— На кого?

— На себя. И на своего начальника РТС. Того, что раньше плавал на сторожевом корабле.

Леденев слушал Склярова и не верил, что Ромашов, командир «Гордого», вдруг допустил непростительную осечку. Ночью его корабль выполнял учебно-боевую задачу. Подводную лодку «противника» атаковали глубинными бомбами, и Ромашов сообщил в штаб бригады, что лодка «уничтожена». А вскоре в штаб флота поступило донесение от командира атомной подводной лодки, который также докладывал, что ракетоносец «Гордый» «уничтожен» торпедой. Обоих командиров вызвали в штаб флота. На стол легли документы, воссоздавшие объективную картину боя. Оказалось, что командир лодки действовал весьма расчетливо и атаковал первым. Две торпеды точно прошли под днищем корабля. Их-то шумы и засек акустик, приняв за подводную лодку.

— Конфуз, правда? — Скляров посмотрел на замполита.

— Да, для Ромашова хорошего мало, — согласился Леденев. — Кто командир лодки, не Игнат Козлов?

— Он. А ты откуда его знаешь?

Леденев махнул рукой:

— С этим тягаться в бою трудно. Я с ним знаком с той поры, когда проходил он практику как слушатель академии. Если у Козлова есть хоть один шанс на победу, он смело идет в бой.

— Да, он смог оценить возникшую ситуацию в более сложной взаимосвязи. — Скляров взглянул на Леденева. — Ну, а что у начальника политотдела? Не жаловался ему Савчук? А то я вчера не пустил на корабль какого-то инженера. Не было у него документов, я и не пустил, хотя конструктор и просил за него.

— Отругал нас начальник политотдела. За Гончара. Ни ты, ни я не побывали у него дома. И на «Горбушу» никто не удосужился сходить. А ведь о судьбе человека речь идет. Может, все-таки Грачева пошлем?

Скляров вздохнул.

— Ты же знаешь, есть приказ никого на берег не отпускать.

— Тут особый случай.

Скляров ценил в замполите самостоятельность, умение взять ответственность на свои плечи. Леденев прекрасно знал морское дело, мог стоять вахтенным офицером, мало в чем уступал любому старшему помощнику командира: на ходовом мостике был инициативен, смекалист. И очень не любил, если какой-нибудь начальник начинал распекать матросов. «Вы слышали о Драгомирове? Так вот он считал, что незнание исправляется разъяснением, а не выговорами». И, пожалуй, никто из офицеров не был так близок Склярову, как Леденев. Уже одно то, что во время высадки десанта в годы войны Леденев заменил раненого командира катера, возвышало его в глазах Склярова. Он старался всегда посоветоваться с замполитом, прежде чем решить какой-то вопрос.

— Федор, зря ты упорствуешь. Гончар подвел товарищей, не могу этого ему простить. Отсидел десять суток. А пятно-то легло на корабль?

— Хочешь знать правду?

— Скажи.

— Черствый ты, как сухарь. Бессердечный!..

— Что-то, комиссар, заносить тебя стало, — возразил Скляров. — «Бессердечный...» И слово-то какое нашел. Суховат я? Тут уж извини, такой уродился. Просто не терплю тех, кто совесть свою хочет разбавить соленой водицей. А она ведь нерастворимая, в ней должна быть стопроцентная крепость. Совесть и совсем потерять можно, а уж если потеряешь — не найдешь. Не конфетка она, которую на вкус пробуют...

— Гончар — ас эфира, отличник, — прервал его Леденев.

— Вот-вот, ас... А у отличника, ударника труда, как известно, положение особое. На него держат равнение остальные. Ты, комиссар, как-то говорил, что командиру позарез нужны новые путеводные вехи, шаги за горизонт. А что, разве это же самое не нужно Гончару? Любому из нас без «шага за горизонт» крышка. — Скляров передохнул. — Не такой я бессердечный, как ты думаешь.

— Вот разволновался ты зря, Павел Сергеевич, — продолжал замполит своим обычным спокойным тоном, в котором не было иронии, но чувствовался упрек. — Шаги за горизонт... А может, у некоторых они начинаются с корабельного трапа, соединяющего корабль с берегом? Ты подумай, Федор. Тысячами невидимых нитей корабль связан с землей. Вот ты и оборвал в Гончаре эту самую ниточку. Даже не выслушал его, отрубил десять суток — и баста. Что, разве не мог поговорить с ним по-человечески?

— Горячий, как уголь, я тогда был, — признался Скляров. — Сам знаешь, корабль не выставил минное заграждение. Ты ведь знаешь, такого не бывало. — Он помолчал. — А что, жена Гончара так и не ушла с траулера?

— Пока нет, — смягчился Леденев. — Вот и решил я сходить на «Горбушу», к Серову. Потолковать надо...

Скляров выглянул в иллюминатор и на палубе увидел какие-то ящики. Он встал, нажал кнопку звонка. Появился рассыльный.

— Старпома ко мне! Скажу тебе по секрету, — продолжал Скляров, — я чуть не схлопотал выговор за Гончара. Так-то. Поневоле будешь сердитым. И закончим на этом.

Прибыл Комаров.

— Роберт Баянович, что это у вас на полубаке? — спросил Скляров.

— Ночью прибыл груз для конструктора.

Скляров повеселел — ему хотелось, чтобы поскорее закончились испытания оружия. Надо было, думал он, проводить их на Черном море. Но Савчук приехал сюда, где постоянно лютуют штормы, холод, порой даже летом сыплет снег. Когда Скляров сказал об этом, Леденев заметил, что испытания лучше проводить в самых суровых условиях. Тогда можно быть твердо уверенным в надежности оружия.

Скляров насмешливо посмотрел на замполита:

— Вот что, поспешай на судно.

— А как быть с Грачевым?

— Как быть, как быть... — раздраженно проговорил Скляров. — Ты разве сам не можешь поговорить с ней?.. Грачев мне нужен, ему надо убыть в командировку.

До рыбного порта Леденев шел на катере. Над бухтой сгущались сумерки. С норда наплывал сизый туман. Леденев стоял на мостике рядом с рулевым, высоким белобрысым парнем. Ему было лет двадцать, и замполит не без удивления отметил про себя, что вел он катер, как по нитке — цепко держал штурвал. Мимо прошел сейнер, крутые волны побежали от его высоких бортов. Рулевой мигом переложил штурвал, и катер развернулся навстречу бежавшим волнам.

— А ты, вижу, руку набил, — не удержался от похвалы Леденев.

Парень сказал, что служил на флоте, был рулевым на эсминце. Теперь рыбачит. Неделю назад он ездил домой, вернулся, а траулер ушел на промысел. Далеко, к самому экватору. И его временно поставили на этот катер.

— Не скучно? — спросил Леденев.

— В океане веселее, но и тут кому-то надо работать.

Катер пристал к деревянному причалу, и Леденев спрыгнул на берег.

«Горбуша» готовилась к выходу в море. Вахтенный матрос, проверив документы, провел Леденева к каюте капитана.

— Боже, кого я вижу! — воскликнул Серов, встав из-за стола. — Вот не ждал! Да ты проходи, садись...

Капитан засуетился, подвинул к нему мягкое кресло.

— Прямо как с неба свалился.

— Считай, что с неба.

— Возгордился ты, брат, — шутливо посетовал Серов. — С тех пор как ушел я с флота, ни разу ко мне не заглянул. А как там Павел Сергеевич?

— Командует «Бодрым».

— Что командует, знаю. А вот как ты с ним, ладишь?

— А чего нам делить? Моря для всех хватит...

— Я не о том, — заметил Серов. — Помнишь, брали у нас воду, ну, там, в океане? Сильная волна, никак не могу подойти к борту корабля, а Скляров кричит в мегафон: ты что, мол, на дельфине сидишь или судном управляешь? Давай, говорит, поворачивай влево и сразу к борту. Умен Скляров, да нрав у него крутой.

Леденев, будто не слыша его, сказал:

— А ты, вижу, не изменился. Разве вот седины прибавилось...

Серов тряхнул головой.

— И ты, Федор, постарел. — Он закурил. — На всю жизнь я тебя запомнил. Крестный мой... Тогда, в сорок втором, вы спасли нашу подводную лодку. Со мной в отсеке было трое. С виду крепкие ребята, а сознание помутилось. У меня тоже голова кругом пошла, но не выдохся, силенка была... Да, вовремя вы подоспели...

Они беседовали по душам, вспоминая прошедшие годы, и каждому было приятно от мысли, что здесь, на море, пересеклись их судьбы.

— А как Надя? — спросил вдруг Леденев.

— Надя?.. Как дочь она мне... Она же сирота! Увез ее подальше от лимана, чтоб горе свое забыла. А теперь вот уходит с судна.