На желто-зеленых плитках пола отсвечивали медью три пистолетные гильзы, а в матовом стекле зияла аккуратная дырочка. Слева над окном я заметил в штукатурке под краской еще два отверстия от пуль. Душ был закрыт белой с зеленым занавеской из прорезиненного шелка на хромированных кольцах. Я раздвинул ее, и кольца непристойно громко зацарапали по палке.
Когда я всунул за занавеску голову, волосы у меня встали дыбом. Конечно, он был тут — а где же еще? Съежился в углу под двумя поблескивающими кранами, а из хромированного душа на него тихо лилась вода.
Колени у Лавери были подтянуты кверху, но как-то расслабленно. На голой груди рядом с сердцем синели две смертельные дырочки. Кровь, по всей видимости, смыло водой.
В глазах его застыл какой-то странный, радостно-ждущий взгляд, словно он учуял задах кофе и уже предвкушал завтрак.
Чистая работа! Вы только что побрились, сняли пижаму и, склонившись за занавес, решали отрегулировать температуру воды. И тут дверь ванной открывается и кто-то входит. Этот «кто-то» — женщина. В руке у нее пистолет. Вы смотрите на дуло, а она уже спускает курок.
Первые три пули проходят мимо. Невероятно, но с такого близкого расстояния она все же умудрилась промазать. Видимо, и такое бывает. Откуда мне знать.
Деться вам некуда. Если вы из особого теста, то можете рискнуть и броситься на женщину. Но Лавери ведь колдовал с кранами и был захвачен врасплох. К тому же — он обычный человек, его охватывает паника. А дальше душа деться некуда.
И вот он заскакивает в душ, но тут же упирается в кафельную стену, прижимается спиной к этой последней в его жизни опоре. Конец пространства и конец жизни. Грохочут еще два, может быть три, выстрела, и он сползает по стене на пол, и глаза у него уже не испуганные. Они просто пустые, как у всех покойников.
Женщина протягивает руку, выключает душ, потом фиксирует щеколду, и уходя, бросает пистолет на лестнице. Чего о нем заботиться?! Это ведь, скорей всего, его собственный пистолет.
Так оно все и было. А как же еще? Я наклонился и пощупал руку Лавери. Она была твердая и холодная как лед. Я вышел из ванной и, чтобы не создавать лишние трудности для полиции, оставил дверь открытой.
Вернувшись в спальню, я вытащил из-под подушки платочек — тонкий лоскутик с красным зубчатым кружевом по краям и такого же красного цвета инициалами в уголке: «А. Ф.».
— Адриана Фромсет, — сказал я и засмеялся. Смех получился мерзкий.
Я помахал платочком, чтобы хоть немного сбить запах, завернул его и сунул в карман. Потом поднялся наверх и покопался в столе у стены гостиной. Никаких интересных писем, телефонов или пикантных брачных свидетельств там не было. А если и были, я их не нашел.
На глаза мне попался телефон. Он стоял на маленькой тумбочке у камина. Шнур у него был длинный, чтобы мистер Лавери мог спокойно полеживать на диване — сигарета в белых зубах, высокий бокал на столике рядом — и неспешно, в свое удовольствие болтать с очередной подружкой. Этак легко, шутливо, кокетливо, не особенно тонко, но и не совсем уж пошло.
Теперь и этому конец. Я отошел от телефона к выходу, убрал язычок замка на предохранитель, чтобы можно было при нужде войти, и чуть приподняв дверь, нажал на нее, чтобы плотно закрыть. Потом поддался тропинкой на улицу и остановился на солнце, гладя на дом доктора Олмора.
Никто не поднимал крика и не выскакивал из-за дверей. Никто не свистел в полицейские свистки. Вокруг было светло, тихо, покойно. А с чего поднимать панику? Просто Марло обнаружил еще один труп. У него это лихо получается. Скоро ему дадут кличку «Марло — По Трупу В День». И куда бы он ни шел, будут катить за ним передвижной морг.
Такой вот он милый, по-своему интересный человек.
Я пошел к перекрестку, сел в машину, завел ее, развернулся и уехал.
16
Служитель спортивного клуба вернулся через три минуты, и кивком пригласил меня следовать за ним. Мы поднялись на четвертый этаж, завернули за угол и оказались у приоткрытой двери.
— Налево, сэр. И, пожалуйста, потише. Некоторые члены клуба отдыхают.
Я вошел в библиотеку. За стеклом виднелись книги, на длинном столе в центре лежали журналы, на стене висел подсвеченный портрет основателя. Но люди здесь не читали, а в основном спали. Книжные шкафы поперек разгораживали комнату на небольшие альковы, где стояли удобные мягкие кресла с высокими спинками, а в креслах мирно посапывали аденоидными носами старикашки с багровыми от гипертонии лицами.
Переступая через раскинутые ноги, я пошел налево. Дерас Кингсли сидел в дальнем углу, в последней нише. Спинками к комнате там были поставлены бок о бок два кресла, а над одним из них торчала его крупная темная голова. Я скользнул в свободное кресло и кивнул.
— Говорите потише, — сказал он. — Здесь в послеобеденное время спят. Ну, что случилось? Я нанял вас оберегать меня от неприятностей, а не доставлять новые. Пришлось отложить важную встречу.
— Понимаю, — сказал я и наклонился к нему. От него приятно пахло виски. — Она его застрелила.
Брови у Кингсли подпрыгнули, а на скулах заиграли желваки. Он тихо выдохнул и сжал большой рукой колено.
— Дальше, — голос его звучал тонко, по-ребячьи. Я оглянулся через спинку кресла. Ближайший к нам старикан видел десятый сон, и волосы у него в носу колыхались в так дыханию.
— На звонок у Лавери никто не ответил, — продолжал я. — Дверь была не заперта. Я еще вчера заметил, что у косяка ее заедает. Открыл. В комнате сумрак. На столике два грязных бокала. Полная тишина. Вдруг по лестнице поднимается женщина — худенькая, темная, в перчатках и с пистолетом. Назвалась миссис Фолбрук, хозяйкой. Объяснила, что пришла получить долг за три месяца. У нее свой ключ, она решила посмотреть, все ли в порядке, а пистолет нашла на лестнице. Я его забрал. Из него недавно стреляли, но я об этом ни слова. Она сказала, что Лавери дома нет. Я избавился от нее — разозлил так, что она пулей выскочила на улицу. Может вызвать полицию, но, скорей всего, забегается и все забудет — кроме платы за дом, конечно.
Я умолк. Кингсли сидел, повернув ко мне голову. Челюсти у него были плотно сжаты. Глаза казались больными.
— Потом я спустился вниз. Там явно ночевала женщина. Ночная рубашка, пудра, духи и прочее. Ванная заперта, но дверь удалось открыть. На полу — три гильзы. Две пули ушли в стену, одна в окно. Лавери я обнаружил в душе, голого и мертвого.
— Господи! — прошептал Кингсли. — Вы хотите сказать, что у него была женщина, а утром она пристрелила его в ванной?
— Именно так.
— Потише, — простонал он. — Ну и дела! А почему именно в ванной?
— Вы тоже потише, — сказал я. — А почему бы не в ванной? Назовите место, где человека легче застигнуть врасплох.
— А вы точно знаете, что стреляла женщина? Вы уверены?
— Нет, — сказал я. — Тут ваша правда. Его мог застрелить любой. Достаточно взять маленький пистолет и специально стрелять мимо, чтобы походило на женскую работу. Ванная расположена вниз по склону, окнами на каньон, и выстрелов, скорей всего, никто не слышал. А женщина, скажем, уже ушла, или ее вообще не было — тряпки раскидать недолго. К примеру, его могли убить вы сами.
— Мне-то зачем? — почти заблеял он, крепко сжав руками колени. — Я же не дикарь.
Спорить с таким заявлением не имело смысла.
— У вашей жены есть пистолет?
Он повернул ко мне осунувшееся, несчастное лицо и глухо спросил:
— Господи, вы что, серьезно?
— Так есть или нет?
— Да, есть… маленький… автоматический. — Слова вырывались из горла толчками, со скрипом.
— Вы купили его в наших краях?
— Я… я не покупал. Отобрал у одного пьянчуги на вечеринке в Сан-Франциско. Он им размахивал — считал, что это очень смешно. А назад я ему пистолет не вернул. — Кингсли так крепко сжал ладонью челюсть, что побелели пальцы. — Он был в стельку и, наверное, даже не помнит, где и как его потерял.