Билл, должно быть, заметил его отсутствующий взгляд, извинился и отошел. Между тем Натали и Золтан, поговорив о корриде и Билле Холидей[48], принялись за творчество Малларме[49] и Верлена[50]. Григорий слушал их, но в дискуссию не вступал.

«Надо поговорить с Эвелиной», — сказал он себе.

Она стояла неподалеку, разговаривая с преподавателем социологии по имени Адам. У него была атлетическая фигура и светлые волосы, как у Эвелины. В дырочку у нее на чулке выглядывал большой палец. Даже отсюда Григорий видел, что ноготь покрыт темно-красным, поблескивающим на свету лаком. Похоже на свежую ссадину. Эвелина казалась довольной, но скрещенные на груди руки выдавали чувство дискомфорта и тревоги. Григорий почувствовал прилив нежности. «Можно по-разному любить человека, — сказал он себе. — Существуют разные виды любви». Снова наполнив стакан ликером, он подошел к Эвелине.

Восьмое марта. Выходной день, но только не для Нины. Обычно мужчины дарят на Восьмое марта цветы, а Виктор подарил ей маленькие золотые часики. Самый красивый и в то же время практичный предмет, какой она видела в жизни. Швейцарская работа. Виктор купил их во время командировки во Францию. Цепочка браслета обхватывала запястье, словно змейка. Переливающийся на солнце циферблат был таким крошечным, что Нине приходилось подносить его к глазам. Олицетворение роскоши, граничащей с бесполезностью.

Во время репетиций Нина часики снимала. Сейчас она, положив их на запястье, пыталась застегнуть браслет.

— А вот и ты! — сказала Вера, застав Нину в гримерке. Она уже переоделась и была готова идти. — Сегодня утром Гершу звонили из секретариата Сталина. — Вера запнулась, словно и сама не верила в такую возможность. — Ему приказали прибыть в Кремль.

Нинины глаза от удивления стали круглыми.

— Зачем?

Вера покачала головой.

— Ничего хорошего… Хотя кто знает? — с отчаянием и надежной сказала Вера.

— Когда назначена встреча?

— Не знаю точно… Сегодня после обеда… Я не могу пойти к нему домой, вдруг Зоя сейчас там.

— Я попрошу Виктора… Мы можем зайти к нему вместе. Я узнаю, что к чему, и сразу тебе сообщу, хорошо?

Вечером они зашли к Гершу. Там их встретила сердитая и встревоженная Зоя. Наконец вернулся Герш. Вид у него был усталый, но совсем не испуганный.

— Что случилось? — бросилась к нему Зоя. — Ты встречался с ним? Что он тебе сказал?

— Нет, я разговаривал с его секретарем. Точнее, он зачитывал мне постановление комитета.

— Что за постановление?

— Ничего нового, — внезапно расстроился Герш. — Вот посмотри.

Он протянул жене лист бумаги с текстом постановления.

Зоя схватила документ, и Нина с Виктором, заглядывая ей через плечо, принялись читать. Это было постановление, подписанное заместителем председателя Комитета по культуре при поддержке Совета министров СССР, гласящее, что гражданин Герш исключен из Союза композиторов СССР.

Зоины завитушки задрожали, когда она тряхнула головой.

— Это все из-за бельканто[51]. — Нине и Виктору она пояснила: — Вы ведь знаете, он так любит Россини!

Ее голос звучал по-деловому сухо. Чуть повысив тон, она сказала:

— Я ведь просила тебя избавиться от пластинок Доницетти[52]!

— Да, сударыня!

Зоя выглядела скорее возбужденной, чем рассерженной.

— Это какая-то ошибка! Не волнуйся, все разъяснится.

Удивительно, но ничто, похоже, не могло напугать или привести Зою в уныние. Ее не могло смутить или озадачить то, что происходило вокруг. Нина, напротив, многого не понимала. И дело было даже не в недавних гонениях на Герша. Раньше Нине казалось, что она разбирается в людях и знает, кому можно доверять. Теперь же она начинала сомневаться в своей прозорливости. В прошлом месяце, в Берлине, Полина рассказала им о том, что ее «просят» доносить на подруг. Потом еще эта записка от хозяйки магазина… Нина все думала, рассказать ли о ней Полине и Вере. Или записка предназначена только для нее? Неужели она похожа на человека, который хочет покинуть родину? А может, в ее глазах есть что-то такое, что подсказало той женщине: «Вот та, кто жаждет сбежать из своей страны. Она достаточно умна, чтобы решиться на такой шаг». Сотни раз Нина задавалась вопросом, не получили ли ее подруги по записочке с подобным содержанием. В конце концов она скатала клочок бумаги в шарик и засунула его в уголок одного из отделений своей косметички. Нина не решилась показать записку кому-то еще, особенно после того как узнала о доносах Полины.

Женщина, следившая за ними в Берлине, оказалась сотрудницей восточногерманской службы безопасности. Она доложила Арво о том, что они вопреки запретам пересекли границу с Западным Берлином. Трех нарушительниц грубо отчитали перед общим собранием выехавшего на гастроли коллектива Большого театра. Потом им прочли «лекцию», в которой подчеркивалось, что в Западном Берлине нет ничего, чего они не смогли бы приобрести в «demokratischen Sektoren», а приспешники капиталистов спят и видят, как бы похитить трех советских балерин. Нине, Вере и Полине пришлось стоять перед товарищами и объяснять свой проступок тем, что их намеренно заманили в капиталистический мир, но они, к счастью, смогли выбраться оттуда и больше ни за что на свете не рискнут оказаться в «недемократическом» мире.

Какая ложь! Какая мелочность! Они проехали всего-то две лишние станции в метро. Наверняка многие знают правду. Полина говорила, что надо быть сумасшедшей, чтобы решиться бежать на Запад, даже попытаться бежать. Если убежишь, тебя найдут и переломают ноги…

Теперь Зоя убеждала Герша написать письмо покаяния.

— Я тебе помогу, — убеждала она мужа. — У меня неплохой стиль.

Герш, еще раз пробежав глазами постановление, сказал:

— Не уверен, что Сталин вообще видел этот документ.

Зою охватил благоговейный страх. И неудивительно. Она восхищалась гениальностью великого вождя. К примеру, на стене, где раньше висело маленькое овальное зеркало, теперь красовалась вставленная в рамку вырезка из прошлогодней «Правды»:

— Извините, но у меня назначена встреча, — чувствуя себя неловко, сказала Нина. — Мне пора. Увидимся дома, Виктор.

С явным облегчением Нина вышла из комнаты. Ее сердце сжалось, когда она подумала о плохой новости, которую придется сообщить Вере.

В понедельник утром Григорий первым делом отправился к Дрю.

Она встретила его улыбкой, поднялась из-за стола и крепко, по-деловому пожала ему руку.

— Рада вас видеть.

— И я рад. Вижу, отпуск пошел вам на пользу. Вы принесли с собой немного солнца.

— А я-то думала, что весь мой загар уже сошел, — еще шире улыбнулась Дрю. — Каталоги уже напечатаны. Вы получите один экземпляр по почте сегодня, может, завтра.

Свершилось! Механизм запущен, и теперь ничто не сможет помешать проведению аукциона. Григорию даже не верилось в это. Поскорее бы взглянуть на каталог!

Дрю порылась в сумке и достала оттуда книгу.

— Спасибо, что дали почитать.

— Это вам спасибо. Мои переводы не пользуются популярностью.

— Мне понравилось. Стихи звучат так, словно с самого начала были написаны на английском. Если бы я не знала, что…