Ему захотелось побыть с нею эти последние часы, как-то намекнуть ей, чтобы она не сейчас — потом поняла, что он будет помнить и ее, и эту избушку на краю света, и зиму, которую он провел вместе с ней. О своем будущем ребенке он не думал, не думал и о том, что Таюнэ скоро станет матерью, потому что не мог представить ни ее в роли матери, ни тем более — несуществующего пока ребенка. Шурка выдернул из снега ножовку, пошел в избушку. Услышав стук двери, Таюнэ перестала петь.
— Хватит тебе прибираться, спускайся сюда! — крикнул он ей в чердачный проем.
— Я совсем все делала! — ответила она, подходя к проему, и, перегнувшись, протянула ему зажженную лампу. — Тихо-тихо держи, чтоб падала не надо!
— Держу, отпускай руку.
Он взял у Таюнэ лампу, пошел повесить ее на гвоздь в стене. И не увидел, как у Таюнэ подвернулась и соскользнула с печки нога. Он только услышал, как она вскрикнула и упала.
— Как же ты, а?.. — кинулся к ней Шурка. — Болит?..
— Совсем мало болит… — ответила она, виновато улыбаясь и показывая пальцами, как колет в ноге.
— Сомлела, — догадался Шурка. — Давай разотру.
Он крепко, с силой растирал ладонями ее ногу, все время повторяя:
— Прошло?.. А теперь?
— Теперь нет, — наконец сказала Таюнэ. Потом засмеялась, спросила: — Ты немношко боялся, когда я падала? — И вдруг тихонько вскрикнула, взялась рукой за поясницу.
— Опять сомлела?
— Нет, здесь кололо, — показала она на правый бок.
— Ты ложись, — посоветовал Шурка. — Малость полежишь — пройдет.
Но боль в боку не стихала. Таюнэ лежала бледная. Он подсел к ней.
— Ну, покажи, где болит?
— Здесь, — она снова показала на правый бок.
— Вот что, надо порошков попить, — решил Шурка.
Он вытряхнул из коробки на стол все порошки, которыми когда-то снабдила Таюнэ фельдшерица Анна Петровна, и, смешав несколько разных порошков, дал Таюнэ.
— Проходит? — спросил Шурка, немного подождав.
— Теперь мало больно, — негромко сказала она.
— Поняла, что значит медицина? — обрадовался Шурка и подумал, что, если через час Таюнэ встанет как ни в чем не бывало, он не будет здесь задерживаться.
Однако спустя час Таюнэ горела в жару. Шурка совсем растерялся, не зная, как и чем ей помочь. Он то накладывал ей на лоб мокрый платок, то вытирал ее потное лицо, то толкал ей в рот кружку с холодной водой.
— Ты на меня смотри. Слышишь? Нельзя спать. Слышишь?.. — тормошил он ее. И поминутно спрашивал: — Не проходит?.. Проходит?..
Сперва она отвечала ему и смотрела на него жаркими, округлившимися глазами. Потом слова у нее стали путаться, глаза притухли, сузились, взгляд их скользил мимо Шурки, метался по сторонам. Она тяжело и часто дышала открытым ртом.
— Нельзя спать, слышишь?.. — настойчиво уговаривал он ее. — Ты на меня смотри… Хочешь, я тебе расскажу что-нибудь? Какую-нибудь историю…
Но Таюнэ не смотрела на него и не отвечала.
«Умрет!.. — вдруг подумал Шурка — Умрет вот так, и все!..»
Страх перед тем, что она действительно сейчас умрет, заставил Шурку выбежать из избушки. Какими-то деревянными руками запряг в нарты собак. Потом вбежал а избушку, схватил кукуль, положил в него Таюнэ, Надев кухлянку и малахай, вынес Таюнэ из избушки, уложил на нарты и погнал собак…
Поздно ночью собаки с лаем внесли нарты в село. Из дворов на все лады отозвались собачьи глотки.
Отбиваясь остолом от наседавших со всех сторон чужих собак, Шурка стал колотить в чье-то темное, затянутое легким морозом окно.
— Где тут у вас доктор? — крикнул он полуголому мужчине в валенках, который появился на крыльце.
— Ходи тот дом через дорога, — показал мужчина на противоположный дом.
Шурка побежал через дорогу, не обращая внимания на грызню разъярившихся собак, которые вдруг, забыв о приезжем, затеяли драку меж собой. Мужчина схватил в сенях весло и как был, в брюках и без рубашки, так и побежал за Шуркой, разгоняя по пути веслом собак.
В окне медпункта засветилось. Вышла пожилая женщина и таким гоном, будто она не спала, а дожидалась Шуркиного прихода, мягко сказала:
— Вы напрасно стучите, здесь открыто. Что случилось?
Шурка не успел ответить — женщина уже увидела нарты и, все поняв, засуетилась:
— Сейчас, сейчас… Вносите… Я помогу.
— Я сам, — сказал Шурка, поднимая с нарт Таюнэ.
Не слушая его, женщина и мужчина, разгонявший собак, помогли ему внести Таюнэ в дом.
— Сюда, сюда, — показала женщина на одну из дверей. — Что с ней? Когда заболела?
— Сегодня… Она умирает, — сказал Шурка, опуская Таюнэ на койку.
— Сейчас, сейчас… — снова засуетилась женщина. И вдруг стала приказывать: — Аренто, бегите к Катерине Петровне, скажите, надо немедленно помочь. Пусть разбудит Лену Ротваль и Ваквуну. И наденьте мою телогрейку, висит в коридоре. А вы, голубчик, — в сарай, — повернулась она к Шурке. — Растапливайте плиту.
Дальше Шурка автоматически выполнял все, что требовала фельдшерица: носил дрова, разжигал плиту, бегал в соседний дом будить какого-то Чарэ, чтоб тот дал в медпункт электрический свет, который обычно отключали на ночь, бегал «через два дома» звать какую-то Зиночку.
Когда все срочно созванные женщины сбежались в больницу, они сразу оттеснили Шурку от плиты, заходили, зашептались, не обращая на него внимания. Трое мужчин, появившихся в комнате, где горела плита и кипятились инструменты, тоже остались равнодушны к Шуркиному присутствию. Впрочем, все они не интересовали Шурку. Он сидел на табурете у окна и ждал, когда из комнаты, где осталась Таюнэ, выйдет пожилая фельдшерица. И что она должна сообщить ему что-то важное.
Дверь из сеней открылась. Вошел низкорослый мужчина в кухлянке, с орденом на груди, и по-чукотски заговорил с другими мужчинами. Как только в дверях показалась фельдшерица, он спросил ее:
— Может, в район сообщить надо, пусть доктора на самолете везут? Как думаешь, Анна Петровна?
— Да, да, — закивала женщина. — Опасный случай.
— Сейчас радиста подниму, — сказал низкорослый и направился к выходу. Трое мужчин вышли за ним.
— Ее можно спасти? — трудно спросил Шурка у фельдшерицы, поднимаясь с табуретки.
— Надо, надо, голубчик. Пока она без сознания. Наверно, подняла что-то тяжелое.
— Она упала, — сказал Шурка.
— Упала? Вот видите, — с упреком взглянула на него фельдшерица. — Вот видите… — повторила она и ушла.
«Не спасут, — подумал Шурка. — Если б сразу…»
Он снова сел на табуретку и тупо уставился на аптечку, висевшую на стене.
Вскоре фельдшерица снова появилась у плиты.
— Что ж вы здесь сидите? — спросила она Шурку. — Небось устали? Идите отдыхайте.
— Ладно, — сказал Шурка и не двинулся с места.
Он не знал, сколько прошло времени. В голове разлилась какая-то тяжелая пустота, и в этой пустоте все время билась одна и та же мысль: «Умрет… Умрет… Если бы раньше повез…»
Шурка не заметил, когда в комнате снова появились мужчины: и тот, что с орденом, и тот, что разгонял веслом собак, и еще какие-то. И не заметил, когда из белой двери вышла пожилая фельдшерица. Он, как сквозь сон, услышал ее усталый голос:
— Не надо доктора, Айван. Таюнэ родила девочку.
— Какой девочка?! — встревожился мужчина.
— Ох, Айван, Айван, — устало сказала фельдшерица. — Разве ты не знаешь, что на свете бывают девочки и мальчики? А девочка ладненькая, хоть и семимесячная. Ты вот лучше товарища благодари, что вовремя Таюнэ привез, — показала фельдшерица на онемевшего Шурку.
Лишь теперь до Шурки дошел смысл сказанного фельдшерицей. Глаза его ожили, затвердевшее лицо обмякло, верхняя губа запрыгала, словно он хотел что-то сказать.
Айван изумленно поглядел на Шурку, на фельдшерицу, снова на Шурку и, похоже, так ничего толком и не поняв, торопливо подошел к Шурке, протянул ему руку:
— Спасибо, товарищ… Я — Айван, председатель колхоза… А ты в какой тундре был, куда ехал, когда нашу Таюнэ так хорошо спасал? Мы тебя всем колхозом благодарить будем.