В очередном походе лодка Грачева уничтожила два транспорта, и, когда вошла в Екатерининскую гавань, из ее пушки прозвучало два выстрела. На пирсе адмирал Головко тепло обнял Грачева:
— Ну, что ж, вижу почерк подводного аса.
А ночью лодка снова ставила мины...
...Наутро Катя сама пришла на причал. Она стояла к кораблю спиной, но Савчук сразу узнал ее.
— Катюша... — прошептал он.
Вдруг показалось, что все кругом замерло. Нет ветра, нет морского прибоя — кругом тихо, как в штиль...
— Добрый вечер, Катюша... Ты уж не смейся, растерялся твой старичок. Не думал я, что придешь.
Савчук заметил, как она сжала губы, но тут же улыбнулась.
— Хотела повидать вас. Вы, верно, скоро уедете?
— Что же в Москву не приезжала? — спросил Савчук. — Мы очень тебя ждали.
На лице девушки вспыхнул румянец.
— У Семы была...
— Сема?.. Кто это? — насторожился Савчук.
— Штурман. Плавает тут, на Севере. Собираюсь замуж, а мама советует не спешить. А как вы?
— Я?
— Ну да, вы.
Девушка медленно зашагала вдоль берега и Савчук пошел рядом с ней.
Он не знал, что сказать ей, и, чтобы не тревожить себя раздумьями, ответил:
— Не советчик я, Катюша...
Однако девушка настаивала:
— Ну, а будь вы мне отцом, что сказали бы?
Савчук замедлил шаг. Сердце заныло, и Евгений Антонович до боли закусил губу.
— Вы не торопитесь, подумайте, я подожду, — сказала Катя, заметив, как он весь напрягся.
Савчук взял себя в руки:
— Если любишь, то выходи замуж. — Он сделал паузу. — А мать... Мать права по-своему. Ей кажется, что ты еще ребенок, ей жаль отпускать тебя... Я желаю тебе счастья, Катюша.
Они поднялись в гору, откуда открывался вид на море. Уже вечерело. Небо прояснилось, заходящее солнце подожгло края туч, и они окрасились в багряный цвет. Волны с шумом набрасывались на камни. Казалось, что это шумит не море, а огромный сосновый бор. Катя предложила посидеть здесь.
— Ты не озябла?
— Что вы...
— А я к вам по делу. — Она открыла черную сумочку и достала оттуда пожелтевший от времени листок. — Письмо принесла вам, только, чур, по секрету. Маме о нем — ни слова: я ведь стащила у нее. Старое письмо...
Савчук взял листок. Первые же строки бросили его в жар:
«Жека, милый!
Я в отчаянии. Ты оставил меня не одну. Куда мне теперь? У меня был выход, как и у каждой женщины, но я не пошла на это...
У меня на глазах слезы, и я не могу больше... Ты прости, Жека, что я такая слабенькая. Мне казалось, что ты живешь только мною. Но ты даже не пришел проститься, когда уходил в море. Долго я ждала тебя, плакала по ночам: где ты, что с тобой? А время бежало. Тогда я пошла в штаб, и мне сказали, что ваша лодка не вернулась в базу. У меня померкло в глазах, и не знаю, как хватило сил добраться домой. Наплакавшись, легла спать. Но так и не уснула до рассвета. Ты стоял перед глазами. Кажется, что сидел в моей комнате.
Время шло, но боль не угасала. И вдруг узнаю, что ты — живой! Каким-то чудом добрался на остров и теперь лежишь в госпитале. Дали мне адрес и сказали, чтобы сразу же тебе написала.
Милый Жека, береги себя. Ты нужен не только мне... Потом все объясню, не мучься догадками.
Целую, милый, и жду ответа. Я сейчас лежу больная, а то бы сама приехала. Пишу тебе, а у самой жар.
Савчук свернул листок, чувствуя, как дрожат пальцы.
«Мне писала, а я письмо так и не получил», — подумал он.
— Кто этот Жека? Может быть, вы знали его?
Савчук ожидал, что она спросит об этом, и боялся того, что может произойти. Он шумно вздохнул.
— Нет, не знал...
Катя настороженно взглянула на него:
— Но ведь вы тоже тонули на подводной лодке?
Савчук сдержанно сказал:
— Да, я тонул... Так ведь сотни моряков тонули...
Стало тихо, слышно было, как в бухте голосили чайки. Катя смотрела куда-то на море.
— Мама пишет этому Жеке, — наконец заговорила она. — Кого она имеет в виду? А вы, Евгений Антонович, раньше знали мою маму?
— В Полярном все мы знали друг друга, — сказал он деланно-равнодушным тоном. — Помню, как-то танцевал с твоей мамой...
Катя спрятала листок в сумку.
— Положу обратно. Это мамина тайна. Я случайно нашла ее старые письма. У нее есть еще одно, которое она писала этому Жеке на лодку. Но оно вернулось, как и это. На конверте пометка: «Адресат выбыл».
— Как она чувствует себя?
— Хорошего мало. У нее сердце... — Катя помолчала. — Сегодня, утром я приехала, и она разволновалась. А может, оттого, что выхожу замуж?
Ее глаза блестели, и Савчук не мог оторвать от нее взгляда. Она была так на него похожа. Такой же нос, чуть с горбинкой, широкий, открытый лоб, крутой подбородок.
Катя, сидя на лавке, озябла, и Савчук предложил пройтись. Но она сказала, что ей пора домой.
— Может, и вы к нам зайдете?
— Не могу. — возразил Савчук. — В другой раз. На корабле ждут.
У себя в каюте Савчук стал размышлять о тех письмах, которые Юля ему посылала. Но разве он виноват в том, что не получил их?
Наутро, когда Савчук позавтракал, к нему зашел Скляров. Он сообщил, что на десять утра их приглашает к себе командующий флотом.
— Да? — удивился Савчук. — Что же это значит, не думаете ли вы, что испытания могут отменить?
— Не думаю, — твердо сказал Скляров.
Командующий флотом был в кабинете один. Чувствовалось, что он не в настроении. Вскоре и Савчук, и Скляров поняли, в чем дело. Адмирал только что вернулся из Москвы. Главком, наряду с другими вопросами, поинтересовался, как на флоте идет испытание нового оружия.
— Я доложил главкому, что осталось лишь опробовать мину, но вторую неделю море штормит, — сказал командующий. — Теперь шторм пошел на убыль, и дня через два «Бодрый» может выходить в море. Вот и пригласил вас послушать, все ли готово. Как вы, Евгений Антонович?
Савчук смущенно промолвил:
— Если говорить о мине, то, думаю, она нас не подведет. Последняя фаза испытаний. Впрочем, всякое бывает...
Адмирал взглянул на Склярова:
— Как ваш минер — Кесарев, кажется, — справится?
Скляров пожал плечами, но не успел что-либо сказать, ибо с места поднялся Савчук.
— Лично я на Кесарева полностью полагаюсь, и больше мне никого не надо.
Командующий встал.
— Так, все ясно. Кесарев так Кесарев, вам там виднее. На испытания с вами пойдет комбриг Серебряков. Я приказал начальнику штаба флота выделить для вас еще вертолет и противолодочный корабль.
— Это что, силы прикрытия? — улыбнулся Савчук.
Командующий тоже улыбнулся.
— Это кто как рассудит...
Савчук встал, хотел было прощаться, потому что Скляров уже вышел в коридор, но командующий задержал его.
— У меня, для вас, Евгений Антонович, есть тут кое-что, — и он достал из стола сверток в целлофановом мешочке. — Это вам. Кто передал? Маша, ваша милая жена. Узнала от адмирала Рудина, что я улетаю, и приехала в аэропорт. О вас все волнуется, как бы не заболели, как бы сердечко не подвело. Говорила, что ей и самой хочется побывать на Севере, да никак вырваться не может.
— Воевала она в этих краях, — тихо сказал Савчук, взяв сверток. — Спасибо вам, Семен Михайлович, — назвал он по имени адмирала.
Командующий будто не слышал его, подошел к карте.
— С Рудиным я поспорил, — вновь заговорил адмирал. — Обижен, уверяет, что район моря для испытаний мы выбрали неудачно. Кругом скалы, рифы, подводные банки, дно местами илистое, глубины большие. Все это так, но зато далеко от судоходного фарватера, а это очень важно для безопасности.
Савчук сказал, что Илья Павлович Рудин человек добрый и умница. Попал к нему Савчук в подчинение после войны, и все эти годы — рядом. Очень он доволен Рудиным.
— Согласен с вами, Рудин — смелый моряк и командир волевой. В сорок четвертом году я вручал ему медаль Нахимова, — сказал командующий.