Папистское спасение — пессимистическое. Оно требует преодолеть иллюзии, внесенные в человечество библейской и особенно евангельской отравой, плодом «озлобленности» Речь идет о том, чтобы вернуться к природному порядку, понимаемому в мрачном свете романтического трагизма: обрести изначальную чистоту почвы и крови, которую растлили общество торгашей и техников и расовое смешение, приводящее к вырождению. Призыв нацизма обращен к героям, готовым умереть, к тем, кто отказался от иллюзии истины и справедливости и готов до конца следовать воле расы, Volk'а, воплощенной в вожде. Сверхчеловек — это бесстрастный, верный рыцарь, всегда остающийся благородным и прекрасным, будь он победителем или побежденным. Мы насмотрелись на то, как этот идеал рождал батальоны безмозглых эсэсовцев, иерархию хулиганья с безумцем во главе, войну на полное уничтожение.

Две противостоящие доктрины разделяют одну и ту же идею коллективного спасения, наступающего в истории, библейскую идею, противостоящую внеисторичности античной, индийской, китайской философий. В эту схему обе доктрины натолкали груду обрывочных понятий из естественных и исторических наук, превращая громаду знаний, накопленную XIX веком, в сверхъестественно скудный умственный автоматизм. На самом деле то, что эти две нелепые системы XX века могут представляться продуктом науки XIX, несовместимо с природой человеческого интеллекта. Не поддается объяснению факт, что такое множество людей с нормальный, то и превосходным умом: титулованные профессора, ученые, мыслители стали жертвой такого паралича и такого извращения здравого смысла. Здесь психиатрические объяснения столь же метафоричны, как примененный к самому нацизму образ гаммельнского крысолова. Но если уж припомнить эту легенду, то мы недалеки и от того, чтобы прямо назвать того, кто стоит за спиной крысолова, — того, кто, по словам Писания, «лжец и отец лжи», «человекоубийца от начала»

Утверждают, что Гобино и Ницше, на которых иногда ссылались нацисты, не были антисемитами. И верно, они постоянно восхищались евреями, ибо евреи — «высшая раса», «аристократия» (Гобино); ибо они не растворяются в массе «последних людей», порожденных демократией, и вдобавок антисемитизм — демократическая вульгарность (Ницше). Незачем глубоко копать, чтобы под поверхностными восторгами обнаружить зависть и ревность. В германском национализме преклонение перед нацией и народом заимствует провиденциальную форму избранности еврейского народа. Но здесь избранность — продукт истории и природы, она ничем не обязана Провидению и позволяет немцам получить всечеловеческое наследие от народов-предков. Русский национализм удовольствовался тем, что перенес на славян и на русский народ то, что было обещано германцам и немцам.

Поскольку избранность обеспечивают природа и почва, то естественно считать еврейский народ живым отрицанием природы и почвы. Это подчеркивал ранний Гегель: «Первый поступок, которым Авраам становится отцом нации, — это раскол, рвущий связи общей жизни и любви, все в целом связи отношений, в которых он до сих пор жил с людьми и природой. (…) Авраам был чужаком на земле (…). Весь мир, его абсолютная противоположность, удерживался в существовании Богом, который оставался ему чужим, Богом, ни один элемент которого не должен был участвовать в природе (…). Только благодаря Богу он вступал в отношения с миром (…). Ему было невозможно любить что бы то ни было. (…) В ревнивом Боге Авраама и его потомков было ошеломляющее требование: чтобы он и его народ были единственными, кто имеет Бога» (Г.В.Гегель. Дух христианства. [Здесь и далее цит. по:…]).

Отношение к Богу отрезает евреев от человечества. Они не могут принадлежать ни к какой общине, так как сакральное этой общины, например элевсинское, им вечно чуждо, «они его не видят и не чувствуют. Не участвуют они и в эпическом героизме. «В Египте евреи совершили великие дела, но сами они не предпринимают героических действий; из-за них Египет подвергся всяческим несчастьям и бедствиям, и посреди всеобщих плачей они уходят, изгнанные несчастными египтянами, но испытывают лишь злорадство труса, враг которого повергнут без его вмешательства» И последнее деяние евреев в Египте — «воровство».

Гегель считает нестерпимыми претензии евреев на избранность и столь же нестерпимой — признаваемую ими абсолютную зависимость от Бога, Которого он, Гегель, считает чуждым человеку, враждебным его благородству и свободе (по крайней мере, так он считал в молодости — позднее его взгляды изменились). Ум Авраама, содержавший идею этого Бога, делает еврея «единственным любимцем», и в этом убеждении коренится его «презрение ко всему миру» Провозгласив себя рабами Божиими, евреи не могут обрести достоинств свободного человека: «Греки должны были быть равны, потому что все были свободны; евреи — потому что все неспособны на независимость» Вот почему Гегель, откровенно маркионитствуя, считает Бога христиан фундаментально отличным от еврейского Бога: «Иисус побивал не какую-то часть еврейской судьбы, потому что не был связан ни с какой другой ее частью, — он противостоял ей в целом».

Гегель переводит на язык великой философии сознательные и бессознательные чувства, возникающие в языческой душе при ее столкновении со сверхъестественной тайной Израиля, которую она действительно ощущает как чуждую, враждебную всей природе; подобные чувства встречаются и в крещеных душах. Эти неясные аффекты лучше всею концептуализировала именно германская мысль. Гарнак, великий богословский авторитет вильгельмовской Германии и европейского либерального протестантства, прочел в Берлинском университете, перед всеми его студентами, курс лекций «Сущность христианства» Эта сущность у него развивается в четыре великих эпохи: еврейскую, греческую, латинскую и, наконец, германскую, наиболее чистое ее исполнение (Adolphe liarnack. VEssence du christianisme. Paris, Libr. Fischbacher, 1907). Он написал книгу в честь Маркиона, которого, не колеблясь, поставил наравне с Мартином Лютером, основателем «германского христианства». Русские, со своей стороны, произвели обильную литературу о русском христианстве, русском Христе или даже о России-Христе. Во Франции Леон Блуа и Шарль Пеги отстаивали первенство своей страны перед Богом. Здесь, однако, антисемитской тематикой дирижировали не великие мыслители, а посредственности.

Драма наступила, когда эта тематика снизошла в низкие и безумные души нацистских вождей. Вот Гитлер карикатурно подражает Гегелю перед Раушниншм: «Еврей — создание другого Бога. Нужно, чтобы он происходил от другой человеческой ветви. Я противопоставляю арийца и еврея, и, если я даю одному имя человека, я обязан дать другому иное имя. Они так же далеки друг от друга, как животные виды от рода человеческою. Это не значит, что я называю еврея животным. Он гораздо дальше от животных, чем мы, арийцы. Это существо, чуждое естественному порядку, существо вне природы» (Herrmann Rauschning. Hitler m'a dit. Paris, «Cooperation», 1939, p.269).

Раугининг приводит еще такие высказывания: «Не может быть двух избранных народов. Мы народ Божий». Это чистая риторика, потому что Гитлер был законченным атеистом по отношению к Богу еврейскому и христианскому. Но она показывает, как бредовый антисемитизм Гитлера отпивается в библейскую форму некой perversae imitationis [извращенного подражания] еврейской Священной истории. Арийский избранный народ, германская избранная раса очищает немецкую землю, как Израиль очистил землю Ханаанскую. Это первый этап истории спасения. Второй — ликвидация жидовствующего христианства, которое довело до полноты еврейскую трусость и демократическое вырождение. Третий — триумф великодушных, которые в крайнем случае смогут опираться на германизированное христианство, но лучше — на старых богов дохристианского естественного пантеона. Ницше и Вагнер, пройдя через пресс нацистской идеологии, изувеченные, одичавшие, отуплённые, могут быть предложены в покровители новой культуры.