– Что ж, – заговорил брюнет-мужчина, с суровыми чертами лица, с короткой стрижкой, атлетического телосложения и подзагоревшей кожей, облачённый в толстый серый кожаный жилет, бесцветные штаны из кожи и берцы с высоким голенем, – план действительно рисковый, но и преимуществ он несёт много. Во всяком случае, халявы тут нет. Если захотим выиграть в этой игре, то нам нужно хорошенько поработать, иначе все отправимся гнить на мануфактории или куда по хуже.

– Уважаемый Яго, – в разговор вмешалась прекрасная девушка, со слегка размашистыми чертами лица, одетая в тёплую женскую одежду, и с волосом, цвета яркой меди, – вас не смутило, что в этом плане я… как какой-то инструмент.

– Это необходимость. Нужда. – Голосом пропитанного капитана ответил Яго.

Слова девушки зазвучали с нотками должного возмущения, голубые очи налились негодованием, а черты лица свело от недовольства:

– Меня это совершенно не устраивает. Я не механизм и тем более не инструмент. Мне не нравится, что меня будут использовать, как какой-то инструмент, у которого нет и права на то, чтобы просто дать согласие.

– Послушайте, что вам говорит эта девушка! – Воскликнул Эфенди, разведя руками. – Вы так же собрались использовать нас и наши ресурсы, как свои инструменты для достижения целей, в которых интерес имеете только вы! Это совершенно недопустимо для нас.

– Да поймите же вы наконец-то. – В тембре магистра не проскочило даже гнева или настырности. – Если не развить контратаку сейчас, то нас всех сомнут через неделю или недели. Нам нужно нанести удары упреждения, чтобы иметь свои козыри в рукаве, прежде чем я начну игру с Рафаэлем.

– Постой, – яро пыша недовольством начал Эфенди, – тебе вообще вам Архиканцлер передал письмо о то том, что хочет заключить мир. Зачем вообще что-то делать, если ваш лидер готов признать ошибки?

– Вся соль в том, что Рафаэлю нельзя доверять. К нему доверию, как к цыганке на базаре. – Поддержал брата Яго и, осмотрев зал изумрудными глазами, продолжил. – Сейчас мы спорим о той выгоде, которую получат ордена при победе над «архиподонком». – Исказив голос в сарказме и желании поддеть, Яго сказал. – Я так понимаю, глава «Чёрных Серафимов» не доволен той ценой, которую ему предлагают. Скажите честно, чего вы хотите…. Смелее! Не стесняйтесь, просите для своего Султана, будь его имя благословенно, всё, что угодно. Как говорится, ваша заявка будет принята к рассмотрению.

– Яго, я смотрю, ты слишком много времени провёл в ямах Тилиас-Ханджиба, что снисходишь до такой грубости к служащему нашему Повелителю и его благословенной чете? – Голос Эфенди изобиловал скрытым и удерживаемым гневом, а его взгляд так и изливался огнём. – Но в твоих словах есть зерно истины.

– Вся суть вашей помощи упирается в то, чтобы мы вам дали больше преференций или денег. Вот она, «милость воли Султана», да будет его имя почитаемо.

Данте попытался иронизировать, но его хладная речь не позволила ему это сделать и его слова прозвучали неотличимо… и несколько глупо.

– А я что, вещь, с которой можно не считаться!? – Гневно и недовольно заявила о себе Калья. – Я живой человек со своим мышлением и воззрением! Я против того, чтобы меня использовали, как инструмент. Я знаю, что это породит. – Тембр речи девушки стал более спокойным. – Вы приведёте за собой только смерти невинных людей, но для вас это «необходимые потери». Магистр, у вас нет сердца или оно каменное, иного объяснения у меня нет, ибо ваш план повлечёт за собой смерть тех, кто вам доверится.

– Госпожа Калья…

– Да это так. – Бестактно перебила девушка Валерона. – Из-за вас уже умерло несколько тысяч человек, а я сидела в катакомбах и бессильно наблюдала за этим. – Речь всё сильнее наполнялась печалью и поникшестью. – Для вас жизни остальных, как расходный материал. Вы не видите ценности существования обычных граждан, хотя они так же дышат, так же думают, пьют, едят и делают то, на что вы не способны – они имеют чувства. Если вы бесчувственный кусок льда, то это не значит, что остальные станут такие же.

Слова Кальи, брошенные в сердцах, всех удивили и бросили в обескураживание их услышавших. Эфенди демонстративно прокашлялся и поправил свой размашистый алый пояс на золотистом костюме и опёрся руками на стол. Яго слабо, практически незаметно усмехнулся и покачал головой, показательно прицокивая.

– Магистр, я не хотела этого сказать. – Осознав ошибку заизвенялась девушка. – Простите меня, пожалуйста. Я всего лишь…

– Я знаю, что вы хотели сказать, и вы это произнесли. – Оборвал даму Данте голосом, в котором отчётливо прослеживались крапины печали и едва ли острого горя, так и рвущегося на волю через лёд, отчего Эфенди и Яго переглянулись. – Я понимаю ваши слова, и поверьте, я слышу их не в первый раз. Пускай вы и правы. Мне много раз говорили, что у меня вместо сердца холодного камня кусок. Я неисчислимое количество раз слышал о себе, что у меня нет души. Пускай все они будут правы насчёт моего сердца и души, но я никогда не позволю себе поставить жизнь человека на кон смерти, если в этом нет необходимости. Да, я не спорю, гражданские и иные люди – есть инструменты для достижения моих целей. Но я не дам без нужды повредиться инструменту. И в моём плане, вы должны были заметить, нет ничего такого, что могло бы угрожать жизням тех, за кого вы так беспокоитесь.

– Брат, тут девушка говорила, что её коробит от того, что её будешь использовать как контрацептив. Используешь в своих корыстных целях и выбросишь.

– Яго, ты помнишь, что я не люблю этого дешёвого юмора, но ты правильно напомнил. – И обратив, зелёные, как древние поля и луга Швейцарии, глаза в сторону девушки, Данте, привычно жестикулируя руками, обратился. – Калья, вы не инструмент, но вам суждено отыграть роль той, кто станет лицом нового времени.

– Я смогу обойтись и без такой чести.

– Народ и страна во власти шизофреника, разве вы позволите тем гражданам, которых вы так любите, оставаться под гнётом безумного террора. Знаете, кто хуже самого жестокого тирана? Тот тиран, у которого и мозги поплыли.

– Спасибо, Яго. – Отвесил безжизненную благодарность Данте. – Калья, поймите, что нам нужна ваша помощь. Мы хотим восстановить то, что было построено вашим мужем. Ни я, ни кто-либо другой не захочет, чтобы его наследие кануло во тьму, а народ считал его безумцем, которого из него до сих пор строят.

– Да, вы же не хотите такой участи для уважаемого Казимира? – Вновь поддержал брат брата. – И народ вы не должны оставлять во тьме неведения. Так что вы обязаны исполнить святой долг и возвратить светлое имя мужа.

– Госпожа Калья, – зазвучал голос, переполненный льдом, – если вы поняли мой план, то должны понять, что там не один гражданский или те, за кого вы так радеете, не должен пострадать.

В зале советов повисла пелена непроницаемой тишины. Можно услышать только, как дышат некоторые люди. Все устремили свои взгляды на девушку в пальто, джинсах и сапогах, ожидая от неё ответа.

В душе Калье бушевал шторм противоречий и споров с собой, в котором ей прямо сейчас нужно разобраться..

С одной сторона она слишком много поучаствовала в кампаниях магистра. Сначала её нашли и вытащили на свет, а потом только ради неё умирали тысячи человек и остров едва ли разлетелся в прах. Для неподготовленной дамы выносить всё это слишком тяжко и окунаться в ещё больший омут воин и интриг она явно не хотела.

Но с иной стороны только от неё и её решения зависит, восстановится ли добрая память Казимира, возлюбленного покойного мужа. Сердце вдовы неистово желало этого и начинало плакать при виде того, как его память попирается и всё, что с ним связно готово кануть во тьму забытья. Она с душой, объятой огнём, всеми фибрами хотела, дабы Рафаэль поплатился за то, что он сделал с личностью Казимира.

Сердце Кальи безумно рвалось и буйно терзало покров, мысли и Яго, чтобы сократить время решил подтолкнуть её на «путь верный».

Проникающий взгляд зелёных глаз Яго коснулся синих, как глубокое море, очей девушки и мужчина еле шевеля губами, практически бесшумным напевом выдал единственную фразу: