Но военные должны были с самого начала помогать мирному населению. А они почему-то этого не делали. Морозов не видел никаких бронемашин или другой техники на разрушенных улицах Таллинна. Не видел полевых кухонь, которые, по логике, должны были быть развернуты на площадях. Не видел патрулей…

Государство умерло. А вместе с государством умерла и армия в привычном ее понимании.

Что же тогда от нее осталось?

Игорю нужно было разобраться.

Он шел по колее, проложенной в поле тяжелой техникой, наметанным уже взглядом примечал звериные тропки, пару раз видел вдалеке стройные силуэты косуль, что выходили из небольших рощиц.

А дождь все моросил и моросил. Намокший плащ начал тянуть к земле, давить на плечи, и теперь Игорь уже с силой опирался на древко копья. Морозов снова чувствовал себя странником, человеком, ищущим что-то, может быть самому ему еще и неведомое. Это было как тогда, когда он только-только покинул отца Андрея и его храм, торчащий куполами посреди всеобщего безумия и хаоса. Как там священник? Жив ли? Сколько в городе еще осталось таких? Уцелевших, не ставших жрать других, чтобы жить. Не ступивших на животный путь…

Странно, но Игорь в прошлой жизни никогда не задумывался над подобными вопросами. Его не интересовало, как люди живут, хорошо ли им, плохо ли… Это были другие люди, те, чьи судьба и жизнь совершенно не касались самого Игоря и его близких. Да и с близкими у Морозова не очень складывалось. Жена сбежала. Сын больше видел бабушку, чем отца. Лена…

Лену он любил.

А больше никого и не было.

Нет, были, конечно. Давно. Но в какой-то момент он незаметно для самого себя остался один. Друзья разбежались, приятели и подруги обсыпались, как листья по осени. И не потому, наверное, что были они плохими людьми. Просто дорожки разошлись. Каждый шел по своей, единственно для него верной. И Морозов тоже. Топал по своей тропинке, стремительно отдаляясь даже от родных.

Так было раньше. А теперь все странным образом изменилось. И вместо личной, понятной дороги было поле, по которому нужно было идти. Куда? Игорь не знал. Но теперь вместе с ним шли другие, те, кому он, Морозов, был остро необходим. И платой за все это — была искренняя детская любовь…

Игорь остановился. В груди сжалось. На какой-то миг перехватило дыхание. Он растерянно обернулся. Где-то там за полем и лесом стоял одинокий хуторок.

Как они там?

Что делают?

Все ли в порядке?

Морозов вытер ладонью мелкие капельки со лба.

Прежде чем продолжить путь, он еще долго стоял так — под усилившимся дождем, один посреди поля, пытаясь понять что-то в себе. Что-то тревожное и очень-очень важное…

Игорь приближался к цели. Он понял это по тому, что следы бронетранспортера, уже слабо видимые в подступающих сумерках, влились в изрядно разъезженную колею.

Морозов решил найти место для ночлега, пока совсем не стемнело. Ничего подходящего вокруг не было, поэтому пришлось довольствоваться зарослями ивняка. Он забрался в самую гущу, заботясь о том, чтобы не ломать гибкие ветви за собой и не оставлять след. Нашел в глубине диких кустов относительно чистое место, проверил, чтобы вокруг не было змей, и улегся на мягкую подушку из палой листвы. Поплотнее укутался в мокрый плащ, вытащил из кармана вяленую рыбку.

Грыз и прислушивался к вечерним звукам.

Совсем рядом скрипел вездесущий, но невидимый, коростель, потрескивал одинокий кузнечик, шелестел по листьям нудный дождь.

На запах рыбы приполз, фыркая, настороженный ёж. Игорь кинул ему кусочек. Ёж подхватил и убежал.

А где-то далеко ворчала большая дизельная машина. То ли обещая новую жизнь, то ли сетуя на нынешнюю и горюя о старой…

Игорь проснулся рано — небо на востоке только-только посветлело. Он сильно замерз. Мокрый плащ нисколько не защищал от холода, наоборот.

Вздрагивая и ежась, Игорь выбрался из ивняка, нашел неглубокую канавку с чистой дождевой водой. Умылся, попил. Сделал несколько приседаний, чтобы хоть как-то разогреться. Ёж, всю ночь крутившийся неподалеку, с деловым видом выбрался следом. Фыркнул и утопал в траву.

— И тебе не хворать, — пожелал ему Морозов и двинулся дальше по дороге.

Вскоре прекратился дождь. Но теперь туман укутал все вокруг своим прохладным и зыбким одеялом. Сквозь белесую пелену было видно, как медленно встает солнце. В утренней тишине гулко падали капли с листьев, кусты и редкие деревья выплывали из тумана странными, изломанными фигурами. Иногда страшными, иногда величественными.

Игорь месил ботинками грязь. Шмыгал носом и покашливал, чтобы не першило.

— Не заболеть бы.

В тумане было сложно ориентироваться. Что было вокруг — лес, поля или болота — Морозов не представлял.

Поэтому когда где-то взревел движок, ему показалось, что бронетранспортер совсем рядом. Игорь прыгнул с дороги в сторону. Отбежал на несколько метров, присел в высокой мокрой траве.

Отдышавшись, он понял, что машина работает не рядом, а в стороне. Просто водитель, видимо, желая стартануть, изрядно поддал газу. Скоро рык рассерженного дизеля стих, машина зачихала и заглохла. Послышались голоса. Кто-то с эстонским акцентом звучно послал кого-то по-русски по известному адресу. Затем, словно фоном, Игорь услышал другие голоса. На каком языке они говорили, было не разобрать. Воображение нарисовало группу людей, которые, просыпаясь, с трудом разгибаются, держась за поясницы, растирают затекшие мышцы…

Игорь терпеливо ждал.

Через четверть часа туман осел, рассеялся настолько, что Игорь смог увидеть всю картину.

Перед ним раскинулось поле. Не в смысле плоской поверхности, заросшей травой, а настоящая пашня. Черная, вывороченная ровными бороздами земля. На дальнем конце стоял давешний транспортер. На броне, положив автомат на колени, сидел солдат. У колес вертелся тот, кого Игорь определил как механика. Видимо, с машинкой что-то не ладилось.

Около бронетранспортера лежала на земле большая ржавая конструкция, явно сельскохозяйственного назначения.

У другого края поля угадывались постройки. То ли большой хутор, то ли остатки колхоза. Возле крайнего строения стояли двое, беседовали. Один в телогрейке и сапогах, другой в военной форме. Говори ли тихо, изредка кивая то на машину, то на поле.

Хозяин хутора и офицер?

Возможно.

От хозяйственных построек выходили на поле мужики. Разновозрастная толпа, человек двадцать. Одеты они были кое-как, в руках тащили что-то, напоминающее строительные волокуши. Шли явно неохотно. Их сопровождали пятеро солдат с автоматами наперевес. Или конвоировали?

Криками и толчками солдаты построили мужиков в шеренгу. Пересчитали. Один из солдат громко скомандовал, и мужики побрели по полю, изредка нагибаясь, подбирая что-то и кидая в ведра. То один, то другой, относили свои ведра к волокушам. Впрягались в них и тащили к краю поля, вываливали содержимое в большую кучу.

Камни! Круглые гранитные валуны и плоские блины плитняка.

Морозов припомнил расхожее выражение, что в Эстонии земля родит камни. Они вылезают на поверхность каждый год, будто им нарождаясь где-то там, в черной глубине.

Приглядевшись, он увидел еще троих таких же мужиков, которые укладывали камни в аккуратную линию вдоль дороги по старой, средневековой технологии — без цемента. Морозов видел множество таких сооружений и в Эстонии, и в Финляндии вдоль монастырей или старых родовых хуторов. Каждый камешек держался за счет других, большие подпирались мелкими, мелкие закладывались таким образом, чтобы не выпадать, опирались на большие.

Каторжная работа.

Хозяин хутора и офицер перешли на повышенные тона. Разговор был явно неприятный и прервался только, когда на дороге появилась еще одна машина.

Морозов услышал ее заранее. Забрался глубже в кусты.

Мимо проехал военный джип. Этот выглядел хуже: краска облупилась, местами виднелись ржавые проплешины. Но она тоже была на ходу!

Джип лихо запрыгал по свежевспаханному полю, с разворотом остановился около офицера, чем окончательно вывел из себя хозяина хутора. Тот замахал руками, но военный резко его осадил. Из джипа выбрались двое солдат. Сгрузили под ноги хозяину мешки и ушли к постройкам. Следом за ними пошел офицер. Хуторянин остался на поле. Развязал мешки, сунул руку внутрь. Вынул горсть чего-то наподобие песка и долго пересыпал из ладони в ладонь. Потом завязал мешки, вздохнул и попер их за сарай.