— Извините, рейхсминистр. — Леш покраснел как провинившийся школьник. — Чтобы вас не отрывать от более важных дел, отчет я посылал в отдел вооружений вермахта…

— Все равно меня должны были поставить в известность.

— Вот копия! — Хохмайстер будто чуял, что отчет может понадобиться, когда забирал у адъютанта Леша папку.

— Вы совсем не видите? — спросил Шпеер.

— Немного вижу.

Шпеер быстро пробежал глазами письмо Циглера и неожиданно обратился к Лешу:

— Фриц Леш — ваш брат?

— Так точно! — вытянулся генерал, пытаясь поджать жирный живот.

Шпеер машинально провел узкой рукой по лицу, что делал, когда размышлял. Леш и Хохмайстер, затаив дыхание, ждали его решения.

— В какой стадии доработок находится это оружие?

— В Розенхейме на полувоенном заводике отца Маркуса изготовляются опытные образцы. В испытательной лаборатории работает наш сотрудник, — отрапортовал Леш.

— Работы ведутся на уровне самодеятельного деревенского хора, — добавил Хохмайстер.

— Не понял.

— Я попросил у отца кредит. Субсидий училища не хватает. Много месяцев я лежал в клинике и понятия не имею, что делается в Розенхейме.

— Какая разболтанность! — воскликнул Шпеер. — Леш, завтра же, повторяю, завтра в это же время представьте смету расходов, включая то, что задолжал майор Хохмайстер отцу. Мы не жалеем двадцати пяти миллиардов марок на строительство города будущего и не можем найти миллиона на оружие, которое требуется в сегодняшней войне?! Маркус, поезжайте в Розенхейм, узнайте реальную обстановку. Если в чем возникнет нужда, обращайтесь лично ко мне. Работы немедленно засекретить! Вы в состоянии поехать?

— Конечно, — вытянулся повеселевший Хохмайстер.

В училище он набросал приблизительную сумму расходов и отдал отпечатать на бланке. Генерал сильно перенервничал и устал. Он уехал домой. Маркус же почувствовал прилив энергии.

По дороге в «Адлон» он спросил ничего не подозревавшего адъютанта:

— Чем занимается брат генерала, Фриц Леш?

— Он директор одного из заводов у Альфреда Круппа. Выпускает противотанковые пушки семьдесят пятого калибра.

«Ах ты, пройдоха, Леш!» — подумал Маркус беззлобно, засыпая под шум весеннего дождя, неожиданно навалившегося на Берлин.

Утром Леш проводил Хохмайстера на Потсдамский вокзал, а в пятнадцать часов снова очутился в кабинете у Шпеера. Рейхсминистр просмотрел смету, отложил бумаги в сторону.

— Я помню Маркуса с Олимпийских игр, — задумчиво проговорил он. — Фюрер в то время сказал мне, что следующие Игры состоятся в Токио. Но это не страшно. Это будут последние Игры на чужой земле. Потом уже они будут проходить только в Германии, только на наших стадионах. Каким будет состав участников, станем определять мы…

— К нашему горю, Маркус уже не вернется на ринг, — притворно вздохнул Леш.

Однако Шпеер не обратил внимания на реплику генерала. Он еще находился во власти дорогих воспоминаний.

— Свою популярность фюрер сравнивал с популярностью великого реформатора Лютера. Вскоре он высказал еще одну мысль: «У меня есть только две возможности: либо полное претворение в жизнь моих планов, либо столь же полный крах. Если мне удастся их осуществить, я становлюсь одним из величайших людей в истории. Если я потерплю крах, то буду оплеван, обвинен и предан проклятию…»

Леш старался понять, куда клонит рейхсминистр. Наконец Шпеер высказался яснее:

— Даже не позвони мне Ширах, я бы все равно поддержал Маркуса. Но, опасаясь огорчить больного человека, я не стал говорить ему, что в конце весны или в начале лета произойдет еще одно великое наступление. На этот раз войска будут предельно насыщены техникой. Если эта операция удастся, «фаустпатрон» Хохмайстера, как оружие оборонительное, может и не понадобиться нам.

— Я так и думал! — воскликнул Леш, но осекся, увидев на аскетическом лице Шпеера гримасу неудовольствия. Думать и решать мог лишь фюрер, остальные должны повиноваться. Такова была генеральная установка в Третьем рейхе.

— Пусть Маркус занимается своей хлопушкой, а мы подождем развития событий на Восточном фронте. Пока мы дадим возможность расплатиться Маркусу с кредитором, чтобы отец мог открыть для него новый кредит. — Шпеер взглянул на часы, нажал на кнопку вызова.

Леш понял — аудиенция окончена. Он вытянул вперед руку и, пятясь задом, скрылся за дверью.

Павел раскрыл альбом города Галле. Тот, что был подпорчен. Нашел пятнадцатую страницу и стал невидимыми чернилами переписывать все, что принес Березенко. Не вдумываясь в содержание, он старался лишь точно скопировать текст, воспроизвести цифры, чертежи, формулы, рецепты металлов. Йошка же вооружился миниатюрным «миноксом» с цейсовским объективом. Он щелкал затвором по мере того, как Павел заканчивал переписку одного листа и приступал к другому. Он переснял текст записок на разные кассеты дважды. Затем Павел сжег тетрадь Березенко в печке, взял чистый лист и написал записку Юбельбаху в Славянск:

Поставив подпись, Павел вложил письмо в альбом и сказал Йошке:

— Запечатай и отправь срочной почтой.

Йошка из обоймы своего маузера вытащил патрон, высыпал порох, вставил одну кассету микропленки в гильзу и заткнул той же пулей. В случае чего, при выстреле пленка полностью сгорит. Другую кассету отдал Павлу. Ее заложили в тайничок под ручкой чемодана. Таким образом описание «фаустпатрона», а также сведения о работах БМВ, которые передал Березенко, должны были попасть в Россию тремя путями: с Ниной, в альбоме Юбельбаха и на пленках, которые Павел и Йошка возьмут с собой.

Разобранные до винтика детали опытного «фауста», назначение которых не знал Березенко, Павел раскидал по мусорным ящикам в глухом переулке. Их содержимое регулярно вывозили за город мусорщики.

Павел и Йошка работали всю ночь. Несколько раз Йошка выходил в сад, ждал — не загорится ли лампочка в мансарде. Но в окнах было темно.

— Неужели Анатолия Фомича взяли прямо в лаборатории?

— К несчастью, мы ничем не сможем ему помочь, — проговорил Павел. — Но в любом случае должны убраться из Розенхейма вечером.

Утром Йошка поднялся в мансарду, как это делал уже не раз, когда отвозил Бера и Айнбиндера в лабораторию за город. В особняке стояла тишина. Инвалиды, Франтишка, фрау Штефи еще спали. Он осторожно постучал в дверь. Послышался щелчок открываемого замка, и в проеме распахнутой двери появился в своей неизменной серой тройке Анатолий Фомич. Едва слышно Йошка пораженно прошептал:

— Разве вас не забрали в гестапо?

— Как видите…

— А обыск?

— Это проделки Лютца, — без тени тревоги произнес Березенко.

— Когда вы вернулись вчера?

— Очень поздно, и сразу завалился спать. Рейсовый автобус отменили, пришлось ждать попутную машину.

— Стало быть, в лабораторию вы не поедете?

— Нет. Если я буду нужен Айнбиндеру, пусть свяжется с арбайтсфюрером или Хельдом.

— Мы тоже скоро отъезжаем, наверное уже не увидимся, — проговорил Йошка. — Берегите себя. До победы осталось недолго.

— Передайте… — Березенко опустил голову, подыскивая слова, но вдруг выпрямился, посмотрел прямо в лицо Йошки. — Впрочем, вы знаете, что бы я хотел передать…

По крутой винтовой лестнице Йошка сошел вниз. Павлу он сказал только одну фразу:

— С Березенко все в порядке.

На Людендорфштрассе Вилли Айнбиндера не оказалось, Антье торопилась на работу, стирала с лица ночной крем.

Раздраженным тоном она сообщила, что капитан еще вечером уехал к Хохмайстерам.

— Его стащил с постели какой-то срочный звонок.