И дело закипело…

Из тушенки получился отличный суп. Пригодились и травки, припасенные Марией Оттовной. На заброшенном огороде отыскались одичавшие, но все еще пригодные в пищу лук и укроп…

Поели они все вместе, с удовольствием причмокивая и нахваливая варево на все лады.

Пока костер горел, Игорь добрался до хозяйской поленницы и занялся печкой. Поначалу она совершенно не желала разжигаться, отчаянно дымила, но потом прогрелась, занялась, и в дом постепенно потекло тепло. Сухие дрова горели жарко, легко.

С помощью топора, найденного в сарае, Игорь нащипал лучин и пристроил их в ржавую железку над тазом с водой. В доме стало значительно уютней.

— Жизнь налаживается? — осторожно спросил Морозов у самого себя.

Помолчал некоторое время, будто ожидая ответа, и вышел на улицу. Мальчишки уже раздраконили запасы презервативов и, наполнив несколько штук водой, пытались повторить его подвиг. Но уже вечерело, и трава никак не желала вспыхивать…

Когда солнце ушло за горизонт и на небе зажглись первые звезды, Морозов с мальчишками, укутавшись в просушенные за день одеяла, сидели у костра. Молчали. Мальчишки пригрелись и дремали, утомившись за день и разомлев от неожиданно сытного ужина. Игорь шевелил палкой угли, глядя, как к небу поднимается вереница искр. В кустах, привлеченный треском и шорохом, покрякивал коростель. Стрекотали кузнечики. Дым отгонял комаров.

Несмотря на все пережитое за последние дни, было хорошо.

Игорь вспомнил, как в юности они с друзьями убегали к карьеру, жгли там костер, пекли картошку и купались с девчонками. Всю ночь. Кто-то бренчал на гитаре Цоя и «Гражданскую оборону». Город шумел вдалеке машинами. Девчонки были ласковыми, вино — дешевым. И наутро от него совершенно не болела голова. Тогда тоже было хорошо. Проблем не было, хотя казалось, что они есть — большие и серьезные.

«Картошки бы сейчас…»

Игорь оглядел привалившихся к нему пацанов.

Да, все познается в сравнении. Теперь, вернись он в то время, не было бы никого беззаботней и веселее. Но молодость не особо задумывается о своей быстротечности. И тогдашний Морозов… он едва ли бы понял Морозова нынешнего.

Игорь плотнее укутал Андрюшку. Тот завозился, удобнее устроился на отце.

Мальчишки спали. Надо было бы отнести их в дом, уложить в постель. Благо печь раскочегарилась, и тепло потеснило сырость…

Игорь посмотрел на чумазые мордашки. Что умывались, что нет — без толку. Пацаны. Совсем еще пацанята.

Он улыбнулся.

Почему все дети во сне одинаково трогательны?

Черт его знает.

Маленькие, доверчивые, искренне верящие до поры до времени, что ничего дурного с ними не случится…

Морозов глухо кашлянул. Кажется, горло начинало першить.

Игорь снова и снова убеждался: нет ничего божественного в том кошмаре, который приключился с ним, с этими детьми, со всеми остальными людьми. Теперь уже он был почти на сто процентов уверен, что случившаяся катастрофа глобальна. Что и в Штатах, и в Австралии, и в России, и в Монголии — всё так же. Хотелось верить, что есть во всем этом какая-то воля свыше. За грехи, за уродство, за зло… Хотелось верить. Но снова возвращалось понимание того, что корни беды надо искать в человеке. Потому что, каким бы жестоким ни был господь, какими бы страшными ни были грехи человеческие, ничто не могло оправдать детских страданий. И только человек мог быть настолько безответственен, чтобы устроить… Что? Игорь не знал. Он до сих пор не мог понять того, что произошло, и дать этому какое-то определение. Было ясно только, что в один миг миллионы людей очнулись в совершенно новом мире — постаревшем, разрушающемся, одичавшем. Но почему люди уснули?

Иногда Морозов видел сны. В юности это были женщины, экзамены, какие-то приключения… Потом что-то более предметное. Иногда приятное, иногда не слишком. Но были такие ночи, когда Игорь засыпал — почти мгновенно — и просыпался утром, по звонку будильника. Так, будто и не спал вовсе. Лишь закрыл глаза и открыл снова. Ни снов, ни отдыха.

То ощущение, когда он открыл глаза в проржавевшем корабельном гальюне, было сродни такому пробуждению. Человечество никто никуда не похищал и не возвращал. Просто все в один миг заснули и через много лет проснулись. Но уже в совсем других условиях. И вот тут-то вся шелуха с людей и слетела, вот тут-то человечья натура обнажилась, вылезла наружу.

Кровавая, мерзкая, страшная.

Морозову повезло. Он застрял, смешно сказать, в туалете. И пусть он едва не отдал там концы, зато опоздал к началу спектакля. И это сделало его чуточку другим. Кто знает, выберись он из ловушки сразу, кем бы он стал в новом мире? Нашел бы себя среди бандитов, мародеров, убийц, каннибалов и психопатов? Сделался бы одним из них? Возможно. Нашлись бы «добрые люди», вроде того же Маркела, объяснили бы необходимость. Растолковали бы положение. Они умеют это делать, любители промывать чужие мозги собственными помоями. И ничего этого не случилось бы: ни страшных потерь, ни похода в неизвестность с тремя детьми… Всё, что нужно было — потерять себя.

А с другой стороны… Что он мог предложить этим мальчишкам, которые доверчиво прикорнули около него, большого и взрослого? Какую истину должны они были усвоить, чтобы выжить в бардаке, который теперь стал их миром? Ведь самый простой способ — это оскотиниться, одичать. Жри других, делай все, чтобы не сожрали тебя. А там… будь что будет, в будущее смотреть некогда.

Это самый простой способ.

Но были же и другие. Доктора в клинике, собравшие в себе остатки человечности, чтобы помогать нуждающимся. Может быть, в этом и есть особая людская сила, которую во что бы то ни стало нужно и должно сохранить и поддерживать в себе? Может быть. Только поможет ли это в новом мире?

Игорь поворошил угли.

Мысли снова вернулись в привычную колею. Что делать? Куда идти?

Если везде одно и то же, что можно придумать?

В слухи о том, будто в России все хорошо, Игорь не верил. И раньше говорили, что там хорошо, но почему-то, когда Морозов приезжал в Москву, ему так не казалось. Не нравилась ему Москва. Жить там он бы точно не смог. Ему слабо верилось в то, что в этом огромном муравейнике что-то может быть лучше… Но подспудно зрела мысль: другого варианта нет. Игорь старательно прогонял ее, но мысль возвращалась.

Еще он прикинул, что можно вообще никуда не уходить. Хозяева хутора давно умерли. Место глухое, безлюдное. Почему бы не осесть?

Сделать запасы на зиму, наловить горлиц. Он может научиться ставить силки, попробует охотиться на мелкую дичь. Где-нибудь в округе наверняка есть водоем, а значит, и рыба. Все это можно коптить, откладывать в погреб. Так и зима не страшна. Зачем обязательно надо рваться в город? Зачем стремиться к людям, которые непременно захотят тебя ограбить или сожрать?

Игорь по-новому оглядел хутор, погрузившийся в сумерки. К зиме надо подновить крышу, чтобы не провалилась. Заделать окна. Усилить дверь. А в остальном… Печка на месте, работает. Дровяник почти полный, спасибо прежним хозяевам. Колодец есть, только почистить бы. А зимой можно топить снег, слава богу экологическая обстановка теперь заметно улучшилась…

Морозов даже удивился, как легко находились решения. Казалось, что жить на природе значительно легче, чем выживать в городе.

Он повертел эту идею так и эдак и не нашел отрицательных моментов, кроме одного: в лесу можно было надеяться только на себя. Никто не выручит, если вдруг кончатся припасы, никто не придет на помощь, если он заболеет или сломает ногу. Но и в городе может быть так же. Там вместо помощи могут и последнее забрать под шумок. Ресурсы быстро истощаются, на всех не хватит — это точно. А животноводство — когда еще его удастся восстановить… Жрать крыс или соплеменников? Не слишком радостная перспектива. Здесь он хотя бы сам себе господин. Всё, что поймал — его.

В дом скользнул сквозняк, и свет от горевшей лучинки задрожал, бросая из комнаты длинные тени. Морозову показалось, что из две рей на него кто-то смотрит. Почудился маленький силуэт…