— Жалость расхолаживает людей, — сухо заметил Журавлев. — Хоть и сердит был я на Склярова, а он нравится мне. Есть в нем морская жилка. А?..
— Есть...
Адмирал прошелся по кабинету, поглядел в окно, сказал, что прогноз на июнь месяц обещает тихую, солнечную погоду; штормы не ожидаются.
— Слышите?
— А мне больше штормы по душе, Юрий Капитонович, — и Серебряков улыбнулся.
— Да?
— Штормы командиров учат маневру.
— Может быть, — задумчиво молвил адмирал. Он подошел к столу, сел и, глядя на Серебрякова, сказал: — Час назад мне главком звонил. Серьезное задание он поручил штабу флота. К вечеру с моря вернется комфлота, мы с ним все обговорим, а уж потом с вами потолкуем. Ждите моего звонка. Кстати, Склярову пока выход в море не планируйте.
— Что, комфлота наказал за срыв минной постановки?
— Нет. Другое тут... Потом...
Было уже за полночь, а Серебряков все не спал. Ночь была ветреной. С утра море, как дитя, нежилось на солнце, а сейчас было черным, как деготь.
Мысли потянулись в Ленинград, к дочери: как она там? Жена волнуется, а ей это вредно. Надя и так вдоволь хлебнула горя. И в землянке жила, и в горах, и под пулями была. Иринку родила в бомбоубежище...
Потом он подумал о Петре Грачеве.
«Парень хороший. Характером весь в отца, — размышлял Василий Максимович. — Скорее бы уже сыграли свадьбу. А то еще приглянется ему какая-нибудь северянка...»
На стене то и дело вспыхивали отблески маяка, расположенного на скале. Скрипнула кровать, и он увидел, как жена открыла глаза, потом поднялась на локте.
— Васек, ты что не спишь? — спросила она и тронула за плечо. — Ты знаешь, вчера Грачев приходил. Для храбрости, видно, немного выпил. Просил меня с Ирой переговорить...
— Вот как! — воскликнул Василий Максимович.
Она поняла, что ему надо рассказать все. Она так и сделала. Не скрыла и того, что посоветовала Ире пока воздержаться от свадьбы, а то если выйдет замуж, пойдут дети, куда уж там до учебы. Недавно Ира прислала ей письмо, в котором просила совета.
«Мама, Петя требует ответа, пойду ли за него замуж. Как мне быть, что ответить ему? Я, мама, уже взрослая, ты не думай, что я девчонка. Нет, мама, я уже взрослая. Я думаю, что пора мне замуж? Кажется, я ему не безразлична...»
— Петя очень любит Иру, но рано ей замуж, — сказала Надя.
Наступило тягостное молчание. Серебряков поглядел на жену, легко поднялся с кровати.
— Не нравится мне все это, Надюша. Зачем было Грачева отговаривать? Ведь он любит Иру, правда? Пусть сама решает.
— Она моя дочь, и я, как мать, обязана дать ей совет, — возразила жена.
Он промолчал.
Утром, когда жена еще спала, Серебряков, не завтракая, ушел на корабли. Капитан 2 ранга Скляров встретил его рапортом. За ночь ничего существенного не случилось, правда, «Бодрому» отменен выход в море.
— Чье распоряжение?
— Командующего. В пять утра мне позвонили. Я не стал беспокоить вас.
— Странно, — заметил комбриг. — Ну, что, пойдемте?..
Штаб флота находился неподалеку от берега. Они решили идти вдоль отмели до причала, где швартовались катера и буксиры, а потом подняться по узкой тропе. Красное солнце взглянуло из-за гряды скал, его лучи дробились на камнях. Вдоль берега тянулся редкий белый туман. В небе текли бело-дымчатые облака.
— Видать, к шторму красное солнце, — обронил Скляров.
Комбриг ценил Склярова. Когда Серебряков командовал «Бодрым», а Скляров был у него старшим помощником, Василий Максимович терпеливо учил своего преемника, учил строго, требовательно. Уже тогда он приметил, что старпом не был равнодушен к своей профессии, и Серебряков верил, что со временем из старшего помощника выйдет хороший командир.
После того как Скляров принял у него корабль, строгости к людям и к себе в нем прибавилось.
У моряка под ногами всегда зыбкая палуба, в море его подстерегают опасности, стоит лишь чуть ослабить внимание — мигом будешь наказан. Это комбриг давно испытал на себе.
«Море всегда мстит, его не узнаешь до конца, хотя всю жизнь будешь плавать», — нередко говорил комбриг.
Серебряков вдруг почувствовал, как тоскует по кораблю. С «Бодрым» у него многое связано. И хотя ушел на повышение, тоска по кораблю не оставила его.
— Василий Максимович, — вновь заговорил Скляров, когда они уже подходили к штабу, — попросите адмирала направить «Бодрый» на учения. Можете на меня положиться, ни одна подводная лодка не уйдет... А то иным командирам завидую...
Серебряков замедлил шаг. Его черные глаза кольнули Склярова, и тому стало не по себе. Комбриг не упрекал его, он сказал, что зависть бывает разная — черная и белая. Первая — плохой союзник, от нее добра не жди. А вот вторая — очень добрая, она подтягивает, зовет вперед, заставляет расти, совершенствоваться, видеть свои недостатки.
— Мне хочется, чтобы вы быстрее, глубже осваивались со своей должностью, лучше прежнего организовали бы учебный процесс на корабле, а вас потянуло на какое-то нездоровое соперничество. От командира многое зависит. Он всему голова. Ежели командира на лихие, поверхностные дела тянет, на показуху, его подчиненные тоже к внешним эффектам потянутся. Для чужих глаз, для инспекции все делают, а в голове ничего не остается, знаний никаких. Положиться на таких нельзя...
В словах комбрига Скляров улавливал не укор, а совет. Таких людей не сломят никакие невзгоды, никакое горе. Это словно дерево: сруби с него все ветки, а корень даст новые ростки, и со временем ветки закурчавятся зеленой листвой. В Серебрякове сидел этот самый корень...
— Я не собираюсь держать тебя на задворках, — вновь заговорил капитан 1 ранга. — По сути твоя командирская наука еще только начинается. Ты любишь то, что делаешь, и это меня радует. Только не ворчи на море, оно тоже плетет нашу судьбу.
Они поднялись на гору. Серебряков остановился, тяжело перевел дыхание. Вынул из кармана платок, вытер вспотевший лоб.
— Одышка...
«Постарел ты, Василий Максимович, — сочувственно подумал Скляров. — Все подвластно времени, лишь море вечно...»
Склярову грустно стало от этих неожиданно нахлынувших мыслей. Лицо у Серебрякова с сетками морщин у глаз, брови серые, будто соль осела на них. И волосы на голове седые. Но ходит он бодро, и это вызывает у офицеров добрую улыбку.
— Павел Сергеевич, а как сын? — неожиданно спросил комбриг.
— Растет. Крикливый, правда. И все по ночам. Зина вконец умаялась...
— Береги его, — серьезно сказал Серебряков.
«Наверное, своего вспомнил», — подумал Скляров.
В кабинете командующего флотом находились офицеры штаба, флагманские специалисты и еще двое в гражданском, которых Скляров не знал. Одному из них было лет тридцать, а другой постарше комбрига, весь седой, в очках. Серебряков усадил Склярова рядом с собой и шепнул ему на ухо:
— Узнал, кто это в очках? Адмирал Рудин из Москвы. Ваш посредник...
Командующий о чем-то поговорил с адмиралом Рудиным, потом обратился к Серебрякову:
— Я вас слушаю...
Короткий доклад комбрига командующий выслушал с вниманием. Но когда Серебряков выразил свое неудовольствие тем, что «Бодрому» отставили выход, адмирал спросил:
— А что вас волнует?
— Товарищ командующий, по плану у Склярова ночная постановка мин. К тому же надо учесть тот злополучный случай в море...
— Для «Бодрого» будет другая задача...
Командующий вынул из папки какие-то бумаги, развернул их, что-то с минуту читал про себя, потом сказал, что «Бодрый» завтра с утра поступает в распоряжение Главного морского штаба. В учениях принимать участия не будет.
— Конструктора Савчука помните, вот который на вашем корабле испытывал свою торпеду? Так он вновь приезжает сюда со своей группой. «Бодрый» будет в его распоряжении.
У Склярова вырвалось:
— Что ж, будем загорать...
Командующий бросил на Склярова быстрый взгляд, поднялся из-за стола.