Поиск
«Рыб несказанного улова…»
Рыб несказанного улова
Я не могу Тебе нести,
И принимаю с полуслова
Мирские разные пути.
Но в час, когда денная злоба
Довлеет властвовать со мной,
В Твоем саду стоять два гроба,
Одной укрыты пеленой:
Почиет здесь Двойник предвечный,
И, духа веянье храня,
Вверху колеблется двусвечник
Высоким пламенем огня.
А там, у трудного предала,
За крепкой каменной стеной,
Во сне покоятся два тела,
Одной укрыты пеленой:
Камином комната согрета,
Блестят вощеные полы,
Вокруг обычные предметы —
Кровати, стулья и столы,
Две шторы по бокам на страже
У непрозрачного окна,
И не пылающие стражи,
И не покой, и не весна.
«Не серебро, не золото…»
Оловянное кольцо освяти; от муки, от розыска, от всякой потери.
А от муки сердечной — не поможет.
Волшебная книга
Не серебро, не золото,
В горне я плавил олово,
А потом туголетом молотом
Выковал кольцо тяжелое.
Лесная чадь некрещеная
Меха раздувала в кузнице;
Круглыми платили червонными
За работу руки искусницы.
А кольцо из олова — малое,
Но сила в нем — небывалая;
Потому и невеста дьявола
Не часто кольцо надевала.
И когда в застенке пытали
Лютой мукой ее без жалости —
Рвать остриями устали,
Острия о тело ломались.
Ты не плачь, палач, что не страшен,
И напрасно тиун дивится:
Только одной муке на шабаше
Не может кольцо противиться.
«Упали вновь, упали кости. Чет…»
Упали вновь, упали кости. Чет.
Который раз все тоже: чет, не нечет!
Опять выигрывает звездочет,
Тот шарлатан, который кости мечет.
Он, ночью, темный разговор ведет,
И, засыпая, верю я во что-то,
А там, на небе, проверяют счет
Неунывающего звездочета.
И утром на душе опять темно;
И вновь рука, не думая о госте,
Роняет на зеленое сукно
Щербатые, изгрызанные кости.
Никак не может выиграть игрок,
Неверующий, слабый, подневольный…
А за окном, — пастушеский рожок
Поет себе, веселый и довольный…
Донос
Закройте двери на запор!
Выхватывайте пистолеты!
Гвоздями кованы щиблеты,
Стволы нацелены в упор.
Железо врезалось со свистом,
Ударил лом: ломают дверь.
Без промаха стрелять теперь
Застигнутым контрабандистам!
В татуированной руке,
Дрожащей в ярости и злости —
Вино и женщины и кости
И лодка, скрытая в песке.
А ты, седая борода,
Быть может глух, быть может стар ты,
Но здесь мы проиграли в карты
Сегодня больше чем всегда!
Согнувшись где-нибудь на стуле,
Пьешь в кабаке на берегу:
Седьмую меченую пулю
Я для тебя приберегу.
Расстрел
Мне снилось: я под дулом пистолета;
У самого лица — холодный ствол.
В подвал врывался терпкий запах лета,
В висках стучало; колебался пол.
Все: трепетанье вздувшейся рогожи,
Обрывок неба — голубой кумач,
Край рукава и душный запах кожи —
В тебе сосредоточилось, палач.
Вот — затряслось. Вот — в сторону рвануло.
Подбросил ветер волосы мои,
Качнулся череп, тело соскользнуло,
Как сброшенная чешуя змеи;
Расстрелянное трепетало тело,
Хлестала кровь из чёрного виска,
А я летел… и, вся в огнях, летела
Навстречу вечность — в дыры потолка.
Город
Вода зеленая, просторный пруд,
Болото топкое, тропа глухая.
Здесь город погребен; по страшный суд
Не встанет, колоколом громыхая.
Но звон идет подводный под землей;
Гудит скала на Рождество Христово;
На Пасху — свет и факел смоляной
В том месте видит темная дуброва.
Ночь святочная не была ясна;
Шли странники — оборваны и пьяны.
В мешках — личина да бутыль вина,
Да праздничные драные кафтаны.
Шли по лесу и проглядели ночь.
Ночь подошла — куда искать дороги,
Когда так холодно, идти не в мочь,
Озябли руки, онемели ноги…
И вот решили: развели костерь;
Пошла бутыль с краюхою на ужин.
Снег падал с веток. Ледяной ковер
Хрустел под натиском морозной стужи.
А там, в лесу, летали огоньки,
Трещали и потрескивали ели;
И от вина пьянели старики,
В тепле костра худые кости грели.
Лед на болоте — тонкая слюда:
Ему ль сопротивляться силе-зелью,
Когда рождественская поднялась звезда
И стала колдовать над белой елью.
И вот пошел по лесу тяжкий гуд;
Невидимая началась работа.
Запенился, заколыхался пруд,
Лед затрещал — и тронулось болото;
Дрожали сосны, сталкивались льды,
Земля тряслась широкими толчками
И город, потаенный, из воды,
Стал подыматься, тверд и белокамен…
И так неупиваемая глубина
От глаз людских укутанная мохом,
По воле Бога сделалась видна
Двум пьяным и убогим скоморохам.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: