На последних словах такой ее речи отец и мать тоже положили ложки на краешки своих тарелок.

— Что-о-о? — спросил Гнат, сильно выдыхая из себя воздух.

— Не хо-оче-ешь? — спросила Груня, сильно кривя узкие губы.

— Не хочу, — тихо повторила Саша. — Я не хочу жить, как вы.

— Ага-а-а! — Гнат Серобаба чуть рассутулил спину, отстраняясь от стола, и вытер ладонью рыжие усы. — Значит, сперва мать, а теперь дочка меня выставить на смех решила? А раньше ты о чем думала?

— Папа, не кричи, — тихо попросила Саша.

— Вот глупая, глупая, — мирно сказала Саше мать. — Где ты этих мыслей набралась? Кто их тебе подсказал? Подружки-дурочки? Небось сами на Гришу око положили. Да в такой дом всякая бегом побежит.

— Мама, я все решила…

— А теперь уж нечего решать, — на сей раз строго перебила ее мать. — Теперь деньги в ресторан уплачены, сто пятьдесят наших, сто пятьдесят Кривошеевых. На платье тебе с туфлями сотня ушла. А ты переиначивать надумала? Не такие мы, дочка, богатые, чтоб сотнями кидаться. А ты еще пока первую получку не заработала.

— Мама и папа, послушайте, — с волнением сказала Саша. — Послушайте меня, пожалуйста…

— Молчать! — крикнул Саше отец, саданув ладонью по столу. Подхватился со стула, пошел прочь с кухни. Но в дверях круто развернулся, снова подошел к столу, сильно сутулясь. — Брось, Сашка, выбрики, довольно с меня позавчерашнего депо, а вторично посмеяния я не допущу! Заруби себе на носу, и мать твоя пускай себе зарубит, — помахал он пальцем в сторону жены, однако взглядом ее не удостоил, — я терплю, терплю, да как отрежу! Так отрежу, что на Северный полюс скроюсь!..

Гнат Серобаба обязательно продолжил бы свою речь, если бы не послышались взволнованные голоса во дворе. Саша, мать и отец покинули кухню, чтобы выяснить, что за люди явились к ним в неположенное время и почему такой шум.

Оказалось, что это явилось все семейство Кривошеев с многочисленной родней и просто знакомыми. И сразу стало ясно, чем возмущены они и чем взволнованы. Сам Гриша Кривошей, его мать, Дарья Капитоновна, низенькая, полная женщина с пышными щеками-ватрушками, его отец, Демьян Демьянович, мужчина благородной наружности и в пенсне, а также члены их родни и просто знакомые стали наперебой рассказывать Серобабам, какую свинью подложила им директорша столовой-ресторана Белолапа. Она, эта Белолапа, только что самолично прибежала к Кривошеям, самолично вернула им триста рублей, которые самолично приняла у них неделю назад как оплату за свадебный стол на пятьдесят персон (включая и спиртное), и самолично сказала, что не может предоставить им столовую-ресторан. Потому что сегодня из сел приехали двести пионеров, потому что в Доме культуры будет проходить смотр детской художественной самодеятельности, потому что пионеры должны завтракать, обедать и ужинать и потому что райком обязал ее, Белолапу, обеспечить пионеров трехразовым питанием.

— Подумайте, какая хамка! — возмущался Демьян Демьянович Кривошей, сердито взблескивая стеклышками пенсне. — Да ее под суд за это нужно!

— Подумайте, какая свинья! — возмущалась низенькая Дарья Капитоновна, и ее щеки-ватрушки тряслись от негодования. — А еще притворялась нашей приятельницей! Да о ней в районную газету нужно написать!

— Не в районную, мама, не в районную, а в областную! — возмущался Гриша Кривошей, Сашин жених, и зло дергал себя за обгоревший на солнце нос, сдирая а него лоскутки лупившейся кожи. — Завтра же сяду и настрочу.

Родственники и просто знакомые тоже возмущались, тоже говорили:

— Зачем в областную? Строчи прямо в «Известия»! Там один Феофанов есть, про торгашей пишет.

— Гриша, слышишь? Феофанову пиши! Что Белолапа — хамка и воровка.

— Ясно, что воровка! Кто в торговле не ворует?

— Тем более в столовке-ресторане! Она кого сменила? Корнея Крысу? А того за что судили? За то же самое.

— Пускай, пускай! Ей такое же будет! Она еще нас попомнит!

Однако не зря же Гнат Серобаба был вторым руководящим лицом в «Сельхозтехнике». Привыкший быстро ориентироваться в сложной обстановке, он и тут первым сообразил, что сейчас не время казнить словами Белолапу и разрабатывать планы отмщения, а время искать выход из положения.

— Бес с ней, с Белолапой. Надо срочным порядком ориентироваться. У кого какие предложения? — обратился он к публике, толпившейся в сенях и на крыльце, большинство из которой с сегодняшнего дня становилось его родней.

Предложения посыпались мгновенно, и смысл их сводился к единственному: немедленно засучить рукава и все организовывать самим. Выделить ответственных, распределить обязанности (кому — в магазин, кому — на кухню, кому заняться добыванием посуды, столов и стульев), — и за работу, за работу!

Гнат Серобаба, сразу же взявший на себя обязанности главного руководителя, так и сказал народу:

— Задачи определены, цель намечена, теперь за работу, товарищи!

Товарищи уже хотели было кинуться выполнять свои задачи, но тут Груня Серобаба сцепила на груди худые руки и с великой жалостью молвила:

— До чего ж мне жаль, что в сарае кабанчик шестимесячный, не дозрел еще. А то б я его сейчас под ножик пустила.

На это супруги Кривошеи не замедлили ответить, что шестимесячный кабанчик вполне пригоден к столу и не стоит им пренебрегать. Тотчас же какой-то бородатый краснолицый дядька вызвался прикончить кабанчика и, не став дожидаться на то согласия хозяйки, побежал к сараю. За ним двинулись те, кто не получил срочного задания, так как им тоже хотелось проявить себя. Груня Серобаба, смекнув, что дело плохо, быстро зашагала к сараю с твердым намерением уберечь кабанчика от неминуемой гибели.

— Да это ж не кабан, а подсвинок, на что он годный? С него и сала не натопишь! Только время потратим! — говорила Груня краснолицему дядьке.

А дядька, видно уже полностью сознавая себя Груниным родичем, по-хозяйски входил в сарай и по-родственному отвечал Груне:

— А вот мы сейчас оглядим его. Коль пудика четыре набрал, так мы ему чик-чирик и сделаем.

Увидев, что Груня Серобаба кинулась к сараю, Дарья Капитоновна и Демьян Демьянович Кривошеи сразу догадались, зачем она кинулась, стали понимающе переглядываться и делать глазами какие-то знаки. Затем отошли в сторону и зашептались, отворачивая при этом друг от друга лица, чтоб никому не стало ясно, что они шепчутся.

— Понял? Она не хочет отдать кабана, — шепнула Дарья Капитоновна, делая вид, что поправляет бретельку лифчика под платьем.

— Это каждому дураку ясно, — шепнул Демьян Демьянович, делая вид, что поправляет пенсне.

— Никакой он не шестимесячный, он годовалый, — шепнула Дарья Капитоновна.

— Что же делать? — шепнул ей муж.

— Не знаю. Она боится, что кабан пойдет сверх ихнего взноса.

— Давай заплатим ей из общих денег…

— Она по базарной цене слупит…

— Дадим по базарной. Пусть за наш счет пойдет…

По правде говоря, супругам Кривошеям совсем не нравилась Груня Серобаба, и не в восторге они были от ее мужа Гната. Но Саша им нравилась. К тому же ее любил их сын Гриша, а сына Гришу они любили так, как не любили друг друга в молодости. Люди они были пожилые, пенсионные, и все их нынешние мечты сводились к тому, чтобы удержать при себе младшего сына, не допустить, чтобы он, как двое старших сыновей и дочь, уехал от них и где-то в отдалении завел семью. Они мечтали об идеальном сыне: чтоб он стал инженером, женился, имел детей, а они имели бы внуков, и чтобы он всегда жил с ними. И сын оправдывал их надежды: во-первых, вчера окончательно стало известно, что он зачислен в институт, во-вторых, сегодня он женится. Выбор сына пришелся им более чем по душе. Мало того, что Саша красивая девушка, она вдобавок скромна, серьезна и с фармацевтическим образованием. И Дарья Капитоновна с Демьяном Демьяновичем, будучи безмерно счастливы, что Гриша выдержал экзамены и что он женится, готовы были на любые жертвы.

Через час в доме Серобаб все пришло в великое движение: люди, столы, посуда, стулья и прочее, прочее. Краснолицый дядька, успешно осмоливший за сараем Груниного кабана, разделывал его прямо перед крыльцом, и двое помощников-доброхотов бегом доставляли на кухню свежину. Из кухни во двор и на улицу поплыли вкуснейшие запахи. Груня Серобаба, довольная тем, что Дарья Капитоновна с Демьяном Демьяновичем согласились оплатить убитого кабанчика, командовала на кухне, и под рукой у нее было не менее десяти помощниц. Гнат сбегал к себе в «Сельхозтехнику», вернулся на «газике» и теперь мотался на нем в продмаг и из продмага, а также мотался к Кривошеям, жившим на другом конце города, за столами и стульями, которые прибывали к Серобабам привязанные веревками к брезентовой крыше «газика».