— Похоже, что «рогатая смерть» на якоре.
На корабле включили одну из систем и обнаружили, что предмет дает незначительное тепловое и радиоактивное излучение. Скляров приказал вахтенному офицеру держать корабль на месте.
Поступил доклад из поста наблюдения:
— Температура предмета выше температуры воды!
Значит, там есть источник питания. Скляров вошел в рубку штурмана и, склонившись к столу, на клочке бумаги стал писать донесение в штаб флота. Он сообщил координаты обнаруженного странного предмета, указал наличие источника шума периодического действия.
«Прошу срочного решения. Командир «Бодрого».
«Вот так всегда в море, — подумал Скляров. — Не знаешь, что там на глубине. Как слепой на дороге, так и я... Легко бить противника, если видишь его, и легко оказаться битым, если ты его не видишь. Он где-то притаился на глубине, не дышит и выжидает. Прозеваешь лодку — и она всадит торпеду в железное брюхо корабля. Конечно, сейчас не страшно — нет войны. Но именно сейчас надо научиться «засекать» субмарину: в бою учиться поздно. Как это сказал Серебряков? Первый же серьезный промах многому научит офицера, но учиться на ошибках — непозволительная роскошь для военного моряка... Да, прав комбриг — командир, как и минер, ошибается раз в жизни...»
Вскоре с берега пришел ответ:
«Выставить буй. Продолжайте следовать прежним курсом».
Корабль все дальше уходил от того места, где на тонком стальном тросе повис загадочный предмет. Буй качался в лучах прожектора, все уменьшаясь. Послышался далекий гул вертолетов, и было видно, как три «стрекозы» зависли там, где час назад «Бодрый» замедлял свой ход.
— А ну-ка, дайте сюда карту. — Скляров разложил ее на столе. — Вот Черные скалы, вот место обнаружения лодки и вот место предмета.
— Не больше сорока миль, — подсказал штурман.
— Так оно и есть. — Скляров весело ему подмигнул. — Кажется, теперь мне ясно... Помните: «Луна взойдет в полночь»? Наш вертолет появился над судном в тот момент, когда оно вызвало на связь лодку. И лазер они применили не случайно.
Вернулись в бухту поздно вечером. Скляров удивился, когда в лучах прожектора заискрилась черная «Волга».
На пирс подали сходню. Комбриг торопливо поднялся на корабль. Скляров начал было рапортовать ему, но тот резко махнул рукой:-
— Потом. А сейчас — в штаб флота. Прошу со мной, в машину. — И, довольно усмехнувшись, добавил: — А луна в полночь все же взошла...
10
С утра капитана 1 ранга Серебрякова вызвал к себе начальник штаба флота адмирал Журавлев. Комбриг прибыл вовремя, но у Журавлева уже кто-то был, и адъютант, худощавый, с черными глазами мичман, вежливо сказал: «Подождите, пожалуйста, две-три минуты». Серебряков теперь гадал — зачем он вдруг понадобился начштаба? Неужели снова пойдет разговор о «Бодром»?
«Ну и заварил кашу, — с неприязнью он подумал о Склярове. Он стоял у окна, глядел на корабли, стоявшие у причала. Ближе других у пирса колыхался «Бодрый». У его борта стояла баржа с топливом. И все-таки как ни сердит был Серебряков, он с теплотой подумал о Склярове. «Он прав, случай с минами это всего лишь эпизод. А если взять все в целом, то Скляров вывел «Бодрый» в передовые корабли. У него есть свой стиль морехода; любит риск, хотя поначалу набил себе шишек. Правда, порой вспыльчив, и тут Леденев прав: надо иногда Склярова сдерживать. А как быть, если все же конструктор Савчук приедет сюда? Кого рекомендовать ему, Склярова или Ромашова? Да, есть над чем подумать. Впрочем, я уверен, что Савчук пожелает «Бодрый», такие по натуре люди, как Скляров, ему по душе...»
Скрипнула дверь, и от начштаба вышли двое гражданских. Не успел Серебряков загасить папиросу, как услышал:
— Прошу вас, Василий Максимович.
Адмирал Журавлев пошел ему навстречу, поздоровался за руку.
— У меня для вас новость. Вот прочтите...
Серебряков быстро прочел текст и вернул листок адмиралу.
— Давно пора это сделать, — улыбнулся он.
— Да, главком согласился с нами, — сказал адмирал Серебрякову. — На флоте есть немало героев, чьи имена могли бы носить корабли. Вот и отец Петра Грачева погиб как герой...
— Спасибо вам за хлопоты, Юрий Капитонович. Еще в прошлом году Серебряков просил Журавлева возбудить ходатайство перед Военным советом Военно-Морского Флота о присвоении имени Грачева одному из кораблей бригады.
— Это дело нашей чести, — сказал тогда Серебряков и крупной ладонью потер подбородок.
— Да, мертвым слава не нужна, но живые должны знать, кому обязаны жизнью, — в раздумье добавил адмирал.
Позже Серебряков ходил на катере в соседнюю бухту к подводникам. Поделился своими мыслями с командиром соединения, и тот — тоже адмирал, как и Журавлев, — сказал, что моряки помнят о подвиге капитан-лейтенанта Грачева. Ежегодно в том месте, где погибла его подводная лодка, они опускают на волны венок живых цветов.
«А корабль именем Василия Грачева назвать все же следовало», — подумал тогда Серебряков, возвращаясь к себе в бухту.
— Я сейчас, знаешь, кого вспомнил? — продолжал Журавлев. — Ивана Степановича Исакова. Истекая кровью, боясь, что умрет, он написал Сталину и попросил назвать своим именем какой-нибудь корабль. Вот как слился он с морем!.. Я тогда был рядом с Исаковым. Рассказать, как это было?
...Под Туапсе шли ожесточенные бои. 4 октября 1942 года И. С. Исаков выехал с командующим Закавказским фронтом генералом армии И. В. Тюленевым в район Хадыженской. Неподалеку от Туапсе их автомашины атаковали «мессершмитты». Осколком бомбы Исакова ранило в левую ногу. В тяжелом состоянии его отправили в Сочи. Ногу пришлось ампутировать. Однако опасность для жизни не миновала. Из госпиталя Иван Степанович послал телеграмму Сталину и наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову. В тот же день Сталин позвонил Кузнецову:
— Вы получили телеграмму Исакова?
Нарком Военно-Морского Флота доложил, что получил и что к раненому командирован главный хирург флота И. И. Дженелидзе. Сталин распорядился немедленно написать Исакову ответ, при этом он объяснил, каково должно быть его содержание. Кузнецов так и сделал. Текст заготовленной телеграммы он прочел Сталину по телефону:
«Сочи, адмиралу Исакову. Не теряйте мужества, крепитесь. По мнению врачей, Вы можете выздороветь. Ваша жена вылетела к Вам. В случае трагического исхода лучший эсминец Черноморского флота будет назван «Адмирал Исаков». Желаем здоровья».
— От чьего имени посылаете телеграмму?
— От вашего, товарищ Сталин.
— Нет, — сказал он, — пошлем за двумя подписями: Сталин, Кузнецов.
Ивана Степановича удалось спасти...
— Адмирал всю жизнь посвятил морю, и ему не хотелось уходить из жизни, не оставив о себе память, — вновь заговорил Журавлев. — И дело тут вовсе не в личной славе — обычно, когда человек умирает, он думает не о себе, себя ему не жаль, потому что все умирают, только один живет дольше, а другой меньше; ему жаль оставлять то дело, ради которого он жил и боролся и за которое отдал всего себя без остатка. Но человек остается жить в продолжении этого дела.
— Когда вижу на борту ракетоносца имя Ивана Степановича Исакова, — после паузы сказал адмирал, — мне кажется, будто стоит он рядом и я слышу его голос...
— Тут психология, как говорится, — поддакнул Серебряков. — С кем в бою страдал, того не забудешь до конца жизни... — С грустью в голосе он добавил, что как бы ему ни пришлось тяжко на службе, никогда не оставит моря — оно научило его житейской мудрости.
Адмирал прошелся по кабинету, размышляя о чем-то своем. Неожиданно спросил:
— Как там Скляров?
— В дозор готовится...
— Я не о том, случай с минами пошел ему на пользу?
— Да, конечно. — Серебряков посмотрел адмиралу в глаза. — Вы его тогда здорово пожурили, мне даже жаль стало.