— Разумеется.

— Так что вы думаете?

— Это лучшее средство пехотинца в оборонительном бою.

— Оборонительном… — чуть ли не по складам повторил Шпеер. Мысль о том, что сейчас, когда армии юга перешли в наступление и вряд ли фюреру понравится это прилагательное, оскорбила его.

— На фронте случается всякое, — заторопился Беккер, лишь сейчас поняв свою оплошность.

— Только не с нашей армией! Теперь она уже никогда не станет отступать и обороняться не будет!

Успокоившись, Шпеер повернулся к Хохмайстеру:

— Мне понравился ваш «фауст». Звучит по-боксерски: «кулак». Впечатление производит. Однако как поведет он себя в настоящем бою?

— Не сомневаюсь, так же сокрушающе!

— Хорошо, что вы верите. Пожалуй, я дам ход «фаусту». Но пока в малой серии.

— Сейчас я ищу подходящий сплав для ствола вместо дефицитной стали ОС-33.

— Знаю об этом. Вижу: вами руководит не честолюбие, а интересы империи. Вижу и хвалю.

Уже садясь в «опель-адмирал», Шпеер приказал Лешу подготовить документацию нового оружия, определить его примерную стоимость и составить проект заказа на его производство.

— Вы считаете, что нужно испытать «фауст» в боевых условиях? — понизив голос, спросил Леш.

— Не помешает, — отозвался рейхсминистр, кивком простился и разрешил шоферу ехать.

Несмотря на поддержку министерства вооружений, выгодный большой заказ для заводика Ноеля Хохмайстера и оборотистость Леша, взявшего на себя «представительский» труд, продвижение «фаустпатрона» к массовому производству шло медленно. Учитывая ограниченные ресурсы, министерство экономики и рейхсбанк ввели жесткий порядок распределения металла. Любая заявка должна была подтверждаться подробными расчетами и даже чертежами. В Берлин направлялись кипы бумаг. В них мало кто заглядывал. Но даже когда с трудом удавалось доказать потребность в том или ином сырье, вдруг оказывалось, что в настоящий момент его нет.

Одно дело, когда предприятие уже давно выпускало массовую военную продукцию. Ему выделялось соответствующее количество материалов. Оно могло создавать какие-то резервы, сокращая расход сырья за счет новой технологии, переоснастки, модернизации. На этих запасах оно создавало новинки. Так поступал Вильгельм Мессершмитт, строя, помимо поршневых истребителей, экспериментальные реактивные самолеты.

Другое дело, когда заводик начинал производить новую продукцию — не самолет, не танк, не пушку, а штуку непонятно какого назначения. В какой-то инстанции заявка Хохмайстера тормозилась. Приходилось снова и снова узнавать, у какого чиновника, на каком уровне она застряла. И на это уходило время…

Только в августе 1942 года с группой фенрихов-практикантов Хохмайстер выехал на фронт. Ему предложили участок южнее Воронежа на левом крыле наступавшей на Сталинград армии. Ожидалось, что русские с этого направления попытаются ударить во фланг.

Штаб полка дивизии «Рейх» размещался в большом деревянном доме бывшего сельского совета. Охранялся он батареей зенитных пушек, стоящих на огородах. Другие дома занимали офицеры, а солдаты жили в палатках в тени садов.

Полковым командиром был Циглер. Хохмайстер встречался с ним у Буга в первый день Восточной кампании. Лицо Циглера осунулось, щеки ввалились, виски покрылись сединой. Маркус представился как положено, передал пакет из штаба дивизии.

— Приказано помочь, но чем? — спросил полковник, прочитав письмо.

— На вашем участке я должен испытать новое оружие в тот момент, когда в атаку пойдут русские танки. Мне сказали, замечено их скопление напротив вашего полка.

— Это так. Воздушная и наземная разведки дали подтверждение.

Циглер развернул карту, нашел небольшую высотку на передовой перед ржаным полем. Дальше шли березовые рощицы, где могли скрываться неприятельские танки.

— Эту господствующую высотку русские давно намереваются захватить. Не исключено, первую атаку они предпримут именно здесь, — сказал Циглер.

— Это нам подойдет.

Приезд старого знакомого оживил Циглера. Отдав распоряжения своему офицеру штаба, он вывел гостя на крыльцо. Был тихий солнечный день. В небе трепыхались жаворонки. Неподвижно висели вдали белые облака. Ничто не нарушало мирной идиллии.

— Какие новости в столице?

Хохмайстер пожал плечами:

— У меня, признаться, не было времени любоваться ею. У меня сложилось впечатление, что Берлин лишь пишет бумаги и отдает приказы. Людей стало меньше, чем до войны. Вся Германия переселилась на фронт. А те, кто остался, озабочены воспроизводством породистых маленьких арийцев.

— Да-да, — не поняв иронии, со вздохом произнес Циглер, — у нас мало людей, а здесь такие пространства… Их сложно переварить.

— Вот как!

— А чего же вы хотите?! Мы, европейцы, привыкли к небольшим территориям. Расстояния на Востоке нам кажутся бесконечными. Ужас уже усиливается монотонным ландшафтом. Это действует угнетающе особенно мрачной осенью и утомительно долгой зимой.

— Вы сгущаете краски.

— Отнюдь. Психологическое влияние этой страны на среднего немецкого солдата столь велико, что он чувствует себя ничтожным и затерянным в этих бескрайних просторах.

— Выходит, мы не сможем одолеть русских? — Хохмайстер тревожно взглянул в умные прозрачные глаза полковника.

Циглер усмехнулся, но счел нужным разъяснить суть русского сопротивления:

— Русские многим отличаются от нас. Лучше переносят лишения, жару и холод, им не надо строить для себя удобных дотов и землянок. В большинстве своем они вышли из деревень и, как мне кажется, поэтому свободно передвигаются ночью и в туман, смело вступают в рукопашную схватку. Их способность, не дрогнув, стоять до конца вызывает удивление. Поверьте мне, старому фронтовику, — человек, который остался в живых после встречи с русским солдатом и русским климатом, понял войну до конца. После этого ему незачем учиться воевать…

Вечером, уже в темноте, Хохмайстер перебрался со своими фенрихами и «фаустами» к передовой. По его приказанию пехотинцы вырыли у подошвы небольшой высоты перед ржаным полем окопы полного профиля, а в стороне соорудили наблюдательный пункт с хорошим обзором.

Прошло несколько дней. Погода стояла безветренная, жаркая. Над поспевающими полями по вечерам полыхали зарницы. Не стреляли ни с той, ни с другой стороны. Только с неба опускался гул — самолеты вели разведку.

Впереди наблюдение вели солдаты Циглера, а фенрихи изнывали от духоты и ожидания. Чтобы они совсем не закисли, Хохмайстер приказал старшему из них — фельдфебелю Оттомару Мантею — вести занятия по саперному и взрывному делу. Свободные от караульной службы фенрихи разрабатывали системы минирования, с тем чтобы оставить довольно широкий проход к высоте, где сидели фенрихи с «фаустпатронами». Мантей рьяно взялся за дело. Отрочество он провел иначе, чем его сверстники. Об этом знал Хохмайстер из его личного дела. Сын значительного лица в министерстве внутренних дел не маршировал по улицам с начищенной до блеска лопатой, не строил дорог, не осушал болота, не получал на пропитание нищенских 45 пфеннигов в день. Перед поступлением в училище ему не понадобилась справка о двухлетнем пребывании в лагере трудовой повинности. Отличник и истабсфюрер[41] гитлерюгенда имел право на зачисление в высшее учебное заведение без вступительных экзаменов.

Коренастый парень с небрежно брошенным на лоб клоком льняных волос, высокомерный и наглый, в училище заставлял робеть даже Библейского Вора и Собаку. Обладая прекрасной памятью, он сражал их цитатами из книг предшественников нацизма и речей здравствующих вождей.

Здесь, при безделье окопной жизни, Мантей несколько порастерял воинственный пыл и потому воспрял духом, когда Хохмайстер дал ему настоящее боевое задание.

В одну из ночей оберфельдфебель вывел отделение на минирование. Очевидно, в темноте он слишком близко подошел к постам русских или сбился с пути, и его захватили русские разведчики. Исчезновение Мантея встревожило Хохмайстера. Фенрих мог рассказать противнику о «фаустах». Нужно перебираться на другой участок и побыстрей.