С наступлением осенней распутицы, а потом холодов война замерла, а с наступлением весны возобновилась вновь. Войско Реганды, которое к концу осени все же удалось остановить у Последних Холмов и продержать там всю зиму, наконец-то начали оттеснять назад, к границе. Битва у Последних Холмов переломила ход войны, говорили люди. Мы победим. Память и слава. Что еще принято говорить в таких случаях? Люди на улицах поздравляли друг друга. Тале было все равно.

Она пролежала в постели почти полтора месяца. И теперь бродила по дому собственной тенью – бледная, молчаливая, все еще закутанная в повязки, пропитанные мазью от ожогов. Устойчивый запах гари, казалось ей, все еще держался в воздухе; запах гари, запах боли, запах отчаяния. Слуги избегали ее остановившегося взгляда, а тихого, равнодушного голоса слушались беспрекословно. Часто Тала присаживалась в старое, дедушкино еще, кресло, возле окна, выходившего в сад, и подолгу сидела там, прикрыв глаза, откинувшись на вытертую бархатную обивку. Ни о чем не думала. Просто сидела, порой задремывая до половины ночи.

Так и нашел ее Тирайн, в первый же вечер после приезда в отпуск пришедший, чтобы обо всем рассказать.

- … Они оттеснили нас к реке, - говорил он негромко. – А там – старики да бабы с детишками, местные жители, которые не успели уйти. И нас трое – я, Саа и еще один Воздушный, Тинвер - мальчишка совсем, ученик, он даже испытаний еще не прошел. А они выставили четырех Огненных. Саа… его ведь Верховный отпускать не хотел… надежда Гильдии и все такое, так он сам вызвался. Ну, словом… те Огненные не лыком шиты были, я бы не справился, Тала, честно, да и ты бы не смогла, наверное. И тогда Саа приказал нам с Тинвером уходить, уводить людей, а сам остался. Я не смог ослушаться… - шепотом проговорил он, - Саа старше меня по рангу. Он поставил щит. Держался около минуты… я бы не поверил, если б рассказали, - одному Воздушному против четверых Огненных. А он стоял. Потом я обернулся и как раз увидел, как он падает… И что с ним стало – я не знаю. Нам нужно было спасать людей.

- Где его похоронили? – голос Талы был сухим и безжизненным.

Тирайн покачал головой.

- Там… невозможно было. После битвы… все слишком устали, и мы… растаскивали тела, хоронили отдельно тех, кого можно было опознать, а остальных… в общей могиле. Кервина нашли, похоронили… только, знаешь, почему-то Камня при нем не было, я искал потом, но не нашел. А Саа… Его тело… видимо, он тоже был в общей, потому что… обгорел, наверное. Возле одного из таких вот… неопознанных… нашли вот это.

Он порылся в поясном кошеле и, отводя взгляд, протянул ей на ладони что-то маленькое, блеснувшее серебром в свете неяркого дня.

- Это, наверное, его…

- Спасибо, - так же равнодушно ответила Тала. Пальцы ее, ледяные, как у неживой, вслепую нашарили на его ладони застежку от плаща и сжались.

* * *

Потом… что-то было. Как-то она жила, во всяком случае. По прошествии времени Тала пыталась восстановить в памяти те годы – и не могла. В конце весны воюющие стороны заключили перемирие, но на границах, да и в самой Инатте было неспокойно. По дорогам бродили шайки мародеров, разбойников, беглых, и всех их надо было вылавливать, кого казнить на месте, кого отправлять для дознания. В июле война возобновилась, и Тала подала прошение зачислить ее в действующую армию. Ответом был отказ – молода, мол, больно. Несмотря на все военные требования, Гильдии старались по возможности беречь своих магов. Но в южные патрули тоже требовались Огненные, и Тала завербовалась в один из таких – недалеко от Приграничья. Она хотела уехать – как можно дальше от города, где все, от белых шпилей Академии до мраморных статуй в аллеях парка – напоминало ей о прошлом.

Ее мотало по всей Инатте четыре с лишним года. Бывая в столице лишь короткими набегами (Тала боялась возвращаться в опустевший, почти заброшенный дом), она научилась видеть и ценить прелесть маленьких, захолустных приграничных, провинциальных городишек. Три улицы вдоль реки, сухой ветер, гнущий кроны редких пыльных деревьев, запах пыли в городской ратуше, бабы в красных платках, полощущие белье на мостках… Зимние метели, весенняя распутица, летняя жара, осенние дожди… Тала загорела почти дочерна, похудела – так, что кости ключиц, казалось, вот-вот проткнут тонкую смуглую кожу. Седая прядь, нахально прорезавшая медно-рыжие волосы, стала шире, захватила висок.

Безразличие – спокойное, размеренное, неторопливое, привычное, как старая мозоль, как побелевший от времени шрам на коже – изредка сменялось оглушающей тоской, такой, что хотелось выть в голос и кататься по земле. Иногда, редко – надеждой, такой же сильной, и тогда Тала бросалась навстречу почтальону, жадно просматривала тощую пачку, а на закате причесывалась перед осколком зеркала и уходила в степь, долго-долго всматривалась в каждую одинокую фигуру в клубах пыли. Он жив, он вернется! Глаза ее загорались счастливым ожиданием, она теряла сон, все валилось из рук… до тех пор, пока снова не накатывало отупляющее безразличие.

Война закончилась, когда катилось к концу пятое лето. Генерал Горн, полномочный представитель короля Корнелия II, подписал отказ от притязаний Реганды на династические права в Инатте. Вопрос о спорных территориях королевства решили отложить до следующей весны. Суна, союзник Реганды, тоже оставалась ни с чем – чем станет платить проигравшая войну и порядком истощенная страна, оставалось неясным. Впрочем, Инатту это никак не волновало.

Примерно треть земель Инатты ощутили тяготы войны на своих плечах в полной мере. Захваченные территории не выжигали, конечно, но разоряли до последнего зернышка – сначала чужие, потом свои – иначе чем кормить солдат? То, что Реганде пришлось еще хуже, Инатту никак не успокаивало. А еще – южное Приграничье, набеги кочевников, сдерживать которые становилось все труднее – сил не хватало. Вовремя война закончилась, очень вовремя.

В августе Талу вызвали в Солен – ближний к заставе город. Тала примерно даже представляла, зачем: неделю назад был убит командир их отряда; недавно прибывшее пополнение – сплошь мальчишки, ни опыта, ни закалки. Кто-то должен был встать во главе – хотя бы временно, хотя бы до того момента, когда подыщут замену. Олльсон, напарник Талы, маг-Водник с огромным опытом и послужным списком, при виде которого хватались за голову чины из штаба армии, тоже убит. Хель – цепкий, внимательный, спокойный служака – отказывался категорически. Тала, конечно, и мысли не допускала, что ее… но с другой стороны, а зачем тогда вызывают?

Война закончилась, но в Приграничье было еще неспокойно. Мародеров, дезертиров, бродяг и разбойников отлавливали по лесам и степям пачками. Реганда, тоже сильно пострадавшая, обескровленная, сейчас была неопасна. Но с северо-востока на них поглядывал иной сосед – Суна, тоже пострадавшая в той войне, но сохранившая и нейтралитет, и армию, и боевых магов. И что было ждать от этой большой и, говорят, богатой страны, не знал никто.

Говорили разное. Будто готовят сунийские маги какое-то новое, Стихии ведают откуда взявшееся оружие. Будто где-то есть у них тайная лаборатория. Будто войску их несть числа (что было, думала Тала, явным преувеличением). Будто… впрочем, за такие разговоры у них на заставе быстро могли заткнуть рот, прижав в темном углу к мягкой стенке…

Этот крошечный городок ничем не отличался от десятков других таких же – маленьких, грязных, с приземистыми домишками, палисадниками, заросшими кипреем, с редкими кривыми деревцами вдоль улиц. В пыли копошились полуголые ребятишки; большие лохматые собаки, завидев ее, с лаем помчались следом.

Дом коменданта отличался от остальных только высоким крыльцом с деревянными резными перилами. Вообще, резьба, украшавшая наличники домов, перила, коньки изб, была такой, что впору рот открыть или замереть от восторга. Тала всматривалась, прищуриваясь от солнца и суховея, запоминала узоры, чтобы зарисовать потом, когда выдастся свободная минутка. Затейливое деревянное кружево странным образом навевало ощущение тепла и уюта.