— Павел Сергеевич, большое дело вам доверяется, — строго сказал он, — государственного значения. Главком приказал обеспечить испытания нового оружия и подобрать для этого соответствующий корабль. Мы и подобрали. Вы человек бывалый и должны знать, что испытания новой техники дают кораблю не меньше, чем обычные учения. — Адмирал обернулся к Серебрякову. — А вы что, тоже разделяете мнение товарища Склярова?

Серебряков встал.

— Нет, товарищ командующий. Я считаю, что «Бодрому» выпала большая честь, и, как комбриг, горжусь, что очень ответственное задание поручено одному из моих кораблей.

Командующий нажал кнопку звонка и, когда появился адъютант — рослый светловолосый мичман, в черной отутюженной тужурке и в таких же отутюженных брюках, — приказал пригласить в кабинет адмирала Журавлева.

— Послушаем еще раз начштаба.

Начальник штаба, адмирал, — высокий, как и командующий, с серыми выразительными глазами — легкой походкой прошел к столу.

— Прошу садиться, — предложил комфлота. — Ну, что, товарищ Журавлев, пошлем «Бодрого» на испытания? Ваше мнение не изменилось?

Начальник штаба сказал, что он «за». Правда, командир «Бодрого» порой не все продумывает до конца.

— Вот хотя бы случай с постановкой мин. Налицо промах... — Журавлев посмотрел в сторону молча сидевшего Склярова и еще жестче добавил: — Разумеется, я имею в виду не то, что матрос свалился за борт — тут вина прежде командира минно-торпедной боевой части Кесарева, о котором уже был разговор. Меня, товарищ командующий, волнует другое — неисполнительность командира «Бодрого»...

Командующий весь напрягся.

— Как так? Поясните, пожалуйста.

— Вы, товарищ командующий, приказали наказать капитан-лейтенанта Кесарева, построже наказать, а товарищ Скляров этого не сделал, он даже выговора ему не объявил.

— Это правда?

Скляров поднялся. Свое решение не наказывать Кесарева он объяснил тем, что у минера выявились семейные неурядицы...

— Я, товарищ командующий, как командир корабля отвечаю за своих людей, и позвольте мне решать, кого и как наказывать, — добавил Скляров.

Командующий нагнулся к Серебрякову, что-то сказал ему, потом взглянул на Склярова, и голосом, в котором звучала строгость, заметил:

— Вы правы, Павел Сергеевич. Кого и как наказывать — вам решать, командиру. Но позвольте и мне использовать свои права...

Скляров покраснел: «И ляпнул же я... Опять погорячился, а ведь по носу уж не раз мне щелкали». А командующий продолжал:

— Вчера мною подписан приказ, кто и как действовал на учениях. Так вот, в нем капитан-лейтенанту Кесареву я объявил неполное служебное соответствие.

У Склярова вырвалось:

— Строговато...

— Может быть, но ставить под удар жизни людей в мирное время нам никто не позволит, — сухо заметил командующий. — Вот и товарищ Серебряков со мной согласен. Да, неприятная история, но из нее надо, Павел Сергеевич, извлечь урок. — Он встал. — Итак, решено: на испытания идет «Бодрый». Прошу всех ко мне завтра, к десяти утра. Обсудим в деталях. Вопросы есть?

«Об «иностранце» так ничего и не сказал, — подумал Скляров. — Спросить, что ли?..»

— Нет вопросов? — Командующий нагнулся к столу, взял листок густо исписанный синими чернилами. — А теперь об «иностранце». Вы знаете, товарищи, что на прошлой неделе вблизи наших территориальных вод появилось чужое судно. «Бодрому» была поставлена задача наблюдать за ним, не дать вести разведку в районе Коршуновых ворот. А потом акустики обнаружили на глубине странный предмет. Наши водолазы извлекли его...

Командующий сказал, что это была станция наблюдения за движением наших надводных и подводных кораблей. Оборудована системами, позволяющими определить скорости кораблей. Все данные фиксировались записывающими устройствами, установленными на борту станции. Данные должны были сниматься водолазами. Это, видно, предполагалось сделать при новой очередной «рыбной ловле». Интересно, что во избежание обнаружения станции на ней были исключены передающие радиосигналы.

— Но и это еще не все, — продолжал командующий, — там стоял заряд-ликвидатор, но наши минеры обезвредили его. Кстати, об эпизоде с вертолетом. Мы предполагали, что на судне есть лазер, но это следовало проверить. Сейчас все подтвердилось. Вы спросите, а как подводная лодка, она что, с судном работала? Нет, у нее было задание выставить станцию, и она это сделала. Взяла курс к острову, чтобы всплыть на связь, но на пересечке курса «Бодрый» обнаружил ее, и тогда лодка, потеряв время, схитрила — всплыла неподалеку от судна и послала в эфир сигнал: «Луна взойдет в полночь». Первую запись станция произвела в ноль часов одну минуту, в тот момент проходила на глубине наша атомная подводная лодка... Вот как все было, — командующий посмотрел в сторону Склярова. — Хочу отметить действия капитана 2 ранга Склярова в поединке с «иностранцем». Отлично сработал Павел Сергеевич! Я знаю, ему не сладко пришлось в море. Но «иностранец» был скован в своем маневре, а это говорит в пользу экипажа «Бодрого» и его командира. Конечно, я не оправдываю товарища Склярова в эпизоде с постановкой мин, что и говорить, плохо, когда люди падают за борт. Так и потерять человека можно. Но мы об этом уже говорили, и я рад, что Павлу Сергеевичу это пошло на пользу. Ну, а теперь, товарищи, подошло время обеда, и я приглашаю вас к столу.

Скляров было заколебался, но комбриг Серебряков толкнул его в плечо, шепнув на ухо:

— Нехорошо отказываться...

Пока вестовые накрывали на стол, командующий переговорил с Москвой, потом вышел в салон. Глядя на адмирала Рудина, он весело сказал:

— Главком доволен, что у нас все идет строго по плану. Но требует строгого контроля.

Рудин высказал свои соображения:

— Я думаю, что испытания будут нелегкими и командиру «Бодрого» загорать не придется.

Скляров покраснел. «И он слышал мою реплику...»

На стене Рудин увидел большую картину: линкор «Октябрьская революция» вел огонь по фашистам из орудий главного калибра.

— Подарок друга-художника, — перехватив его взгляд, сказал командующий. — В годы войны я командовал этим линкором. Помню, в сентябре 1941 года мы стояли в Морском канале, поддерживая своим огнем сухопутные части. В это время налетели фашистские самолеты, и одна из бомб попала в носовой отсек корабля. Взрывом разворотило всю верхнюю палубу. Но линкор остался в строю. Той же осенью была получена директива за подписью Сталина и наркома ВМФ Кузнецова о минировании всех боевых кораблей. Да, да, мы сами минировали свои корабли.

— Я тоже это делал, — подал голос адмирал Рудин, — хотя не верилось, что кто-то мог дать такое распоряжение.

— Вот, вот, не верилось, — продолжал командующий. — Но это было личное указание Верховного Главнокомандующего. Правда, не сразу мы в это поверили, думалось, неужели врагу удастся захватить Ленинград, ведь только в этом случае мы должны были уничтожить свои корабли. Позже в Ленинград прибыл нарком Кузнецов, и от него мы узнали, что Сталин считал положение Ленинграда исключительно серьезным. В одной из бесед с Кузнецовым он сказал: «Ни один боевой корабль не должен попасть в руки противника». Тогда же была послана на Балтику директива о минировании кораблей. Каждый из нас, хотя и выполнил это требование, в душе надеялся, что защитники Ленинграда не дрогнут в боях, выстоят и корабли флота не будут уничтожены. Так оно и случилось.

— Николай Герасимович Кузнецов не все вам рассказал, — заметил адмирал Рудин. — Это ему Сталин поручил составить телеграмму командующему флотом Трибуцу и отдать приказание, чтобы все было готово на случай уничтожения кораблей. Но такую телеграмму подписывать нарком ВМФ не стал и прямо заявил об этом Сталину, для отдачи такого ответственного приказа требуется особый авторитет, и одних указаний наркома ВМФ, мол, недостаточно. Тогда Сталин сказал, что вместо него телеграмму подпишет начальник Генерального штаба Маршал Шапошников. Когда Кузнецов доложил об этом Шапошникову, тот ставить свою подпись наотрез отказался, сославшись на то, что дело это чисто флотское. Они заготовили телеграмму и вдвоем отправились к Сталину, чтобы убедить его поставить свою подпись. И Сталин согласился.