Киваю, соглашаясь:

— Алан.

В полном соответствии со сценарием, утвержденным для подобных встреч, он спрашивает: «Ты помнишь?», и я спрашиваю: «Помнишь?», и мы добросовестно вспоминаем, и он рассказывает институтские новости трехлетней давности, и лирическая часть сценария подходит к концу, и я жду, когда же будет задан наконец, бабахнет дуплетом неизбежный вопрос: «Где ты? Кто ты?», в ответ на который я должен буду огласить последнюю запись из своей трудовой книжки, выставить себя, как индюка на торгах, — смотрите, щупайте, приценивайтесь. Имя мое поблекнет, увянет, потеряется в тени громоздкого словосочетания —

СТАРШИЙ ИНЖЕНЕР-КОНСТРУКТОР,

и я не знаю, во сколько это будет оценено, но чтобы назваться так, я шагнул за порог, переступил мечту отца о большом Доме, зачеркнул формулу, которую он вывел, пытаясь определить

СМЫСЛ ЖИЗНИ,

и это легло на одну чашу весов, а на другой подпрыгиваю я сам, подпрыгиваю и надеюсь, что потяжелею со временем, нагрузившись еще более громоздкими словосочетаниями, и чаши угомонятся наконец, и я войду в состояние равновесия.

А может, просто набрать в карманы камней?

— Помнишь? — спрашивает Хетаг.

— Помню, — киваю в ответ.

Он умолкает на мгновение и задает ожидаемый мною вопрос:

— Где ты работаешь? Кем?

— Я растратчик, — отвечаю, — скрываюсь от правосудия.

Он смеется, оценив шутку, говорит что-то, смеясь, и я вроде бы слушаю его и в то же время слышу другие голоса и речи, вижу другие лица, сижу и, глядя на трепещущее полотно тента, думаю о том, что сыграл сегодня две роли на выезде, Санитара и Стрелка, и это ушло — надолго ли? — отодвинулось в прошлое, и мне предстоит теперь выступить на основной сцене в роли Конструктора, и занавес не поднят еще, но из оркестровой ямы доносится уже, пробивается сквозь смех торопливое соло будильника.

Шагнув за порог и выскользнув, таким образом, из теплых пеленок отцовской идеи, я сел в автобус, приехал в город, сдал чемодан в камеру хранения и пошел бродить по улицам, читая объявления о найме на работу и присматриваясь к фасадам учреждений и заводов. В первый день я ничего подходящего для себя не нашел, а на второй мне приглянулось трехэтажное здание с колоннами — административный корпус предприятия, которое горожане называли КБ, и я уже слышал это название, но что за ним кроется, понятия не имел. Сосчитав колонны, — восемь, — я потянул на себя дверь, вошел и оказался в тесной выгородке, за остекленной стеной которой мелькали люди в синих и белых халатах и люди в обычной одежде. Я двинулся дальше, в широкий проем, ведущий к ним, этим людям, но меня остановил пожилой и суровый боец ВОХР.

«Куда?» — спросил он.

«В отдел кадров», — ответил я.

«Налево», — сказал он.

Я повернулся и увидел дверь в торце выгородки и табличку над дверью — ПРИЕМНАЯ ОТДЕЛА КАДРОВ.

«Постучись», — предупредил боец, воспитывая меня попутно.

Недовольно покосившись на него, я постучал.

«Войдите», — послышалось изнутри.

Я шагнул в небольшой кабинетик и остановился у письменного стола, перед полной смугловатой женщиной, олицетворяющей собой неизвестность, в которой скрывалось, возможно, и мое будущее. Поздоровавшись, я выложил все, что имел, — свое имя, которое никому здесь ни о чем не говорило, и диплом МТИППа, явно не подходящий к случаю. Женщина внимательно просмотрела его, перелистала толстую тетрадь с записями, подумала, глянула на меня и вздохнула.

«Люди нам нужны, — сказала она и улыбнулась виновато: — Но вы совсем из другой оперы».

«Смейся, паяц», — пропел я про себя.

«Почему вы не устраиваетесь по специальности?» — спросила она.

Не зная, как ответить, я пожал плечами.

Отрекшись от консервного завода в селе, я не мог теперь консервировать и в городе, не мог подвизаться в пищевых производствах вообще — Чермен произнес, вступившись за меня: «Не для того он учился, чтобы варить варенье, как женщина», и слова его обернулись приговором, и я должен был реабилитироваться, найти какое-то оправдание своему уходу из кирпичносаманного Дома, и даже не просто оправдание, а нечто большее — смысл, который устраивал бы отца и служил компенсацией за разбитую его мечту.

«Простите», — сказал я и протянул руку к диплому.

«Подождите минутку, — остановила меня женщина, — я попробую позвонить в конструкторский отдел».

Она сняла трубку и набрала номер, а я стоял, готовый уйти без промедления, и слушал на прощание доступную мне часть диалога:

«Заурбек Васильевич?.. Здравствуйте… Да… Нет, он уехал в командировку… Двенадцатого… Не знаю… Обязательно… Температура уже нормальная, поправляется… Спасибо, передам… Нет, не видела… Что вы сказали?.. Конечно… Да… Да… Приятный молодой человек… Нет… Пока ничего не слышно… Хорошо… В четвертом квартале… Да… Ну, хорошо».

«Садитесь, — сказала она, — сейчас он придет».

«Кто?» — спросил я.

«Начальник отдела. — Она улыбнулась ободряюще: — Хочет поговорить с вами».

Он вошел, невысокий, плотный, большеголовый, и голова его чуть ли не от висков переходила в короткую, расширяющуюся книзу, шею, а шея как бы продолжалась туловищем — головогрудь, успел подумать я, вставая ему навстречу, и он сказал, покосившись на меня серым, утонувшим в набрякшие веки, глазом, буркнул невнятно:

«…а-а-ов», — то ли поздоровался, то ли фамилию свою назвал.

«Здравствуйте», — ответил я на всякий случай.

«Трудовую книжку», — сказал он в пространство.

«Нет у него, — мягко вступила женщина, — не успел еще завести».

Он взял мой диплом, повертел в руках, раскрыл, глянул мельком и усмехнулся криво:

«М-да, кадры решают все».

Я проглотил это и понял, удивившись, что каким-то образом уже подпал под его власть.

«Как у вас с дисциплиной?» — спросил он вдруг.

«В каком смысле?» — заинтересовался я, вскипая.

«В смысле поведения», — сказал он.

Я помолчал немного и, будто вспомнив, сообщил радостно:

«Папа и мама учили меня слушаться старших, не лгать и не обижать слабых. — Он насторожился, и я добавил с удовольствием: — По дисциплине у меня всегда была пятерка».

«М-да, — протянул он и раздельно, по складам произнес: — Хо-ро-шие-у-вас-ро-ди-те-ли».

«Спасибо», — поблагодарил я и улыбнулся про себя, подумав, что он похож на возницу, упустившего вожжи.

Однако он был из тех, кто умеет подхватывать упущенное на лету.

«Наше предприятие, — заговорил он жестко, — конструирует и производит нестандартное оборудование для научно-исследовательских институтов и заводов отрасли. (Какой? — чуть не спросил было я, но сдержался вовремя.) Дело это непростое и достаточно ответственное, а у вас, как я понимаю, нет ни опыта работы, ни специальной конструкторской подготовки. Поэтому единственное, что я могу вам предложить, — это должность техника… — Заметив, как вытянулось мое лицо, он добавил: — Старшего техника».

«Но я инженер вроде бы», — в отличие от него я не умел подхватывать вожжи на лету.

«Именно вроде бы, — едва заметно улыбнулся он. — Пусть вас не смущает мое предложение. Поработаете три-четыре месяца, — в тоне его зазвучали отеческие нотки, и я догадался, что с техниками у него неважно, — освоитесь, втянетесь в работу, и все станет на свои места. Обещаю вам. Производство наше расширяется, перспективы для роста — прекрасные, — он начал тормошить дремлющее мое честолюбие, — старший инженер, руководитель группы, ведущий конструктор… Все будет зависеть только от вас».

Вместе с вожжами он держал в руках уже и меня самого, и, переметнувшись на его сторону, я помогал уговаривать себя: «Три-четыре месяца — пустяк по сравнению с вечностью, которая у тебя впереди», и, обескураженный собственным предательством, я рванулся в отчаянии:

«Учтите, я верю вам! Я вообще доверчивый!»

Он мягко, но решительно придержал меня:

«Как вас зовут?» — спросил.

«Алан», — послушно ответил я.

«А вашего отца?»