— А мне Вильжана жалко.

— Не Вильжана, а Вальжана, Марин.

— Да не важно. Главное что они так здорово играли, что будто бы сама начинаешь жить в этом мире.

— Это да, хорошо играли. А мы с Толей, Мишей и Анькой последний раз в театре в 37-м были. "На дне" Горького смотрели. Только Ане не понравилось, она еще маленькая была и хотела балет посмотреть.

— Зато теперь она у тебя вон, какая невеста вымахала. Я вчера ее кавалера видела… Гхм.

— Павел, а вы чего молчите все время? Словно и не понравился вам спектакль – "Чтó бы мне тебе на это ответить, Маша. И каким тоном. Сейчас ты меня старше лет на семь-восемь. А в покинутом времени я старше почти вдвое. Просто чудо, что ты не разучилась радоваться жизни. Ведь твоей семье сильно досталось. Но то, что ждет нас в скором будущем, сделает тусклыми любые наши нынешние переживания. А спектакль сегодня был хороший. Только вот самому каждый день играть спектакль это не фунт изюма".

— Спектакль был хороший. Он мне очень понравился. Просто я не умею долго думать о том, что было только что. Вот и задумался о будущем. Мы, наверное, мужчины – все такие. Вы уж извините…

— А…

— А вы знаете, я ведь забыла, мне к знакомым надо зайти. Тут недалеко. Вы меня простите, мне пора. И спасибо вам огромное Павел! Ну, пока, Марин. До свидания.

— Всего хорошего, Маша.

Легкий плащ скрылся за углом. "А Маша-то специально ушла. Чтобы нам с Мариной наедине побыть. Марина чего-то ждет, но не торопится. А я так устала, что почти ничего не хочу. Когда-то ходили вот также с подружками вечером. Идем себе в рядок по улице, песни поем. С парнями пересмеиваемся. Нет, сейчас я бы так не смогла. Мужчины поют девушкам тет-а-тет, либо хором за столом. Либо под гитару в компании. Что же мне сказать Марине. "Давай дружить" – обидится. Так у нее хоть какая-то надежда есть, что отношения завяжутся. Бедная Марина. Бедная Маша. Бедная я. А вот и хрен! Никакая я не бедная. Я теперь еще один гвоздь в крышку фашистского гроба. Мне раскисать нельзя".

— Марина! Вы простите меня, пожалуйста. Хотел вас в настоящий театр сводить, а нашел только этот. Давайте договоримся, когда снова прилечу, свожу вас в академический или балетный. Идет?

— Если сами не хотите, то не нужно. Я вам очень благодарна. И за себя и за Машу. Спектакль и правда был хороший… Ну, вот мы пришли. Спасибо вам за все, Павел.

— Марина.

— Не надо, Павел. Как говорится, сердцу не прикажешь. Вы и так много для меня сделали. Только больше ничего не обещайте. Пожалуйста. И все же… до свидания, Павел.

— До свидания, Марина.

"Ёшкин кот! Ну прямо мелодрама! Что за жизнь у меня такая, дурацкая. Почему меня с самого рождения парнем не сделали. Прямо душу рвет такое прощание. А обещать хорошей девушке и, правда, нечего. Кроме театра. К чертям все! Выкинуть все из головы и работать. Работать! На победу работать".

В гофрированном чреве Г-2 – гражданского варианта ТБ-3, было прохладно. Хоть и май за бортом, но в ночные часы на высоте две тысячи метров температура еще мартовская. Полковник Петровский закутался в реглан, укрылся фуражкой, и быстро закемарил на каких-то ящиках. А Павла сидела у крохотного квадратного иллюминатора, ежилась от сквозняка и глядела на плывущие под крыльями облака. Где-то впереди ее ждал Крым.

За маленьким окошечком совсем стемнело. Поймав воздушную яму, Павла ткнулась носом в стекло и негромко ругнулась. Сидеть на чемодане было неудобно, и она перебралась на какие-то тюки. Под потолком грузового отсека советского грузового "боинга" тускло светила одинокая электрическая лампочка.

"Может вещами заняться? А то, я из квартиры убегая, просто всей кучей в чемодан то, что под руку попалось запихала. Только и успела ведь проверить, чтобы ничего под кроватью не валялось. А уж как Агриппина Михайловна недовольно глядела. Небось думала, что я подольше у нее проквартирую. Ну да ничего, оплату она сполна получила. Хозяюшка сама мне размер платежа подсказала, видать боялась, что квартирант запамятует. Хм. А все-таки чудеса какие-то! Три дня всего, как я в этом теле, а уже столько всего случилось. Даже не верится. Как я еще до сих пор не засыпалась? Тьфу, тьфу, тьфу. Отсохни мой язык. Что-то со мной происходит. В той жизни я о вере даже и не думала, а тут, нá тебе. Богу молилась. Через плечо вон плюю. Рассказать кому там, ни за что бы не поверили. Суеверной становлюсь. Что-то еще со мной будет? Как вообще, за три дня столько всего случиться могло? А еще у нас там думают, что раньше жизнь была спокойная и размеренная. Хрен ли там, спокойная! Или это я всех тут на уши поставила? Ладно. Чего гадать. Лучше чемодан разберу пока".

В чемодане обнаружился нормальный, на неискушенный взгляд Павлы, офицерский набор. Пара бутылок коньяка. "Наверное в подарок везу. Вот только куда и кому?". Мыльно-бритвенные принадлежности. Запасная форма. Две смены белья и разные галантерейные мелочи. Последняя папка с чертежами, и копиями рецензий ХАИ и отчетов о проведенных испытаниях. Переданная Петровским пленка кинопулемета с красиво пылающим "Тюльпаном". Толстая тетрадь, в которую записывала Павла свои предложения для ВВС по реактивной авиации. Пачка писем и маленький альбом с фотографиями. "А вот это, то что надо! Ага. Будем изучать. Угу. Еще бы лампочку посветлее". За разбором чемодана, время полета пронеслось незаметно.

Ко времени окончания путешествия шпионка уже более-менее ориентировалась в своем окружении и личных взаимоотношениях с ним. Фотография мамы Павла оказалась не в альбоме, а во внутреннем кармашке чемодана. Пачка разномастных девичьих фото, лежали в отдельном почтовом конверте, и туда же была отправлена фотография той Симы, с которой для Павлы началось знакомство с эти миром. "Мда-а-а. А этот Колун, оказывается, "Умелец". И как мне теперь от этой своры отбиваться?". Главной же добычей стала сложенная вчетверо полковая фотография сфотографированная прямо то ли со стенда, то ли со стенгазеты родного Павлу 23-го ИАП. Размеры у фотографии были солидные, примерно как нотный лист. А состояла она из четырех наклеенных на бумагу частей. Дата на фотографии стояла 7 ноября 1938 года. Качество было отвратительным, но характерные черты лиц все же можно было разобрать. "Вон, Колун, то есть уже я. А рядом на фотографии пара веселых парней. Как-то странно все они кучкуются. Как в пирамиде – по трое. Может специально звеньями наклеили. И знамена развевающиеся на заднем плане между фотокарточками нарисованы. Угу. В центре обведенная лентами эмблема "авиационная курица" – крылатый винт и чуть выше крупно и ярко написано "23 ИАП". На самом верху фото Петровского, а с ним рядом кто-то с подписью "К-р. Вершинин С.И.". Это, наверное, комиссар полка. Серьезный дядька. Хорошо хоть, если увижу, узнаю его, и тупить не буду. Павла перевернула фотокартину и прочла "Держись, Павка. Ждем с возвращением!". Ниже этих слов кучерявились штук тридцать подписей". Угу а в полку-то целых шестьдесят самолетов. Может даже поболее. Значит… значит вернее всего это подарок от эскадрильи. Точно! Вон с десяток из этих фамилий читаются под соседними с Павлом фото. А остальные, это наверное технический состав. Вон они в самом низу фотографии. А вообще-то этот Паша дурень дурнем. Такое фото в чемодане таскать ну никак не годится. Ведь если враги украдут его чемодан, то весь личный состав полка, как на ладони известен будет. С другой стороны это подарок. Они фактически с ним попрощались уже. Типа: "Если что, помни – джунгли твои, Маугли!"".

— Ну, что, Колун. Уооаааыы! Подлетаем, что ли? — Павла стремительно спрятала фото на дно чемодана.

— Подлетаем, Иваныч. Ну как, выспался?

— А ты-то чего не поспал? Вон глаза опять красные. Третий день хорьком смотришь. Хотя перегара вроде нет, стало быть, акромя испытаний, небось еще и дела амурные у тебя? А?