Жуткий экспорт «Кэмп Грея» поддерживался мелкооптовой продажей круп, а также соли и редких драгоценных консервов. В обмен на продукты база получала рабов, а также разнообразные предметы культуры и искусства, которые, после получения первых урожаев, должны были серьезно вырасти в цене.

Юнг был уверен, что в течение пары лет ситуация на Полуострове, да и на всей планете стабилизируется. Во всяком случае, в отношении продуктов питания. В конце концов, плодородная почва была и осталась главной ценностью человеческой расы. А значит, массовый голод уйдет, как только восстановиться земледельческая система — пусть сначала не автоматизированная, как раньше, пусть ручная и примитивная, но достаточная, чтобы снимать урожай.

Каннибализм в Мегаполисе, по мнению Юнга, был явлением временным. Бороться с ним внутри базы помогало только одно — запасы. На складах «Кэмп Грея» было немало зерна, муки, масла в герметичных бутылках, соли, спирта и всего прочего, о чем на поверхности можно только мечтать.

Немало.

Но и не много.

Бочки с дизельным топливом кормили немногочисленную технику, простоявшую тридцать лет в ангарах на консервации, и генераторы электричества. Генераторы вырабатывали энергию для освещения и тепла растений. И, по возможности, для освещения и тепла жилых помещений.

Девиз «Кэмп Грея» был прост: дожить до первого урожая. Выжить. Дотянуть. Любой ценой, наплевав на всё! Ради этой цели полковник Юнг экономил запасы, ощетинившись пулеметами и обвившись колючей проволокой.

Полковника можно было осуждать сколько угодно, проклинать и сулить все жаровни ада, но его нельзя было обвинить в глупости.

За подземными садами с гидропоникой — в каком-то смысле самым ценным имуществом обитателей подземелий — находились штабные помещения и личные покои диктатора Коридора. Вход в святая святых преграждал еще один КПП с четырьмя вооруженными бойцами и аппаратом местной связи.

Пройдя через последнюю решетку, Юнг отворил перед мисс Мэри дверь. Она вошла и остановилась. По нынешним временам, большое помещение было обставлено шикарно. Мебель была фабричной, не самодельной.

— Это бывший тир, — пояснил полковник. — Стены отделаны звукоизолирующим материалом. Здесь можно спокойно поспать. Есть санузел и система канализации.

— Размер впечатляет, — сказала Мэри. — Ты живешь здесь один?

— Ну, не совсем.

— С Томми Сойером? — усмехнулась девушка.

— Том Сойер мертв, — без улыбки ответил Юнг. — Я убил наглеца в первый же день после пробуждения за неповиновение. Его глупый юмор меня давно не смешил. А глупая фамилия раздражала… Отдыхай. Сейчас тебе принесут еще еды и воды. Приведут в порядок. Мне нужно ненадолго отлучиться.

С этими словами полковник резко развернулся и вышел.

Мисс Мэри принялась осматривать новый дом. На полу лежали ковры, на стенах светлели картины. Над огромной кроватью висели ножны с холодным оружием. Ниже великолепного антикварного изделия висела бронзовая табличка с надписью:

Меч Барклая.

Русский кирасирский палаш.

1808 год.

С интересом осмотрев оружие, но так и не решившись взять его в руки, мисс Мэри подошла к кровати и потрогала перину грязной рукой. Все было мягкое, очень чистое. Шерстяное покрывало и простыни из нежнейшего шелка.

Ложиться на кровать, не сменив одежду, мисс Мэри не рискнула. Не потому что боялась хозяина, просто внутри встал какой-то барьер, не позволявший пачкать собой подобную красоту. В каких запасниках хранились эти сокровища десятки лет? Наволочки, простыни — просто волшебство.

От усталости мисс Мэри покачнулась. Все же присела на самый край кровати.

В это мгновение в комнату впорхнула целая стайка молодых женщин с тазиками, ковшами и кувшинчиками с водой. Все хрупкие и миниатюрные, чем-то напоминающие погибшую Кити. На каждой были одинаковые национальные сандалии и темный ханбок.[1]

Женщины быстро, как живые механизмы, окружили растерянную мисс Мэри и принялись без слов освобождать ее от остатков одежды. Затем, обнаженную, поставили в большой таз и начали омывать из кувшинов подогретой водой. Девушки действовали очень слаженно, будто занимались этим делом всю жизнь.

— Кто вы? — спросила Мэри.

Женщины, словно не расслышав вопроса, продолжали гладить ее мочалками, оттирать плечи, ягодицы, бедра и мыть волосы. Еще одна женщина внесла и положила на кровать стопку выглаженной одежды.

Вскоре волосы Мэри были вымыты и расчесаны, а сама она вытерта насухо несколькими полотенцами. Девушка то и дело что-нибудь спрашивала у молчаливых служанок, однако ответов так и не получила. В лучшем случае — они кивали. В худшем — игнорировали.

«Получили приказ молчать, — решила Мэри. — Но почему?..»

Ей вспомнилась Кити. Сердце болезненно заныло от утраты, но Мэри прогнала эту несвоевременную скорбь.

В памяти всплыли слова девочки.

«Не револьвер делает сильным человека, а человек — револьвер. Настоящий кольт „Питон“ — это я сама, а вовсе не тот кусок металла, который таскаю с собой. Знай — оружие ты сама. Твое тело — ствол. Твой порох — воля. А твоя пуля — это твоя голова. Так выстрели же, ты слышишь…»

— Слышу, — прошептала мисс Мэри.

С молчанием омывающих ее девушек что-то было не так.

Решившись, Мэри схватила одну из мойщиц за локоть и с силой подтянула к себе.

— Почему молчишь? — требовательно спросила девушка.

Но слов не потребовалось. Мойщица послушно раскрыла губы. Ее язык был отрезан.

Мисс Мэри в ужасе отшатнулась, поскользнувшись и едва не грохнувшись на пол. Хорошо, что она стояла уже не в тазу.

Несмотря на виденное за несколько дней в Мегаполисе страха, Мэри все никак не могла привыкнуть к злым насмешкам нового мира.

Все девушки были молоды и красивы. Языки им отрезали умело и аккуратно. В ушах прозвучала фраза Юнга: «Что касается владения языком…»

Пожалуй, это было страшнее, чем то, что вытворял с рабынями Бугай или мясники-людоеды. Первый, вероятно, страдал маниакальным синдромом. Для вторых убийство было лишь прибыльным бизнесом. Но сейчас перед Мэри был пример рациональной жестокости.

С содроганием вытерпев еще несколько минут трогательной заботы невольниц, мисс Мэри оделась и, проводив прислужниц, рухнула на кровать.

Зачатки симпатии, накопившиеся за последние несколько часов по отношению к Юнгу, растаяли. Розовые очки свалились с носа на пол и разлетелись вдребезги на миллионы осколков.

Мисс Мэри вспомнила грубость Юнга по отношению к подчиненным, убийство Шедоши, совершенное с легкостью, без тени сомнения…

И нежность по отношению к ней самой.

Его глубокие глаза.

Зачем она ему? Для приватного танца, из-за странной страсти к девушке из далекого прошлого? Вряд ли. Он мог овладеть ею где угодно, прямо во дворе, где убил Шедоши, в своей машине по пути к базе, в любом из помещений своего подземного царства. Мог, но не сделал этого. Зачем же нужно хождение вокруг да около? Зачем беседы, ухаживания, притворство?

Все это не вязалось с образом жестокого, расчетливого полковника.

Выходит, ему нужно что-то еще.

Во власти Юнга были жизнь и смерть его воинов, контроль над зоной «Коридор» и всеми гангами Сеула. И уж конечно — жизнь и смерть этих девушек, по сути, бесправных рабынь. На этом фоне внимание, проявленное к Мэри, казалось лживым. У Юнга наверняка множество наложниц. Если он отрезает служанкам языки, просто чтобы не болтали, то с женщинами привык не церемониться.

Учитывая новые нравы мужчин Мегаполиса, проявившиеся после пробуждения, было бы странно, если б властелин самого мощного ганга — а «Кэмп Грей» фактически таковым и был, — не содержал бы гарем.

Только сейчас мисс Мэри обратила внимание на свою новую одежду. Помимо шелковых трусиков, на ней была тонкая туника-сетка, легкая и полупрозрачная, из воздушного, почти невидимого нейлона. Это — одежда? Она бы не удивилась, если бы ей принесли мужские камуфляжные штаны и военную рубаху. В них можно было бы выйти наружу. Пройти по туннелям, подняться на верхние этажи, если бы охрана позволила. А в этом? Добраться от постели до купальни и вернуться обратно. Рубаха, которую надевал на нее Бугай, была одеждой в большей степени, нежели юнговская обновка.

вернуться

1

Ханбок — национальная корейская одежда. (Прим. автора).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: