерватории, хотя он заслуживает серьезного взыскания.

— Все? — спросил Дорошенко, когда Анисим кончил говорить.

— Все.

— Брагин дружок твой?

— С первого курса.

Дорошенко встал и начал ходить вдоль стола, разъясняя, что дружба должна основываться на идейной близости, и Анисиму, молодому кандидату в члены нашей партии, нужно почитать, как дружили классики марксизма. Он еще сказал, что во время обострившейся классовой борьбы нельзя давать никакой лазейки чуждым элементам. Он говорил долго, но Анисим не слушал его.

Спустя неделю Анисим пошел на прием к первому секретарю райкома. Он решился на этот шаг лишь после того, как вспомнил слова отца: «Если у тебя серьезное общественное дело, иди к большому начальству».

Секретарь, пожилой, с толстым шрамом через правую щеку, с медалью «За оборону Ленинграда», усадил Анисима на стул против своего стола. Анисим уселся, стараясь держаться как можно прямее.

— Что тянешься? — спросил секретарь. — Медали у нас с тобой одинаковые. Кем был, солдатом?

— Нет, — стеснительно сказал Анисим, — музыкант.

— Музыка тоже нужна, с ней воевать легче.

— А вы в каком звании были, — решился спросить Анисим, — майор?

— Высоко метнул, всего старшиной.

— Старшина — это опора.

— Опора, — засмеялся секретарь и спросил: — Ты в какой армии служил?

— В пятьдесят второй.

— А я в сорок второй. Выходит, рядом стояли. Могли встретиться. Ну, ладно, хватит болтать. Объясни, по какому делу.

Анисим стал говорить быстро. Он хотел рассказать обо всем и боялся отнимать время у секретаря райкома. Тот ничего не записывал в большом блокноте, лежавшем перед ним, и только останавливал Анисима:

— Не строчи как пулемет. Почему он не посещал общественные дисциплины?

— Скучно ему было там.

— А тебе?

— И мне тоже.

— Зачем же ты ходил?

— Сказали — надо, я и ходил. У нас дома всегда порядок был.

Затем секретарь спросил, почему он называет Игоря талантом.

— Это сразу видно, это вам у нас каждый скажет. Нельзя его исключать!

Секретарь посмотрел на ручные часы:

— Иди, в общем, разберемся.

Анисим ушел и думал, что, наверное, ничего не получится.

Игоря Брагина восстановили в консерватории. В середине пятого курса его послали на международный конкурс скрипачей.

— Станет знаменитым, забудет, — сказала Нелли.

— Он не такой.

На конкурсе Игорь Брагин получил первую премию и прислал Дробинцевым телеграмму: «Жив. Ждите. Игорь Брагин».

— Мог бы просто подписаться «Горя», — сказала Нелли Анисиму.

— Нельзя, международная.

Вскоре пришла еще одна телеграмма: «Буду двадцать пятого, двадцать третьим, вагон шестой. Брагин».

У Анисима в этот вечер не было концерта. Нелли отпросилась с курсов бухгалтеров, где она теперь училась.

— Прическу будешь делать? — спросил Анисим.

— Нет, зачем?

Цветы купили на Кузнечном, последний букет хризантем.

Дробинцевы чуть не опоздали к приходу поезда. На том месте, где должен был остановиться шестой вагон, собрались встречавшие. В первом ряду стоял Дорошенко.

Подошел поезд. Игорь, такой красивый и счастливый, каким Нелли не видела его никогда, легко соскочил на платформу. Встречавшие окружили его. Нелли и Анисим стояли в стороне. Игорь, возвышавшийся над всеми, увидел их и, расчищая путь, бросился к ним.

— Тебе! — протянула ему букет Нелли.

— Оля-ля-ля! — пропел он. — Хризантемы мои любимые цветы! — восклицал он и стал целовать Нелли. Ей было радостно и стыдно.

Увидев, что толпа встречавших приближается, Игорь крикнул:

— Бегом!

Подхватив Нелли под руку, он потащил ее к остановке такси. Анисим едва успевал за ними.

В машине Нелли сидела рядом с Игорем. Ей невольно передавалось его счастье, будто она сама получила премию.

Дома у Дробинцевых, небрежно сбросив пальто на диван, Игорь осматривался вокруг, словно не был здесь много лет.

— Здорово у вас, ребята. Знаешь, Аниська, слава хорошо, а дома лучше. Нет, честное слово, мне никого не нужно, кроме тебя, Неличка, и тебя, Аниська. А у вас все по-прежнему. Стоп! Где инструмент?

— Я ее одной подруге подарила, — нехотя сказала Нелли.

— Как же ты могла?.. Как же ты можешь без нее?

— Ей она нужнее, она музыке учится. Идемте ужинать.

Ужинали. Пили чай. Игорь сначала оживленно рассказывал о конкурсе, о том, что там было трудно и казалось, судьба его висела на ниточке. Потом он как-то неожиданно погас и тускло сказал:

— Ну, мне пора в казарму.

С этого вечера он стал редко бывать у Дробинцевых.

— Много работает, — оправдывал его Анисим, — да еще эти девчонки. Ему нужна настоящая жена. Нет ли у тебя такой подружки, Нелли?

Она промолчала.

К лету Игорь и Анисим окончили консерваторию. Брагина вызвали в Москву. На вокзале он попрощался с Нелли за руку.

— Что вы, ребята, — сказал Анисим, — расстаетесь, как чужие, поцелуйтесь на прощание.

— Не нужно, Анися, — сказала Нелли.

Игорь смотрел куда-то в сторону.

Через неделю после отъезда Игоря Анисима распределили в инструментальный ансамбль. Это был серьезный, сложившийся на протяжении многих лет коллектив. Ансамбль чуждался скоро проходящей моды, и поэтому молодежь назвала его «осколком». Совсем недавно умер первая скрипка, и Анисим занял его место. Он почувствовал себя здесь, как когда-то в армейском ансамбле, только его сразу стали называть Анисим Савельевич. Немало времени потребовалось ему, чтобы понять и почувствовать в старомодности ансамбля его своеобразие. Старожилы ансамбля признали Анисима, как это делают музыканты, без слов.

В первое время Игорь писал часто. Письма были короткие, сквозь юмор и насмешку пробивались грустные ноты. Он писал о Москве, о музыкантах и ничего о своих успехах.

Как-то пришел тоненький конверт, в котором была только вырезка из газеты. Рецензент писал о несправедливости критики к талантливым музыкантам, ссылался на слова Пушкина: «Мы ленивы и нелюбопытны», подробно разбирал манеру игры Брагина и заканчивал: «Я не ошибусь, если скажу, что перед этим талантливым молодым человеком откроется большой путь».

— Ну, что скажешь, Нелюша? — волновался Анисим. — Подумай, это в «Московской газете»!

— Горя может, — сказала Нелли и ушла на кухню.

Анисим несколько раз перечитал рецензию и спрятал ее в резную коробочку, подарок, который прислали Нелли из деревни.

И снова от Игоря не было писем. Рецензии на его концерты появлялись все чаще и чаще. Анисим прятал их в резную коробку.

Наконец-то пришла весть от Игоря. Письмо, а в нем фотография молоденькой улыбающейся девушки.

«Ребята, — читал вслух Анисим, — ругайте, кляните меня, я — скот, ослиное ухо, барабанная кожа. Но теперь я буду другим. Я женился! Представьте себе, ее зовут Нелли! Какое совпадение. Я буду счастлив, как этот недостойный Аниська. Она умна, добра, красива. Я люблю! Ждите писем. Горя».